Золотая медаль - Донченко Олесь Васильевич

Иногда он отрывался от кальки, и тогда Нина, занимающаяся в соседней комнате, слышала тяжелые медленные шаги. После возвращения из школы, она еще не видела отца: ей хотелось сказать ему несколько слов, но нельзя было перебивать его важную работу.

Окно Нининой комнаты выходило в сад. На дворе поздний вечер, и девушка, время от времени отвлекаясь от тетради, вглядывается в черные стволы акаций и кленов, едва освещенных электричеством.

Но не деревья видит она в эти минуты. Перед нею возникают, как живые, веселые лица школьников… Она была сегодня в пятом классе, где будет работать пионервожатой. Ее окружили мальчики и девочки в красных галстуках, засыпали вопросами, на которые она не успевала отвечать. Потом неожиданно послышался громкий смех — смеялась вся говорливая гурьба школьников.

Нина, ничего не понимая, растерялась. Почему они смеются? Ведь никто ничего смешного не сказал…

Она оглянулась и увидела мальчика с нарисованными мелом длинными усами. Очевидно, он корчил за ее спиной смешные гримасы.

— Как тебя зовут? — спросила Нина, но мальчик, вытирая обеими ладонями мел, убежал из класса.

— Это же Сухопара! — ответили за него школьники таким тоном, будто ничего странного не было в том, что делал их товарищ. Неужели их новая вожатая не знает Сухопары?

Да, Сухопару она не знала, но не раз слышала, что пятый класс — наиболее плохой по поведению.

Нина сама попросилась на комсомольском комитете, чтобы ее назначили вожатой отряда.

— А ты знаешь, — спросила Жукова, — Юрий Юрьевич против того, чтобы десятиклассникам давать такие поручения? Что если ты станешь хуже учиться?

Нина вспыхнула:

— Я? Хуже буду учиться? Но ты тоже десятиклассница, а секретарь комитета комсомола!

— Ну, я — неизменный секретарь! — засмеялась Юля. — И это, правда, не сказывается на моей учебе.

— Я думаю, — сказала Нина, — это лишь пойдет мне на пользу, как будущему педагогу.

— Ну хорошо. Надо только посоветоваться с Юрием Юрьевичем. Если он согласится…

Юрий Юрьевич не возражал. В этом деле нужен индивидуальный подход, а Коробейник — лучшая ученица в школе, отличница, и к тому же сама просит послать ее вожатой. Пусть поработает. А во второй половине учебного года можно будет, если она захочет, освободить ее от этой работы.

Тем не менее, правду сказать, когда Нину назначили вожатой в пятый класс, она забеспокоилась:

— А справлюсь ли я в пятом? Разве нет «более легкого» отряда?

Юля Жукова, хмуря и без того низкие брови, спросила:

— А какой же отряд ты считаешь «легким»? Где нечего делать? Именно в пятом и интересно будет, и полезно. Там в самом деле надо хорошо поработать, не скрываем этого от тебя. Сейчас в пятом нет вожатой — и вообще, кого же и послать туда, как не тебя?! Конечно, будем помогать. Будешь держать связь с классным руководителем, у них там Зинаида Федоровна.

Нина одного не сказала на комитете, скрыла то, что больше всего ее беспокоило: будут ли дети слушаться такую смешную, низенькую толстушку? «Что будет, когда я стану педагогом? — думала девушка. — Уже сама фигура учительницы должна вызвать у школьников уважение. А я буду перекатываться перед классом от доски к столу»…

И все-таки рассказала об этих мыслях Юле.

— Кто тебе сказал, что ты смешная? — возмутилась Жукова. — Смешно то, что ты говоришь такую ерунду! Уважать тебя будут за твою работу, а не за рост. Сумей с первых шагов завоевать себе авторитет, это очень важно.

На завтра Нина назначила пионерский сбор. Девушке хотелось сразу же заинтересовать школьников, чтобы работа в отряде была для них радостным праздником.

«Можно сделать карту пятилетки, — размышляет Нина. — Протянуть шнур, вкрутить маленькие цветные лампочки. Мальчики любят возиться с электричеством. Сухопаре надо дать такое пионерское поручение, чтобы оно по-настоящему захватило его».

Но что его может захватить?

Вспомнила, как ее в младших классах интересовал школьный театр. Что если бы поставить какую-то пьеску?

