Битвы божьих коровок - Виктория Платова

— Или по старинке? Сунул, вынул и пошел?

— Как ты можешь?!

— Не-ет, я думаю, все по-другому… Он же грузин, волосатый самец… — Именно это обстоятельство почему-то выводило из себя Кирюшу, который до сих пор не решался брить даже подбородок.

— Он хевсур…

— Один черт! Пилит тебя полночи, а ты лежишь и думаешь совсем о другом пилильщике. Который портит твои яблони!

— Да нет, — по инерции поправляла Настя. — Яблони портят как раз плодожорки. И листовертки. А пилильщики опасны только для смородины.

— Дура ты дура!

Кирюша, как всегда и бывало, сползал в привычную плоскость “тупости сестры”. И это было лучше, чем разговоры о сексе. Это, во всяком случае, было понятно. И Настя успокаивалась. И даже пыталась умиротворить неистового брата.

— Если хочешь, Кирилл, мы можем сходить на море. В следующее воскресенье…

— Обещаешь?

— Обещаю…

Но на море они так и не сходили. В ближайшую к тому воскресенью пятницу случилось нашествие совки на капусту, а после нашествия Кирюша объявил, что поступает в музучилище и перебирается в общежитие.

Ровно полтора года он солировал в училищном хоре (за это время великодушный Заза успел отмазать его от армии, сунув взятку районному военкому), а потом вдруг объявился в доме с пустой спортивной сумкой и новостью года.

— Я уезжаю, — объявил он.

— Куда? В область? — спросила Настя. Областной центр был для нее центром вселенной. Недосягаемым центром.

— В гробу я видел область. Я уезжаю в Петербург. В Питер.

Это была не вселенная. Это было нечто за гранью понимания Насти. Где-то между Огненной Землей и Антарктидой. А от зимнего пальто, которое Заза хотел подарить ему на восемнадцатилетие, Кирюша отказался. Он всегда отказывался от подарков хевсурского зятя.

— А зачем ты едешь в Питер?

— Надоело все. Не могу здесь больше оставаться.

Он бросил в сумку яблоки и головку свежей брынзы. И поцеловал сестру.

— Я напишу. А это тебе.

Кирюша вытащил из-за пазухи плотный пакет, завернутый в бумагу.

— Что это?

— Потом посмотришь…

Последним, что увидела Настя, были спина брата и заросший легкими волосами затылок. Он шел по осеннему саду, беспечно надламывая веточки груш (недавно привитой “Вильяме летний”), прямо к калитке в заборе. Солнце светило так ярко, а спина брата казалась такой родной, что Настя заплакала. Так горько она не плакала с похорон матери.

Как только за Кириллом захлопнулась калитка, Настя развернула сверток. Что ж, подарок был вполне в стиле брата, махнувшего рукой на крестьянку-сестру: “Энциклопедия растений”.

А вечером разразился скандал.

Перед тем как уехать в неизвестность, Кирилл подложил Зазе последнюю свинью: вырыл кувшин мукузани, приготовленный специально для совершеннолетия Илико, и нагло распил его прямо в саду. Он покусился на самое святое — на традицию, и этого Заза не простил ни ему, ни Насте. Целую неделю Настя выслушивала проклятия в адрес брата: гаденыш, неблагодарная тварь, вор и приживала, шэни набичуар <Грузинское ругательство>!..

— Шэни дэда моутхан! — неожиданно ответила таким же ругательством Настя. — Не смей оскорблять моего брата!

Это был первый бунт за десять лет. Зазу как током ударило.

— А ты нэ смэй осквэрнять свой рот такими словами, жэншина! — прикрикнул Заза на жену. Но скандал прекратился.

…Конечно же, Кирюша не написал. Он пропал на три года, он ни разу не вспомнил о них и ни разу не напомнил о себе. Он и понятия не имел, что ее едва не убило сорвавшимся куском черепицы, что Зазе сделали операцию на желудке, а Илико уезжает учиться в Англию. Недаром они с Зазой работали до кровавых мозолей и все эти годы не разгибали спины. Набралась кругленькая сумма, да и родственники подкинули — цхалтубские и зугдидские. Илико Киачели, сын Зазы Киачели, будет первым в роду, кто поедет учиться за границу!

Все лето Илико и Заза оформляли документы и паспорта, а за два дня до их отъезда позвонил Кирилл.

— Если бы ты могла… — Казалось, голос шел не из трубки, а из могилы.

— Что случилось? — крикнула Настя. Ничего. Короткие гудки.

Вышедший на крик Заза подозрительно посмотрел на нее. Настя слишком редко повышала голос, чтобы это осталось незамеченным.

— Кто звонил? — спросил он.

— Никто… С почты. — Зазе совсем не обязательно знать, что звонил ее брат, вор и приживала. — Пришли семена Бере Александр, поздний сорт, помнишь, я заказывала? Они сказали, что бандероль слегка надорвана… Я схожу… Возьму.

