По прочтении сжечь - Роман Ким

— Нет, я люблю и современных. И не только тех, кто слагает танка, но и тех, кто пишет стихи западного образца. Мне, например, очень нравятся Вакаяма Бокусуй и в то же время такие, как Такетомо Софу и Каваи Суймэй.

— А я люблю больше стихи. По-моему, танка все-таки ограничивает поэтическую фантазию. Танка вроде сонета, но еще более стеснительна.

— Вы живете в Нью-Йорке?

— Нет, я живу с мамой и бабушкой в Гонолулу, учусь в университете. Но сейчас еду в Окленд.

— Я сперва принял вас за кореянку.

— Вы наполовину угадали.

— Наполовину?

— Мой отец был японец, он умер, а мама моя — кореянка. — Она привстала и поклонилась. — Меня зовут Хаями Марико.

Уайт присел около нее. Они заговорили о поэзии. Марико сказала, что из американских поэтов любит Флетчера.

— Его стихи очень похожи на японские. Он, наверное, тоже знал японских поэтов. Вы любите его?

Уайт наморщил лоб и пошевелил губами:

— У него есть одна вещица. Она, наверное, переведена на японский. — Он стал читать:

Обломки на берегу, опавшие листья,очертания кровельв синеватой дымкеи ветка сломленной ивы…

Марико шепотом повторила последние строчки.

— Это из сборника «Японские эстампы». Там есть очень хорошие стихи.

— Но больше всех мне нравится… — Уайт сделал паузу и окинул взглядом девушку, — Хильда Дулитл… из той же группы.

— Она мне немного напоминает Йосано Акико. — Марико слегка покраснела и, отведя глаза в сторону, стала декламировать вполголоса:

Сказали мне, что эта дорогаменя приведет к океану смерти,и я с полпути повернула вспять.С тех пор…

Она вдруг остановилась. Мимо них прошел коренастый, с подстриженными усиками японец.

— Он каждый раз смотрит на меня, как удав на кролика, — тихо произнесла Марико. — Он похож знаете на кого? На скупщика живого товара. Наверное, едет в Америку покупать бедных девушек, а потом повезет их в Сингапур… А вы как думаете?

Уайт пожал плечами:

— Я не физиономист. Но мне кажется, что он не коммерсант. А смотрит на вас потому, что он, как и всякий японец, обладает врожденной способностью ценить все изящное.

Марико отвесила легкий поклон.

— Спасибо. А вы… — она искоса посмотрела на Уайта, — сейчас угадаю. Вы — молодой ученый, преподаватель истории японской литературы в университете, специалист-ориенталист. Да?

— Вы почти угадали. Я изучаю Японию.

Они проговорили до обеденного гонга. Две старушки позвали Марико. Они пошли в столовую и заняли места в углу, под щитом гигантской черепахи. Уайт сел рядом с Донахью на противоположном конце стола, где подавали кантонские блюда. После обеда они спустились в каюту. Вскоре пришел Пако и доложил, что японцы поселились в одной каюте, в 39-й, и теперь все время будут вместе.

— Я правильно тогда решил — сразу же провести операцию, не откладывая. И хорошо, что мы быстро обработали чемодан и вернули на место. Теперь мы уже не смогли бы положить его обратно. Все получилось великолепно.

Уайт наклонил голову:

— Но почему они вдруг приняли меры предосторожности? Может быть, заподозрили что-нибудь? Проверили чемодан и догадались?

Донахью разлегся на диване.

— Чепуха. Если бы догадались, то не ходили бы по очереди в бар. Просто решили быть осторожными, потому что приближаются к американским берегам. Не надо преувеличивать достоинства японских разведчиков: у них явно дутая репутация. Все эти разговоры о том, что японские шпионы действуют во всю и в Америке, и на Филиппинах, и в южных морях, сильно преувеличены. Мы сами себя пугаем и дезориентируем.

Уайт покачал головой:

— А я считаю очень опасным такое отношение к японской разведке. У нее богатый опыт. Уже в пятнадцатом веке в Японии разработали теорию разведки и привели в стройную систему все типы агентурных комбинаций, в том числе и…

Донахью перебил его:

— Это все азиатские первобытные приемы. Самурайская разведка вполне соответствовала вооружению самураев — мечу и луку. Все это устарело и может произвести эффект только на тибетских пастухов и каких-нибудь ботокудов.

— Весь мир знает о том, как ловко работали японские шпионы накануне русско-японской войны.

