Роза (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

VIII

Разъ я возвращался съ прогулки по дорогѣ отъ мельницы, и меня обогнала баронесса. Платье ея было въ бѣлыхъ пятнахъ; видно, заходила на мельницу. Я поклонился; она бросила мнѣ на ходу пару словъ и уже прошла было мимо, но вдругъ замедлила шагъ и поравнялась со мной. Я попросилъ позволенія обмахнуть муку съ ея платья; она остановилась и поблагодарила. Затѣмъ мы пошли дальше вмѣстѣ, безъ всякаго, впрочемъ, желанія съ моей стороны. Она стала перебирать разныя воспоминанія дѣтства: вотъ тутъ она бѣгала дѣвчонкой, ѣздила, стоя, на телѣгахъ съ мукой, уходила одна на Осиновую кручу и сидѣла тамъ подолгу…

Она была грустна, и въ голосѣ ея зазвучали чудесныя бархатныя ноты, когда она сказала:- Переиграешь во всѣ игры жизни, и ничего тебѣ не остается больше!

На этотъ разъ она произвела на меня хорошее впечатлѣніе. Даже ея длинныя, худыя руки вызвали мою симпатію, хотя до сихъ поръ онѣ казались мнѣ какими-то нецѣломудренными. Мнѣ припомнилось, что я слышалъ про нее на дняхъ. Тутъ былъ одинъ человѣкъ по имени Іенсъ Папаша. Въ дни молодости Эдварды онъ жилъ у Макка, но потомъ переселился на крайнія шкеры, женился, потерялъ здоровье и впалъ въ нищету. Жена уѣхала отъ него на Лофотены и пропала. Дѣтей у нихъ не было. Нѣсколько дней тому назадъ Іенсъ и явился къ Эдвардѣ; ничего особеннаго онъ не сказалъ, а только стоялъ и глядѣлъ на нее покорнымъ взглядомъ, какъ большой песъ. А Эдварда сразу нашла ему дѣло въ Сирилундѣ и окрестностяхъ — продавать кости. Пусть, дескать, ходитъ по тѣмъ немногимъ дворамъ, гдѣ ѣдятъ мясо, собираетъ тамъ кости, приноситъ ихъ въ лавку и продаетъ за хорошую цѣну. Потомъ ихъ отправятъ на югъ и перемелютъ въ костяную муку. Такимъ образомъ, всѣ кости въ Сирилундѣ становились собственностью Іенса. Маккъ слегка усмѣхнулся тому, что ему приходится покупать, да еще по хорошей цѣнѣ, свои же кости, но сказалъ только:- Хорошо. — Не такой онъ былъ человѣкъ, чтобы поднять исторію изъ-за пустяковъ. Точно такъ же должны были поступать въ мѣшокъ Іенса всѣ кости изъ кухни Гартвигсена. Выходило забавно, но Іенсъ принялъ дѣло всерьезъ и слышать не хотѣлъ объ отказѣ. Онъ зарабатывалъ порядочно, и въ первый же разъ, какъ продалъ свой сборъ, выручилъ столько, что могъ обзавестись кое-какой одеждой. Эдварда сама продавала за него и сама производила весь разсчетъ. Затѣмъ она же отвела ему уголъ въ Сирилундѣ; сначала онъ дѣлилъ коморку съ призрѣваемымъ старикомъ, Фредрикомъ Мензой, а потомъ ему отвели помѣщеніе получше, въ одной изъ мансардъ.

Я теперь и припомнилъ эту исторію, говорившую о находчивости и энергіи баронессы. Но сейчасъ она находилась въ какомъ-то угнетенномъ настроеніи. Я было заговорилъ съ ней о томъ, какое счастье радовать другихъ, радовать дѣтей и всѣхъ окружающихъ. Она остановилась.

— Счастье? Что вы! — сказала она, хмуро сдвинувъ брови, и словно задумалась. Потомъ опять пошла дальше, но вскорѣ какъ-то торопливо свернула съ дороги и опустилась на траву. Я пошелъ за нею, но остался стоять возлѣ. Она продолжала.