…С проводами Илико звонок брата отошел на второй план. Сын уезжал с легким сердцем, он давно не принадлежал матери, а теперь вообще перестанет принадлежать кому бы то ни было. Впереди его ждет совсем другая жизнь.

— Вот увидишь, мой сын вырастет и прославит род. Не будет копаться в земле, как мы, — сказал ей Заза, стоя у такси, которое должно было отвезти их с Илико в областной центр. А оттуда — в Москву. А оттуда — в Англию.

Он никогда не говорил — “наш сын”. Всегда только “мой”.

— Пока, дэда <Мама (груз.)>. — Илико крепко обнял Настю, он так редко ее обнимал. — Я напишу…

Совсем как Кирюша. Тот тоже сказал ей — “я напишу”, но так и не написал.

— Буду чэрэз двэ нэдэли, — Заза даже не стал утруждать себя прощальным поцелуем. — Нино и Тамрико помогут тебе с садом. Я договорился.

Нину и Тамару, их ближайших соседок, Заза иногда нанимал — в особенно урожайные годы.

— Хорошо. — Настя снова потянулась к сыну, но дверцы такси захлопнулись, и машина рванула с места.

"Что же я забыла? — подумала она, глядя на клубящуюся густую пыль. — Ах да! Я забыла заплакать…”

…Дом сразу же опустел, даже горы овощей и фруктов его не спасали. Если бы она могла, то поехала бы следом за мужем и сыном. Сорвалась и поехала. Но у Насти даже не было заграничного паспорта. Почему двенадцатилетнего ребенка нужно было отправлять в Англию? Есть же хорошие, замечательные школы и в области. Не говоря уже о Москве.

Или Петербурге.

Мысль о Питере подняла Настю среди ночи. В Питере живет ее брат, Кирюша. Он звонил ей, он сказал: “Если бы ты могла…” Но ведь она не может. Не может бросить дом и виноградник. За последние тринадцать лет она вообще никуда не уезжала. А вершина ее достижений — паломничество в областной центр в ранней юности.

Нет. Не стоит и думать об этом.

…Настя опомнилась только в поезде, с сумкой винограда и любимыми Кирюшиными гранатами. Как ни странно, поезд вез ее в Питер.

Двое суток она пролежала на верхней полке, холодея от собственного авантюризма. Денег ей должно хватить, она не собирается задерживаться надолго. В конце концов, в доме она оставила Нину и Тамару, так что вполне имеет право посмотреть, как устроился брат. А до приезда Зазы она сто пятьдесят раз вернется! И вообще, в этом нет ничего дурного, навестить Кирюшу. Увидеть брата, которого не видела три года, шэни дэда моутхан!..

Просто увидеть.

И она увидела его. Сегодня в морге.

Он покончил с собой. Сошел с ума и повесился.

А до этого написал странные прощальные слова на окне и испещрил стены рисунками божьих коровок.

А она сидит теперь в его квартире и сама близка к помешательству.

Что скажет Заза? Что скажет его родня? Что скажет Илико?..

Пепельницы. Настя успела вымыть две пепельницы. Это замечательная идея: чтобы хоть чем-то занять себя и скоротать ночь, она уберется в квартире. Выдраит все, что только можно выдраить. Чтобы хозяева вернулись в нормальный дом… Хотя бы через полгода. Она все сделает. И уйдет отсюда навсегда.

Настя побрела на кухню и принялась за уборку: не потому, что кухня выглядела особенно грязной, нет. Просто ей невмоготу было оставаться в комнате, среди рисунков. Тем более ночью, в самое любимое для любого кваджи <Бес (груз.)> время.

Генеральная уборка на кухне заняла три часа. И все это время (в промежутке между слезами и воспоминаниями) Настя удивлялась полному отсутствию каких-либо съестных припасов в шкафах. Имелась только соль в большом деревянном туеске. А мусорное ведро было переполнено целлофановыми пакетиками из-под какого-то гнусного вьетнамского супа. И пустыми блоками от сигарет.

На цыпочках пройдя мимо ванной и так и не решившись туда заглянуть, Настя вернулась в комнату. Она бы никогда этого не сделала (во всяком случае — до утра), если бы не сумка, брошенная на кровать. Там лежали не только ее паспорт и кошелек с фотографией, но и записная книжка, которую передал ей следователь из Управления.

Его, Кирюшина, книжка.

Настя устроилась на полу и углубилась в ее изучение. Просто так, чтобы привстать на цыпочки и хоть на несколько минут дотянуться до его жизни, окончившейся такой нелепой смертью. Но ничего интересного для себя она так и не нашла. Несколько пугающих названий типа “ЭКСПЕРТИЗА ГИБДД”, “КОНТОРА СМОЛЕНСКОГО КЛАДБИЩА”, “РЕКВИЕМ, ритуальный фонд”. Зачем нужны были Кирюше столь тесные контакты со смертью, она так и не поняла. Кроме подробно расписанных похоронных бюро, в книжке было еще несколько телефонов. Совсем немного. Их владельцы скрывались за аббревиатурами С. Е., В. Ч., В. В. П. — дальше Настя не стала и заглядывать.