Дама с фюрером на спине - Алексей Нарочный

— Стоит одного только пропустить, так тут же все попрут!

Тем временем пришла Алинина эсэмэска-«бомж». Миша перезвонил и в двух словах обрисовал ситуацию. Сказав, что это странно: обычно пускают всех, она пообещала подойти сама.

Легко одетая, Лина появилась через пару минут. Михаил как раз уже умудрился уговорить пропустить его ненадолго. Алина повела его сквозь иглы лёгкого снега куда-то влево. Когда КПП и охранники остались позади, Маврошкин сказал:

— Ты в гинекологическом лежишь? Что произошло? Я думал — спина…

Снегирёва стала объяснять:

— Ну да, гинекология. Нет, спина потом будет. Просто перепила противозачаточные, и кровотечение было.

— А сейчас как — не течёт?

— Бывает. Пролежу ещё неделю или две. Тут мой фашик сейчас, приехал вот… Познакомитесь.

— Антон?

— Нет, другой. У меня их два. Этого Дэном зовут. На «Русском марше» склеила. Он хороший. Жаль, член маленький и заняться сексом в больничном туалете не захотел.

— А Антон тоже приедет?

— Не-а, а то мои «зиганутые» из-за меня ещё, не дай Бог, передерутся!

Болтая, Маврошкин и Снегирёва добрались до того корпуса, где лежала нацистка, и где её терпеливо ждал покинутый фаш.

Михаил сдал в гардероб куртку (Алина поведала, что Денис в глаза называл мелкого узбека или таджика, развешивавшего верхнюю одежду, «чурбаном»), нагрёб в кармане монет на бахилы, и они со Снегирёвой поднялись на второй этаж, где и ждал Ромео.

Денис представлял собой зрелище довольно занимательное: крупный бритоголовый качок-аминодав, видимо, стероиядный, с татуировками на руках: здание с идущим из печных труб дымом; какой-то нацистский лидер, изображённый в форме, и надпись “Jedem das seine”. Миша не знал, кто изображён на тату, зато сразу же узнал самого́ лупоглазого татуированного бона с квадратной челюстью: «контактный» “Hi Hitler!”!

Пока Алина ходила в палату отнести привезённое Маврошкиным, ребята немного поговорили.

Дэн признался, что видел Мишу на фотографиях в альбомах Снегирёвой «ВКонтакте». Михаил, также не став скрывать факт своего визита на страницу нацика, спросил Дениса о значении изображённого у него на верхних конечностях.

— Это — Рудольф Гесс, заместитель фюрера. Это — Освенцим, видишь дым? евреев в печах жгут… а это — надпись, которая висела над воротами Бухенвальда. Означает — «каждому своё».

— Про Гесса, кажется, вчера только читал в “Mein Kampf”. Про то, как он смело с коммунистами дрался, когда они пивные кружки кидали.

По проступившему на лице Дениса недоумению Миша понял: бон фюрера не читал, при этом в «Контакте» у нациста творение Адольфа, пусть и с ошибкой в названии, в гордом арийском одиночестве красовалось в графе «любимые книги».

Тут подошла Снегирёва.

— Алин, татухен как у тебя, ничего себе! — выразил удивление Маврошкин. У Снегирёвой также имелась на предплечье цитата из Ницше.

— Причём я эту его татуху с надписью по инету в разных местах видела, прежде чем с ним познакомиться…

Между тем Алине позвонила подъехавшая к больнице Варя. Снегирёва пошла к КПП встречать подругу, снова оставив наедине Дениса и Мишу. Миша поделился своим наблюдением, что эта больница пестрит представителями разнообразных национальностей и рас.

— Она на всех чёрных кидается. Боюсь, пробьёт кому-нибудь голову дубинкой… — признался скин.

— Она пробивала. Нескольким людям. И дубинкой, и бутылкой.

— Да, знаю, говорила — чучмек пристал…

— Он даже не пристал. Просто что-то говорил со своим непонятным акцентом.

Подошла Алина, и они с Денисом зачем-то снова направились в палату. Варя ждала на первом этаже. Маврошкин скучал на диване. Сидевшие чуть поодаль от него смуглые мулатообразные девушки, до того внимательно следившие за манёврами нацистской парочки, в данный момент судачили между собой негромко, но так, что Михаил всё слышал:

— Не люблю, когда парни качаются.

— Я тоже. Но спорт в целом люблю. Я баскетбола фанат, у меня даже шарф клубный есть.

Нацисты вернулись, затем, взяв с собой Михаила, они проследовали на первый этаж. Маврошкин собрался ехать домой, но сначала поговорил с Варей. Варвара объяснила, что сбрасывала вызов, когда Михаил звонил, потому что ехала в метро.

