Пересмешник - Алексей Пехов

— Да ну? Она же была возле Магара! В порту Кальгару.

— И малозанцы, наверное, так думали. И вот тебе сюрприз: недалеко от их берегов — три тяжелых корабля. Того и гляди пальнут по дворцу шейха.

— Как ответил Малозан?

— Пока никак. — Я дочитал заметку, завершившуюся слащавой патриотической чушью. — Но южане непременно обидятся на ввод наших войск и устроят какую-нибудь пакость. Кирус — свободное государство, а не наша колония. Так что действовать следует ювелирно. Не уверен, что наши военные справятся. Вполне возможно, что к зиме начнется война.

— Вся эта защита веры — жалкое прикрытие. И Рапгар, и Малозан порвут глотки за черную кровь, найденную в белой земле острова.

Это точно. Кирус лет четыреста находился под протекторатом южной империи, пока отец нынешнего Князя не посоветовал прежнему шейху отвалить в свою пустыню, к финиковым пальмам, подобру-поздорову. Наши колониальные войска быстро переломили упрямство малозанца, и с тех пор остров свободен и независим, хотя многие его и называют негласной четырнадцатой колонией Рапгара.

Но год назад в горах Кируса нашли то, что назвали черной кровью. Не знаю, что это за дрянь, возможно, она осталась еще с того времени, когда мир населяли предки лучэров, но обнаружили ее исключительно в одном месте — на маленьком острове посреди Срединного моря.

Тут же пошли слухи, что тропаеллы, едва увидев черную кровь, отложили пору цветения на неопределенный срок, заперлись в лабораториях Больших голов и корней с чашелистиками оттуда не кажут. Либо нас в скором времени ждет очередной виток прогресса, от которого и так уже некуда деваться, либо я ничего не понимаю в этой жизни.

Маги тоже заинтересовались неизвестной субстанцией и уже успели сообщить, что потенциал некоторых заклинаний, в особенности тех, что запрещены Палатой Семи и разрешены лишь некоторым Благородным чэрам и алым[17] жандармам, при использовании черной вонючей жижи увеличивается вчетверо.

Разумеется, Малозан тоже захотел припасть к новому источнику власти и могущества, вновь заявил территориальные претензии на остров и начал подтягивать к морским границам крылья армий, впрочем пока избегая открытых нападок и ограничиваясь завуалированными, дипломатическими, оскорблениями.

Эта возня меня не слишком интересовала, поэтому я не стал читать мнения авторитетных людей и уважаемых жителей города и добрался до первой страницы. Где-то минуту изучал огромную надпись с кучей восклицательных знаков, затем с мрачным видом показал ее Стэфану:

— Твой пророк был прав, старая ворона. Все только начинается. Убийца и не думает успокаиваться. Его уже называют Ночным Мясником. Сегодня произошло третье убийство. И ты не поверишь — он все-таки выбрался из Ямы.

— Где? — односложно спросил амнис.

— Восток Соленых садов. Парень, кем бы он ни был, решил не сидеть на месте и отправился в путешествие по Рапгару. Если жандармы его не поймают, он того и гляди доберется до Небес или Золотых полей. Погиб… опять благородный господин. Имя не сообщается. Какое чувство такта! Не думал, что оно есть у наших газетчиков.

— Возможно, кто-то известный. Думаю, еще пара смертей, и серые мундиры Скваген-жольца возьмут под контроль прессу, иначе начнется паника.

— Все к этому и идет. А вот это уже интересно! Слушай. «Как сообщает достоверный источник, рядом с телом убийца оставил некую надпись, но представители западного отдела Скваген-жольца, в том числе и старший инспектор Грей, ведущий это дело, по поручению начальника жандармерии чэра Гвидо эр'Хазеппа отрицают такую информацию. Наш журналист видел, как несколько жандармов несли воду и краску, чтобы смыть надпись, хотя официальные лица Скваген-жольца отрицают и это, отмечая, что воду и краску использовали, чтобы удалить кровь и не пугать местных жителей. Нам остается лишь догадываться о том, какое послание оставил Рапгару жестокий убийца и почему власти скрывают его от общественности».

— Грей ведет дело? Они не найдут даже объедков! Правда, меня больше интересует, не что написал убийца, а как он убил, — заявил Стэфан.

— Говорю же, ты слишком кровожаден. Даже для амниса. — Я, потеряв интерес к газете, бросил ее на стол и встал, решив догулять до вагона-ресторана, находившегося по соседству с моим вагоном.

Разумеется, можно было заказать еду и сюда, но я не люблю попусту гонять людей и Иных, когда что-то можно сделать самому.

В коридоре меня едва не сшибли с ног. Два господина неслись по проходу со скоростью летящего в пропасть паровоза. Один очень походил на представителя народа жвилья — нос с горбинкой, карие глаза и тонкие губы. Одет он был куда лучше, чище и изысканнее своего товарища. Во всяком случае, у меня не полезли глаза на лоб от сочетания несочетаемого. Чего я бы не сказал о его приятеле. Клетчатый потертый пиджак, ало-фиолетовый галстук, желтая рубашка и шляпа, на которой, казалось, основательно потоптался какой-нибудь махор, а может быть, слон.

Мужчина с потным красным лицом втоптал бы меня в ковер, если бы я не успел посторониться. Он, явно разочарованный тем, что случайная жертва ускользнула от него, буркнул в мой адрес нечто нелестное. Жвилья, немного запыхавшись, снял на ходу шляпу, и извиняясь, вежливо улыбнулся:

— П’остите моего д'уга, чэ. Он поте'ял кошелек.

Когда он говорил это, его темные глаза были холодными, колючими и отнюдь не вежливыми, в отличие от его слов. Я знавал такие взгляды — успел повидать их у некоторых заключенных во время своей кратковременной экскурсии в рапгарскую тюрьму. Здесь главное — следить за руками такого человека. Стоит зазеваться — и кусок стали войдет тебе в печень, почку или шею.

Они появились и исчезли, словно выбравшийся из трущоб тру-тру. Я пожал плечами и, тут же забыв о них, дошел до ресторана, выпил кофе и вернулся к себе в купе, где Стэфан начал ворчать, что хочет спать.

Здесь меня насторожил странный шорох из шкафа. Я нахмурился. Крыса в вагоне первого класса — редкое явление. Резко распахнув дверцу, я едва избежал удара стилетом в грудь, отпрянув в последний момент и перехватив тонкое запястье.

Не слишком церемонясь, я рванул руку напавшего книзу, одновременно выкручивая ее, и услышал жалобный вскрик. Пришлось выволочь содержимое шкафа на свет, чтобы рассмотреть того, кто едва не испортил мой пиджак и все, что находится под ним.

«Содержимым» оказалась молодая женщина.

Ее заплаканное лицо было искажено болью, отчаянием и страхом. Впрочем, когда она разглядела меня, там появилась и еще одна эмоция — неземное удивление.

— О Всеединый! — прошептала она. — Вы не они!