— Счастье? Да, поглядѣла бы я на него, явись оно ко мнѣ; долго бы глядѣла, — такъ оно мнѣ незнакомо. Но, разумѣется, въ жизни бываютъ минутки чуточку получше другихъ.

— Должно быть, такъ, — сказалъ я. И мнѣ бросились въ глаза морщины на ея лбу, проложенныя горемъ и годами. Въ эту минуту она не притворялась, не напускала на себя ничего, и даже нижняя губа у нея отвисла. Вся молодость была у нея позади.

— Тутъ жилъ когда-то охотникъ, — снова начала она, указывая рукой вдаль. — Его звали Гланъ. Вы слыхали о немъ?

— Да.

— Да? Онъ жилъ тутъ. Онъ былъ молодъ, и звали его Томасъ Гланъ. Время отъ времени я слышала выстрѣлы, и меня такъ и тянуло отвѣтить ему; иногда я и ходила встрѣчать его. А, впрочемъ, — что Гланъ? Да, минутами съ нимъ бывало пріятнѣе, чѣмъ когда-либо въ моей жизни, но… И я его любила… О! я забывала весь міръ, когда подходилъ онъ. Да, я помню человѣка, который умѣлъ подходить!.. Съ большой бородой; похожъ на звѣря; на ходу иногда остановится и подожметъ одну ногу; потомъ опять дальше. И часто одѣвался въ звѣриныя шкуры.

— Это все онъ же? — спросилъ я.

— Да.

— Какъ вы интересно разсказываете!

— Тому уже столько лѣтъ минуло. Развѣ люди еще не забыли про это? Я сама почти забыла и только вотъ, когда вернулась сюда и перехожу тутъ съ мѣста на мѣсто, припоминаю опять. И сегодня вспомнилось… Но онъ былъ совсѣмъ, какъ звѣрь лѣсной; и я его любила. Онъ былъ такой большой и ласковый. Онъ, навѣрно, питался иногда оленьимъ мохомъ: его дыханіе отдавало оленемъ; пахло дичиной. Я вспоминаю теперь, что и онъ былъ влюбленъ въ меня. Разъ онъ явился съ разстегнутымъ воротомъ; грудь у него была вся мохнатая. «Прилечь на нее — словно на лужайку,» — подумала я; я вѣдь была еще такъ молода. Я нѣсколько разъ цѣловалась съ нимъ, и вотъ знаю, что ничего подобнаго не переживала больше. А разъ онъ шелъ по дорогѣ; я смотрѣла на него и видѣла, что онъ потихоньку подходитъ ко мнѣ; и онъ тоже все время смотрѣлъ на меня; взглядъ его проникалъ мнѣ въ самую душу, и мнѣ становилось такъ безконечно сладко… А когда онъ подошелъ, я прильнула къ нему и замерла… О, я была замужемъ и все такое, но не помню ничего подобнаго. Какъ онъ былъ хорошъ! Но иногда, бывало, падалъ духомъ. Галстухъ свой онъ повязывалъ по-дѣтски, а часто и совсѣмъ забывалъ его дома. Но все-таки онъ былъ такъ хорошъ. И знать не зналъ никакихъ границъ. Тутъ жилъ тогда одинъ докторъ, хромой, и Гланъ прострѣлилъ себѣ ногу, чтобы самому быть не лучше доктора. У него была собака, Эзопъ, и онъ застрѣлилъ ее и послалъ трупъ одной… той, кого любилъ. Онъ не зналъ границъ, ни въ чемъ. Но онъ не былъ божествомъ; онъ былъ звѣрь лѣсной. Да, именно безподобный звѣрь!

— Но вы, вѣрно, все еще любите его? Сдается, что такъ.

