Беспокойное сознание - Александр Геров

Из всех членов моей семьи самым интересным человеком была жена Татьяна. Мнё до сих пор кажется, что в ее сущность я так и не проник. При всей своей общительности, воспитании, приятности и веселости, она в то же время оставалась глубоко замкнутым в себе человеком. Словно было что-то, известное ей лучше, чем мне, но чем поделиться со мной она не желала. Я пытался угадать, что же это, но напрасно. Она ведь, по существу, ничего не скрывала, просто носила ответ в себе. Некое великое познание, величественную сдержанность, понимание вселенской красоты, всеобщего хода развития, неизбежности достижения поставленной цели. И готовность к любому самопожертвованию, лишь бы оно пошло на пользу людям. Да еще Татьяна была очень красива. Темно-зеленые глаза, изящные точеные щиколотки, стремительная походка, звонкий, как струна, голос. Одного присутствия Татьяны было достаточно, чтобы установилась спокойная атмосфера, предметы и явления обрели ясные контуры, все наполнилось смыслом и содержанием. Мир нашего дома был многообразен. Ворковали голуби, зевал кот. Робсон весело крутил хвостом, Магда готовила уроки, а из-под вишни во дворе доносился звучный смех моей жены, беседовавшей с подругами. Созерцая все это, я пребывал в уверенности, что по сути в том-то и состоит человеческое счастье, а все остальное — амбиции, социальные схватки, неудовлетворенные чаяния, планы на будущее, бывшие в действительности планами смерти, — лишь препятствует этому счастью, разрушает его.

Мои друзья утверждали, что у жены мужской характер. В это понятие они вкладывали то, что вряд ли понимали сами — у нее действительно был сильный характер. Все в моей семье были с характером. Чем я гордился даже больше, чем своими литературными успехами. Ибо кто-то — не помню кто — сказал мне:

— Человеческий характер — явление гораздо более редкое, чем талант.

5

Благодаря содействию Татьяны я хорошо организовал тот день. Давно я мечтал о таком празднике. То мне не хватало денег, то причиной оказывалось недостаточное распространение у нас необходимой техники, но, тем не менее, мысль о магнитофонной записи не выходила у меня из головы. Желание записать кое-что из остроумных реплик матери или дочери превратилось у меня в идею-фикс. Мне хотелось запечатлеть их особенные выражения, странные словечки, им присущие (особенно маме), вообще, зафиксировать на магнитной ленте целый полнометражный день.

Как только в страну была импортирована первая большая партия магнитофонов, мне удалось обзавестись нужными связями в сфере торговли и вложить в покупку заранее скопленные средства. Закупил я и необходимое количество магнитной ленты. Магнитофон поместил на письменном столе в своем кабинете, а рядом с ним — устройство, позволявшее подвести кабели к десятку спрятанных во всем доме микрофонов. Один был установлен под мойкой в кухне; там мама, моя посуду, часто болтала сама с собой. Другой висел на одной из балок погреба, куда мама носила объедки для кота. По одному я замаскировал в спальнях, а еще два — на обеденном столе. Упрятал я их весьма ловко: в большую пепельницу в форме широко раскрывшего рот карпа и среди роз, поставленных в большую вазу. Остальные микрофоны равномерно распределил по всем помещениям, так же скрытно, как уже перечисленные. Можно было начинать акцию.

Первые два часа этого воскресного дня (именно столько позволяла длина одной катушки) я провел наедине с собой. Мне хотелось записать какую-нибудь импровизацию Татьяны, прежде чем раскрыть ей свою тайну. В известной степени мне это удалось. Вот отрывки сделанной за те два часа записи:

«Мяуканье кота.

МАМА. Спешишь, а? Спешишь, безобразник! Что, кошки заждались? Пошел вон, животное эдакое!

Шум воды, струящейся в мойку.

МАМА. Опять испортился этот паршивый кран! Пожалуйте — снова полетела прокладка. А ведь вчера ее меняли, деньги уплочены. Промкомбинаты, комкомбинаты, только и знают, что три шкуры драть.

Шум открывающейся двери.

ТАТЬЯНА. Маман, что за новая турменда?

Пауза.

ТАТЬЯНА. Ну и ну — что хотят, то и делают, ломастеры! Ток-то хоть есть, чашку кофе сварить?

Щелканье выключателя.

МАМА. Вот тебе и ток. Социализм построили, а ток весь вышел.

ТАТЬЯНА. Ты, смотрю, снова пирог затеяла.

МАМА. Затеяла. Мешает, что ль, кому?

Пауза.

МАГДА. Мамуля!

ТАТЬЯНА. Выспалась, девочка моя?

МАМА. Ох, голышка, выбралась из постельки!»

Установив на магнитофон вторую катушку, я открыл свою тайну Татьяне и попросил ее быть осторожнее: чтобы мама и Магда ничего не заподозрили и запись вышла непринужденной.