— Эту легенду распространили сами русские, чтобы как-нибудь смягчить впечатление от их скандального поражения.

Уайт покачал головой:

— Все-таки как просто получилось… Хваленые японские разведчики — и так легко дали себя обыграть.

— Вся история разведки заполнена такими случаями, — сказал Донахью. — Даже самые умные и хитрые разведчики сплошь и рядом остаются в дураках и в свою очередь одурачивают других.

— На этот раз очко в нашу пользу. Теперь очередь японцев. На чем же они подловят нас?

Донахью пожал плечами:

— Если бы боксеры знали заранее, куда их ударят, пришлось бы отменить навсегда этот вид спорта. Вся прелесть разведки заключается в том, что ты не знаешь, какую пакость готовит тебе враг.

Уайт взял с полочки японскую книжку и стал ее перелистывать.

— Между прочим, я познакомился с японочкой, — сообщил он. — Она студентка, учится на медицинском, американская подданная.

— Откуда она?

— С острова Оаху. Сейчас едет в Окленд к знакомым.

— Наверняка японская шпионка. — Донахью подмигнул. — Очевидно, ей приказано следить за тобой, А всех толковых шпионов японцы бросили против настоящего противника, противника номер один, то есть против России.

— По-твоему, Япония не собирается воевать с нами?

Донахью энергично мотнул головой.

— Ни в коем случае. И особенно сейчас. Вчера в салоне я слушал радио. Немцы уже полностью разгромили русских в Белоруссии и пошли к Смоленску. Генерал Кроули из Сингапура, с которым я вчера играл в бридж, говорит, что русские сложат оружие через месяц, не позже. И тогда японцы двинутся на Сибирь. Поэтому им надо как можно скорей выбраться из китайской трясины. — После паузы Донахью добавил: — Скоро мы начнем с божьей помощью расшифровывать все японские телеграммы и окончательно убедимся в том, что японские генералы повернулись к нам задом и смотрят в сторону Урала.

Уайт подошел к карте на стене:

— Итак, две трети пути пройдено, путешествие близится к концу.

Донахью усмехнулся:

— Ты говоришь об этом с явным сожалением. Японочка, очевидно, запала тебе в душу. Будь осторожен с ней.

ВАШИНГТОНСКАЯ „МАГИЯ"

18 июля 1941 года

Морской атташе — маленький, одетый со строгим изяществом, в английском духе — усадил Терано и Идэ в кресла у окна, выходившего на Массачусетс-авеню.

— Представляю, как вы измучились… — атташе покачал головой, смазанной бриллиантином. — Не только физически, но и душевно, круглые сутки в нечеловеческом напряжении. Помню, лет десять назад меня посылали в Рим с одним пакетом. Мы срочно меняли шифры…

— Я слышал об этой истории, — сказал Идэ. — У морского атташе пропали документы, и ему пришлось…

— Да, он застрелился. И мне надо было ехать транссибирским экспрессом, потом через Москву и Берлин. Это было ужасное путешествие. Особенно когда ехал по Сибири. Целых десять дней ни одной спокойной минуты. До сих пор вспоминаю и вздрагиваю.

— В Риме все произошло из-за учительницы языка, — бесстрастным голосом произнес Идэ. — Он мог винить только самого себя.

Морской атташе пошевелил усиками:

— А с вами ехали красавицы?

— Какие-то ехали, — Терано махнул рукой, но нам было не до них.

Атташе наклонился вперед и шепнул:

— А Акияма находился далеко от вас?

— Какой Акияма? — удивился Терано.

Идэ тоже сделал недоумевающее лицо. Атташе обвел взглядом обоих и шепнул:

— Не знали?

— Что случилось? — Терано тоже перешел на шепот.– Я знал Акияма, который работал в Джакарте по линии специальной службы.

— Он самый. Но это… — атташе сделал многозначительную паузу, — строго между нами. Он ехал с вами на одном пароходе. В числе пассажиров были два американских дипкурьера, они везли почту токийского посольства и харбинского генконсульства. В пути они свели знакомство с двумя очаровательными итальянками из шанхайского ночного клуба и не смогли устоять… Короче говоря, Акияма провел операцию.

— А кто эти дипкурьеры? — спросил Идэ. — Военные?

— Нет, чиновники государственного департамента. Среди взятых документов оказались копии нескольких телеграмм, отправленных американским посольством в Токио государственному секретарю. Одна из них довольно любопытная. Относится к началу этого года.

— А мы не перехватывали ее в свое время? — спросил Идэ. — Наш четвертый отдел…