«Электрифицированная карта и школьный театр», — записывает Нина в тетрадь.

Ей приходит в голову идея устроить вечер, посвященный Крылову, инсценировать басни. Дети будут изучать роли, будут шить костюмы…

Нина быстро подняла голову. Ей показалось, что в темное окно кто-то постучал — легонько, кончиками ногтей. Нет, не показалось. К оконному стеклу прислонилось улыбающееся девичье лицо.

— Марийка! — И Нина уже бежит открывать дверь.

Марийка входит раскрасневшаяся, с блестящими глазами. Снимает просто на стул пальто и шляпку.

— Не хотела стучать, — объясняет она. — Твой же отец дома, работает? Ничего, что я так поздно? Не могла, Ниночка, не могла не прийти! Так захотелось поговорить с тобой…

Нина любила свою подругу. Все в ней было таким знакомым и милым — и влажные глаза, и каштановые тяжелые косы, уложенные на голове короной, и вишневого цвета шляпка, и привычка внезапно задумываться посреди разговора.

— Ты же знаешь, я тебе всегда рада! — сказала Нина.

— Как все-таки странно, — промолвила Марийка, думая о другом. — Странно, что я до сих пор не знаю «секрета» твоих постоянных пятерок. И даже никогда не спрашивала тебя об этом. А ведь твои успехи в учебе не сами к тебе пришли? Не сами же, Нина? Не родилась же ты отличницей? Наверное, тебе нелегко быть первой в классе?

Нина сделала гримасу.

— Нелегко? Почему же ты так думаешь? Может, кому-то действительно бывает тяжело. Но я… Ты же знаешь, что у меня способности от природы. Мой отец — талантливый конструктор, ну и… Я думаю, что от него унаследовала способности. Отец тоже прекрасно учился…

Марийка молча смотрела на подругу. Будто Нина ничего плохого не сказала. В самом деле, она очень способная. Но Марийке чему-то стало неловко за Нину, за ее слова. Что-то нехорошее было в ее тоне. Почему она так нескромно говорит о своих способностях?

Марийка энергично тряхнула головой:

— Ой, нет! От природы, говоришь? Пусть так. Но я не верю, что тебе так уж легко дается учеба. Ты же, я знаю, работаешь…

— Не суди по себе, — небрежно бросила Нина. — Работаю, Мавка, правильно. Но тебе, допустим, приходится по пять часов сидеть над уроками, а мне — два! Разница!

— Разница! — улыбнулась Марийка. — А все-таки, если бы ты еще более настойчиво работала…

— «Что бы из тебя было!» — смеясь, докончила Нина.

— А мне наука так легко не дается, — продолжала, вздохнув, Марийка. — Знаешь, Нина, мне кажется, что у каждого человека в жизни бывают какие-то моменты — часы или месяцы, — когда человек в чем-то становится другим.

— «Некоторые», «в чем-то», — улыбнулась Нина, — все так загадочно и туманно.

— Нет, ты подожди, Нина, не перебивай. Я хочу сказать, что у человека в жизни бывают поворотные моменты, когда вдруг исчезает та или иная черта характера, а появляется новая. У одних людей причиной этого становится какое-то большое событие, понимаешь — такое событие, которое заставляет оглянуться на свой пройденный путь, ну, а у других… как вот у меня… у меня просто твердое решение, что так дальше нельзя…

— Марийка, дорогая, я абсолютно ничего не понимаю.

— У меня, Нина, случился тоже такой поворот в жизни. Я, наверное, стала по-настоящему взрослой. Внутренне созрела, понимаешь?

— Кое-что в твоей философии проясняется, начинаю понимать.

— Конечно, это произошло не вдруг, я думала над этим и раньше. Но в конце концов настал момент, когда я все увидела с особой ясностью. Какое, например, я имею право учиться «серединка на половинку», не используя всех своих возможностей? Мы же должны прийти на смену старшим, как строители нового мира, как творцы. Кто мне, комсомолке, дал право получать тройки? Я часто, часто думала: молодогвардейцы, Олег Кошевой, Зоя, не колеблясь, жизни отдали за счастье Родины, а я не могу заставить себя хорошо учиться! Пока что это же единственное, чего от меня требует Родина. Нет, ты только вдумайся в это! Ведь, в сущности, я — не настоящая комсомолка, не такой должна быть комсомолка!