Страна Саша - Гала Узрютова

школу, несмотря на то что я раньше других начала читать и писать. Конечно, родители мое право на школу отстояли.

Я пытался осмыслить, как так можно – несколько лет не разговаривать. Наверное, у нее хорошая фантазия за это время нарисовалась. А что еще делать ребенку, когда он ни с кем не общается? Конечно, он начинает придумывать свой мир. И с годами этот мир разрастается, а грань между реальностью и происходящим где-то в полушариях становится похожей на пленку апельсина.

– И что было дальше?

– Сначала я училась в одной школе, где классная руководительница Нина Александровна занималась со мной почти каждый день, и я начала понемногу разговаривать, но редко – в основном с ней. Потом я перешла в другую школу. Казалось бы, на этом всё и должно было кончиться. Но нет. Разговаривать я по-прежнему боялась. Если меня спрашивали на уроке, я или молчала, или плакала. И так было до 5 класса. Взять хотя бы английский язык. Он очень легко мне дается, и я всегда делала домашнее задание. Но как только меня просили рассказать выученный текст, я бросалась в слезы. Учительница просто не знала, куда деться, и постепенно совсем перестала меня спрашивать. Наверное, она думала, что я какая-то чокнутая и со мной лучше не связываться. В классе я тоже ни с кем не разговаривала. Некоторые ребята пытались со мной заговорить, но всё было бесполезно. Я никому не отвечала. Потом они уже даже пытаться перестали. Теперь ты понимаешь, почему я с тобой заговорила?

– Слов накопилось за много лет?

– На самом деле я стараюсь первой заговаривать с людьми, чтобы как-то робость побороть. Я даже кроме рисования еще и журналистикой занялась, чтобы хоть как-то с людьми научиться разговаривать.

– Слушай, ну это серьезно – то, что ты пережила, разве нет?

– Еще как, но, знаешь, я стараюсь не вспоминать. Ладно, мне пора уже. Вот мой дом.

А дома было еще веселее. Мне никто не открыл дверь, а когда я зашел с помощью своего ключа, то не поверил глазам. Маман и Макс танцевали под битлов и дрались подушками. Вот дела! Такого я еще не видел. Когда они меня увидели, то немного засмущались, но вида не подали. Интересно, это то, что я думаю, или мне показалось? Хотя сейчас меня больше заботила Женя, и я хотел поскорее рассказать всё Максу.

– Ну, как думаешь, она не совсем чокнутая? Всё-таки столько лет не разговаривала, – выпытывал я у Макса, когда мы остались вдвоем в моей комнате.

– Мэн, а ты не совсем чокнутый – весь день играешь в паровозики в шестнадцать лет?

– Я слишком придираюсь. Кстати, портрет Майкла взяли в рок-кафе, спасибо, Макс.

– Не за что, бро, – пожал он мне руку. – Камон, то ли еще будет! Ты, главное, если решил, что это твое, продолжай рисовать! И все тут! И какая она, Женя твоя эта? Красивая?

– Да ладно, перестань. Я думаю теперь, что мне делать. Ей же 17 лет, и нафиг я ей не сдался такой маленький, да еще и трус.

– Та-а-ак, началось. Первая трудность, и ты голову в песок. Мэн, ты давай действуй!

Макс брутален. Нет, я вам точно говорю, Макс брутален. Он, например, пакет всегда рвет, а я развязываю, как дурак. Наверное, есть два типа людей: одни рвут пакет, другие – развязывают. Вот Макс бы уж точно не стал терпеть то, что ему не нравится.

Мне иногда так хочется жить одному. Чтобы как на маяке – и вокруг тихо. Мне много места не нужно. Матрас на полу – я люблю спать на полу – и хватит. Это был бы мой плот, мой ковчег, где всё так, как хочу я. Вообще, я люблю жить в гостиницах. Это не привязывает, хотя мне приятно возвращаться домой. Но жить всегда в гостиницах – в этом что-то есть. Или мне так кажется, потому что я там подолгу не жил.

– Слушай, Макс, – продолжил я. – Как бы так невзначай пообщаться с Женей, чтобы она не подумала, что я прям прусь по ней?

– Тебе всё сразу надо. Я тебе говорил про новую короткометражку, там есть женская роль. Ну, подкати, расскажи про кино. Туда-сюда. Может, она роль согласится сыграть. И ты там сыграешь, и потусуетесь, пока то да се, – Макс уже пил кофе, а я дул на свой, потому что я сюльзик. – Пинка тебе под зад надо, раскачиваешься долго, мэн. Сейчас так нельзя.

Макс как-то сказал, что его отец постоянно повторял ему, что всему есть три причины:

1. Тебя никто не любит.

2. Магнитные бури.

3. Контакт отошел.

И действительно. Очередь в магазине – контакт у проводков кассы отошел – ремонтируют. Настроение плохое – магнитные бури. Черная полоса – тебя никто не любит. Этими тремя постулатами можно объяснить всё что угодно. Поэтому мы решили не задаваться тупыми вопросами, ведь на все из них ответ уже найден.

Есть несколько вещей, которые меня в Максе удивляют. Например, мне нравится, что, хотя ему и тридцать, он радуется всяким штукам и наворотам, как ребенок. Когда у него веб-камера появилась, он просто с ума сходил и целыми днями выходил со всеми на связь, чтобы опробовать эту зверскую машину. Потом у него появилась настоящая, профессиональная такая камера, и он вообще рехнулся. Снимал даже, как цветы распускаются.

Зачем Макс хочет учить латинский язык? Ну кому он сейчас нужен? Он говорит, что это история – все дела. Кстати, он еще и историю изучает древнегреческую. Это вообще труба. Когда он мне начинает рассказывать про каких-то их правителей, я сначала пытаюсь слушать, а потом просто киваю, как собачка на приборной доске. А он говорит – ты можешь не понимать, просто послушай, мне надо рассказывать кому-нибудь, чтобы не забывать. В общем, он хочет написать какую-то историческую штуку, ну и на раскопки куда-нибудь отправиться, само собой. Я бы даже с ним поехал, но маман, наверное, не обрадуется.

Еще Макс не любит искать информацию в инете. Когда ему надо что-нибудь найти, он просит меня погуглить. Мне не сложно, конечно, и я делаю. Макс ведет ночные эфиры на радио. Один раз он даже брал меня с собой. И тогда я тоже захотел ночью общаться с разными психами звонящими. Кто только не звонит! Я тогда так и решил – если художником не получится, пойду на радио. Хотя одно другому не мешает.

Я всё время говорю «надо». Надо стать художником. Надо поступить. Надо работать на радио. Надо поближе познакомиться с Женей. Но ничего не делаю. Точнее, я медленно раскачиваюсь