Увидев шапку “Manowar” в руке Маврошкина, Денис признался, что любит более экстремальные направления тяжёлой музыки: например, группу “Carcass”. Миша вспомнил весёлую историю: как-то раз он во фразе Алины «Раньше на звонке у меня был “Carcass”» расслышал, из-за особенностей её дикции, «Кавказ» вместо «Каркас». В тот раз они вдоволь посмеялись.

Покинув больницу, Миша, прежде чем отправиться к себе на «Петровско-Разумовскую», доехал до «Новослободской», выбрался на поверхность и зашёл в кафе «Вокзалъ». Пообедал там по-вегану, попивая сок, как Маврошкин его называл, «Трупикана»:

— Почему вы вегетарианец? так любите животных?

— Нет, я ненавижу фрукты!

За обедом, слушая звучавшую в кафе по радио песню группы «Монгол Шуудан» на стихи Есенина, он размышлял: «Если бы у меня выходила книга, то „Михаил Маврошкин“ на обложке и везде стояло бы в обрамлении траурной рамки. Можно также указать в аннотации: „автор умер“. Тем более, что всё равно из современных авторов люди „качают“ чаще конкретные нашумевшие книги. Кому какое дело, кто автор этого файла в формате fb2, если файл после прочтения безжалостно удаляется? Впрочем, до конца текстовые файлы не стираются, оставляя свои следы в душах и кэшах…»

Маврошкин посмотрел на смрадный дым курящего зала. Течение его мыслей вошло в иное русло: «Если культура — это то, на основании чего одни расы и нации притесняют другие, более „низкие“, то я — необразованный дикарь и „вечный жид“ из стихотворения Марины Цветаевой».

С Денисом у Алины, как оказалось после её выхода из больницы, ничего не вышло, и вскоре она его бросила. Тут сыграли решающую роль такие факторы, как: 1) бесцеремонность матери нациста, входившей в комнату, когда он имел Алину своим огрызком в поте лица; 2) невежественность, имманентная этому фашу, которая также послужила препятствием взятию его в клуб, поскольку не хотелось позориться. К тому же Миша оперативно донёс до сведения Алины информацию о выявленной у нациста фобии, как бы Снегирёва кому-нибудь не пробила дубинкой голову. Искреннему возмущению Алины не было границ: «Ах, он просто какая-то пародия на бона! Я трахнула пародию. Ну, теперь точно — всё! По хорошему ведь, это он должен был бы всех бить, а не я! Человеку тридцать лет, и до сих пор белыми шнурками не обзавёлся!».

Когда Дэн прознал, что его бросила девушка, он устроил истерику. То обзывая Алину и говоря о ней, как о ничтожестве, то угрожая принять крысиный яд в случае, если Снегирёва не передумает, он добился противоположного ожидаемому эффекта: отныне в устах бывшей дамы его погоняло стало «Крысиный Яд». Остатки интереса к бону были потеряны.

На рейтинге Миши в глазах Снегирёвой, впрочем, потеря одного из её многочисленных сексуальных партнёров не отразилась никак, так как: а) имелся запас фашей; б) волосы Миши были слишком длинны.

Михаил же, в свою очередь, не особо стремясь заводить новые знакомства и не желая никого впускать к себе в душу, кроме меченой фюрером, осознавал комедийный характер своей роли, если судить объективно: Снегирёва готова была переспать с любым гопником, который будет сообразительным ровно настолько, чтобы догадаться побриться наголо и снять кепку, не споря в ответ на безмерную апологию Шикльгрубера со стороны странной дамы и вы*бываясь только на неарийцев, однако Алину не заводит незлобивый, непьющий и некурящий постмодернист-вегетарианец. Но искать другую роль не хотелось: все силы были заняты, прежде всего, собственным творчеством, да и, вообще-то говоря, jedem das seine!

4. Cinderella with an oblique fringe

Время: июнь, тридцатый год по тоталосоцистскому летосчислению (сороковые двадцать первого века по летосчислению от Гимнаста).

Место: центр Гисталинограда, балкон гисталинского кабинета на втором этаже здания Кремстага (бывшего здания Сената) на территории Фюрерхоле (бывшего Кремля).

Ситуация: господучи вернулась с посвящённой очередному юбилею ТУР пресс-конференции, с успехом прошедшей в зрительном зале Дворца Фюрерхоле с участием репортёров со всего мира. В этом году за трансляцией конференции в режиме «онлайн» следила уже треть человечества, а это означало пик интереса к первому в мире тоталосоцистскому государству, а возможно, и возрождение моды на товары от «Господучи».

Гисталина занимала в Кремстаге пять комнат на первом этаже и кабинет на втором. За годы, которые Алина Леонидовна провела у кормила правления государственного аппарата, как «лицо», так и «внутренний мир» здания изменились самым разительным образом по сравнению с теми, что были при брежних Хозяевах.