Босс на блюдечке - Лина Луисаф

4

– Демьян Евгеньевич, – мой мул останавливается. Я лихорадочно начинаю извиваться, понимая, что навытяжку он встал не просто так: и я бы хотела встретить того человека лицом, а не задом. – Отпусти меня, идиот!

Ххоп – и я уже стою на полу. Охранник спустил меня так резко, что у меня закружилась голова и я была вынуждена ухватиться за его рукав, чтобы удержать равновесие. Когда люди и предметы, наконец, перестали качаться перед глазами, я обнаружила, что мы стоим перед молодым мужчиной. Я готова была зарычать от злости – я-то рассчитывала, что привлекла внимание кого-то из верхушки управления, а не одного из простых управляющих!

– Демьян Евгеньевич! – к нам прытко бежит, блея, уже было скрывшийся в недрах лифта Бессонов. Я примериваюсь туфлей к его заду – и ловлю предупреждающий взгляд секьюрити.

– Что здесь происходит? – требует ответа вновь появившийся тип.

– Этот урод…

– Эта сумасшедшая…

– Так, хватит! – тот, кого называют Демьяном Евгеньевичем, осматривается – мы и в самом деле привлекли много внимания, сотрудники останавливаются, чтобы послушать скандал и посмотреть, что будет дальше, – затем командует, – в мой кабинет, живо.

У меня появляется мало-мальски значимый шанс оказаться услышанной. Я приободряюсь – в отличие от Бессонова. Тот как-то даже становится ниже ростом, и я злорадствую.

Демьян Евгеньевич возглавляет процессию. Он обходит турникеты через свободный проход сбоку – удивленно задираю брови, – уверенно проходит мимо обычных лифтов и подходит к тому, что стоит в самом углу, скрытый кадкой с огромным фикусом. Жмет на кнопку вызова – и двери моментально открываются, будто ждали только его. Однако.

Один за другим грузимся внутрь. Последним заходит охранник. Этот-то зачем за нами увязался? «Этот» ловит мой взгляд и широко ухмыляется. Отворачиваюсь, изучаю Демьяна Евгеньевича: молод, красив, строг. Стоит, уткнувшись в планшет, и что-то сосредоточенно читает, хмуря брови. На стеклах очков отражаются блики дисплея.

Поднимаемся на самый верхний, двенадцатый этаж. Двери лифта открываются и мы выходим в большую светлую приемную. Минуем стол секретаря – за ним никого нет, – и совершенно беспардонно заходим в кабинет.

Кабинет владельца корпорации.

Просторный, как бальная зала какого-нибудь графа. Светлый, как лик ангела. Богатый, как покои Креза.

Мой пыл несколько стихает. Скрывая неуверенность, озираюсь по сторонам: если мы воспользовались отсутствием секретаря, чтобы проникнуть на рабочее место основателя холдинга – нам конец. Непонятно только, почему мои спутники ведут себя как ни в чем не бывало. Более того, Демьян Евгеньевич совершенно по-хозяйски бросает пиджак и портфель на кожаный диван, ослабляет узел галстука, позволяя последнему висеть свободно.

А затем садится на кресло главного.

В голове начинают смутно дребезжать первые догадки. Я делаю пару шагов ближе к охраннику и вполголоса спрашиваю, кивая на брюнета:

– Кто это?

Секьюрити изгибает губы в ухмылке – и усаживается в кресло, расслабленно закидывая одну ногу на другую. Мы с Бессоновым остаемся стоять, вмиг притихшие и присмиревшие.

– Итак, – негромко начинает тип в кресле главного, – что за рыночные разборки вы устроили там в вестибюле на глазах сотни свидетелей?

– Он украл наши деньги…

– Она меня преследует…

– По одному!

Ко мне возвращается все мое самообладание. Я гордо – не в пример скрючившемуся рядом со мной Бессонову – вскидываю голову и говорю четко, уверенно, громко:

– Меня зовут Ксения Бородина, я тендерный специалист одного небольшого ИП. Весной мы заключили с холдингом договор на поставку мебели. Контрактным управляющим был он, – не глядя киваю на Бессонова, – однако с нашей стороны произошла ошибка. Наш специалист использовал старую версию договора, в которой были указаны иные суммы. В итоге, нам пришла одна десятая ожидаемая нами аванса, всего сто семьдесят тысяч. В целом, если ничего не изменится, мы потерпим убыток в общей сложности на три миллиона: наша фабрика встанет, нам будет нечем платить персоналу, и для нашей компании это станет крахом. Этот… бородавочник отказывается меня слушать, он прямым текстом заявляет, что ему за наш просчет будет выписана премия, – Бессонов вскидывается, готовый защищаться, но я не даю ему такой возможности, – и прямо мне в лицо говорит, что ему плевать.

Взгляды мужчин фокусируются на Бессонове. Я сердито скрещиваю на груди руки.

– Что скажешь? – обращается теперь к нему Демьян Евгеньевич.

– Я не знал, что там ошибка, – оправдывается тот, – пока она не позвонила. Просто заключил с ними договор, они прислали оригинал, я просмотрел его на наличие подписи и печати, затем отдал копию в бухгалтерию для расчетов. А уже они осуществили перевод аванса на основе полученных данных.

– Что было потом? Когда она позвонила?

Бессонов нервничает. Я отвечаю за него:

– Я попросила его о встрече – он мне отказал. После моего третьего звонка кинул меня в черный список. Когда я все же с ним встретилась, он даже слушать меня не хотел. Сказал, что это наши проблемы и лучше бы мы не лезли в пасть акулы.

После этих слов наступает тяжелое молчание. Бессонов напряженно смотрит на Демьяна Евгеньевича.

– В пасть акулы, значит, – повторяет тот.

– Демьян Евгеньевич, я вовсе не так выразился…

– А вы после этих слов не нашли ничего лучшего, как заявиться сюда и на весь холл оклеветать заодно и все высшее руководство, – обращается теперь ко мне Демьян Евгеньевич.

Мое торжество сменяется беспокойством. Только что я была прокурором с обвинительной речью – а уже через мгновение оказалась на скамье подсудимых.

– А какие у меня были варианты? – я иду в наступление. – Я до сих пор считаю, что подобное поведение, – косой взгляд в сторону Бессонова, – имеет под собой какие-то основания, а что может заставить наглеть подчиненного, как не поощрение со стороны его начальства?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