— Нѣтъ. Люблю ли я его? Не знаю, что сказать. Я не часто о немъ вспоминаю; не ношусь съ мыслями о немъ. Къ тому же онъ, говорятъ, умеръ, такъ ужъ по одной этой причинѣ… Нѣтъ, но мнѣ все вспоминается, какъ хорошо было тогда. Часто мнѣ казалось, что я не по землѣ хожу, и никогда потомъ я не испытывала такого сладкаго трепета. Въ концѣ концовъ, мы, вѣрно, оба ходили, какъ помѣшанные, такъ онъ былъ хорошъ. Разъ я собиралась печь на кухнѣ крендельки; онъ подошелъ и сталъ глядѣть въ окно. Я успѣла свалять мягкое тѣсто, раскатать его и разрѣзать ножомъ на куски. И вотъ я показала ему ножъ и сказала:- А не лучше ли всего намъ умереть обоимъ? — Да,- отвѣтилъ онъ, — пойдемъ ко мнѣ въ шалашъ и такъ и сдѣлаемъ. — Я умылась и пошла съ нимъ въ его шалашъ. Онъ сразу началъ прибирать тамъ, мыться и чиститься. Но я уже передумала и сказала ему, что не могу умереть. Онъ кивнулъ мнѣ въ знакъ того, что и такъ будетъ хорошо, но я видѣла, что онъ глубоко разочарованъ: онъ было повѣрилъ мнѣ. Потомъ онъ объяснилъ мнѣ это тѣмъ, что былъ слишкомъ простодушенъ и не понималъ шутокъ. Да, въ немъ часто бывало что-то странное, идіотское, что дѣйствовало на меня. Я думала про себя: его можно подбить на что угодно, и онъ будетъ молчать; можно склонить его на большой грѣхъ, и онъ будетъ молчать объ этомъ. А то вдругъ онъ становился такимъ сообразительнымъ, прозорливымъ, видѣлъ все насквозь. О, куда дѣвалось тогда его простодушіе! Я помню одно дѣло. Въ лѣсу росла рябина, высокая и стройная на диво. Гланъ часто любовался на нее и показывалъ ее мнѣ — какая она высокая, прямая. Видно, она ему особенно полюбилась. Мнѣ и вздумалось разъ сдѣлать ему на зло, помучить его, и я нашла человѣка, который подрубилъ рябину у самыхъ корней, такъ что она еле-еле держалась. На другой день Гланъ пришелъ ко мнѣ и сказалъ:- Пойдемъ въ лѣсъ! — я пошла. Онъ показалъ мнѣ рябину и сказалъ: — Вотъ злое дѣло. — Ну, коли злое, такъ, вѣрно, это дѣло рукъ женщины, — сказала я. Я не прочь была навлечь на себя его подозрѣніе. О, мнѣ даже хотѣлось этого. — Нѣтъ, это дѣло сильной и глупой лѣвой руки, — отвѣтилъ онъ. Онъ увидалъ это по зарубкамъ. Тогда я струсила немножко, такъ какъ онъ угадалъ вѣрно. — Ну, значитъ, это дѣло рукъ лѣвши, — сказала я. А Гланъ отвѣтилъ:- Нѣтъ; слишкомъ плохо сдѣлано; или человѣкъ этотъ только прикинулся лѣвшой, или правая рука у него болитъ. — Тутъ я поняла, что плохо придется тому человѣку; онъ какъ разъ ходилъ эти дни съ подвязанной правой рукой, и я потому именно и выбрала его, чтобы сбить Глана со слѣда. Но Гланъ не дался въ обманъ; онъ нашелъ человѣка и жестоко съ нимъ расправился. У!.. Но при этомъ онъ пустилъ въ ходъ только одну руку; не могъ онъ, видите-ли, итти съ двумя здоровыми руками противъ того, кто владѣлъ только одной. Я узнала объ этомъ черезъ нѣсколько дней, пошла къ Глану, чтобы еще помучить его, и сказала: — А вѣдь это я велѣла изуродовать вашу рябину. — Сказала и ушла… Подумайте, я такъ хорошо помню все это! Одно за другимъ такъ и всплываетъ у меня въ памяти. Да, онъ бывалъ страсть какъ проницателенъ иногда. А тотъ человѣкъ, мой подручный, еще живъ. Онъ пришелъ ко мнѣ на дняхъ. Его зовутъ Іенсъ Папаша.