— Ну, кому еще может прийти в голову такое? — сказала жена. — Что, доволен?

— Доволен.

— Счастлив?

— Счастлив.

— Тогда ладно. Я-то что должна делать?

— Веди себя естественно.

— Постараюсь.

Весь день мой аппарат работал неутомимо. Получился ни с чем не сравнимый звуковой и словесный букет. Яростные ссоры и неудержимый смех, детский плач и ласковые слова, дыхание спящих и собачий лай, остроумные замечания и иронические реплики — чего в нем только не было. Когда в гости приходили друзья или знакомые, мы давали им послушать часть записей, а они то заливались смехом, то глубоко задумывались и нередко расспрашивали о подробностях.

Эти, ставшие для меня драгоценными, магнитофонные ленты запечатлели пение и декламацию Магды, соленые анекдоты жены, самобытные словечки и сентенции мамы.

Вот характерные отрывки тех записей:

МАМА. Ты знаешь, этот кот очень умен.

ТАТЬЯНА. Вот еще!

МАМА. Ей-богу. Знаешь, что он сделал? Я ему оставила поесть, а он ни к чему не притронулся. Покрутился, а потом стал звать двух соседских котят — видать, они от него. Мур, мур, мур! Ходит вокруг и манит их, накормить, значит, хочет. Чисто человек.

ТАТЬЯНА. Да, и впрямь умен.

Звуки, издаваемые спящими. Мужской храп (это я).

ТАТЬЯНА. Где Георгий и Магда (Георгий — это я)?

МАМА. Да там, в комнате. Дрыхнут без задних ног. Стук вилок и ложек. Хлюпанье.

МАМА. Супец-то вышел никудышный — брандахлыст!

ТАТЬЯНА. Тем самым ты хочешь сказать, что я не умею готовить, так ведь? Думаю, за столом это по меньшей мере неуместно.

МАГДА. Бабушка, а мне суп понравился!

Я. Важно, что он питательный. Мама, вот ты сказала «брандахлыст», а что такое «хлыстобранд»?

Музыка по радио. Ее затихание.

Я. Мама, выпьешь еще бокал вина?

ТАТЬЯНА. Не подбивай ее — ей это вредно.

МАМА. А я выпью. Подумаешь, один бокал!

ТАТЬЯНА. Вот и подумай, как бы потом не понадобились нуклевазан с антисклеролом.

МАМА. Да ладно, Татьянка, однова живем.

Я. Мам, спой нам что-нибудь.

МАМА. А смеяться не будете? В молодости голос у меня был хорош, пела я хоть куда.

Песня за столом:

Послушай-ка, о доктор бледный,тебя по совести корю:в твоей руке ништёр железный,им ты терзаешь плоть мою.

Я. Да, «ништер», забавное слово! Интересно, каково его происхождение.[6] Мама, а что значит «аждер»?[7]

МАМА. Ты был аждер в детстве.

Причмокиванье — пьем кофе.

Я. Мама, кто из героев «Под игом» наш родственник?[8]

МАМА. Безпортев — это твой дед Георгий Джоров. Там описывается, как он оседлал одного турка и давай понукать: «Вперед, на Мекку, залетный!»

Я. А Вазов кем мне приходится?

МАМА. Очень дальним родственником.

ТАТЬЯНА. До чего же славный род, прямо дрожь пробирает!

МАГДА. У глубокой реки нету броду, а у красивой молодки — роду.

Я. И где это ты только набралась!

МАМА. Ох, моя родная, рыбка золотая! Дай поцелую, деточка милая!

МАГДА. Как же я люблю тебя, бабушка! Спой еще песенку.

МАМА. А больше ничего не хочешь! Ты что это, на посмешище меня выставляешь? И ты хорош — даже замечания ей не сделаешь (это относится ко мне). Издевается тут над старухой.

ТАТЬЯНА. Извинись перед бабушкой!

МАГДА. Извини, бабуля, я не хотела тебя обидеть. Вот сейчас сама спою, увидишь, что это не стыдно.

Песня Магды:

В нашем садике веселомцветут цветы чудесные.Здесь соловьишко год за годомвысвистывает песни.

Да, так оно и было! Жизнь шла своим чередом: песни и шутки, неспешный труд и сладкий сон. И на все это, словно гром среди ясного неба, вопреки всякой логике, ни за что, ни про что в одночасье обрушились удары беды.

Свою машину я водил чрезвычайно осторожно. Целых пять лет и талон у меня оставался девственно чистым. Порой меня несправедливо штрафовали, но в споры во имя поиска истины я вступать воздерживался, предпочитая сохранять репутацию сознательного и дисциплинированного шофера. Тут мне очень помогала Татьяна. Когда она сидела рядом, то без устали делала замечания — как по делу, так и без: