Наши соседи за Памирами - Леонид Будкевич

Рассчитывая слугу своего, кафира, «особенной смышленостью не выдававшегося», д-р Робертсон уплатил ему по курсу индийскими рупиями, вместо рупий кабульских (более высоких). Произошел спор, – Робертсон доказывал верность своего рассчета вычислением на бумаге, «кафир считал по пальцам и рук и ног», и доказал, что британский дипломат ошибся. Другой пример лучше, – дипломат «долго практиковался» над производством какого-то фокуса, которым хотел подействовать на воображение полудиких кафиров, и когда, набив руку, фокус свой показал, немедленно один из присутствующих жрецов, с «обычными им приемами мистификации», сделал то же самое…

«Кафиры – идолопоклонники, – коротко решает д-р Робертсон, – но вместе с тем они и предков боготворят». Главный бог, создатель мира – Имра; за ним идут до двадцати богов второстепенных, мужского и женского пола, из которых Мони – самый древний, а Гиш, бог войны – самый популярный. Мелкие боги покровительствуют женщинам и детям. Известным богам приносятся в жертву и животные известные: так, для Имры закалывают коров, для Гиша – козлов, для богини Дизани – овец.

Гиша, бога войны, Имра создал чудесным образом. Гиш был великий воин и убил много людей, он убил и Гуссейна и, отрезав ему голову, играл ею в поле… Когда он умер или, точнее, оставил этот мир, последователи его разделились на две части, и если вы англичанин, например, то кафир вам скажет, что лучшая часть последователей Гиша ушла в Англию, а худшая осталась в Кафиристане.

В каждом селении обязательно имеется маленький храм (скорее – мавзолей) в честь Гиша, и по углам храма этого всегда размещены военные трофеи. Идолом Гиша является или простой, бесформенный камень, или условной формы фигура с головой, на которую жрец, во время жертвоприношения, сыплет муку и проливает жертвенную кровь.

Гиш – популярнейший бог кафиров, потому что война составляет жизнь их. Один из характернейших обычаев войны у кафиров состоит в том, что они посылают на неприятельскую территорию предварительно несколько пар молодых воинов, с целью тайного убийства и грабежа. Эти пары ночью, ползком, пробираются в ближайшее селение врагов, убивают сонных и спасаются бегством, часто преследуемые по пятам.

О возвращении с такой удачной экспедиции своих молодых воинов кафиры узнают по гимну богу Гишу, который они начинают громко петь, приближаясь к своему селению. Если герои эти возвратились вечером, то не входят в селение, а остаются на всю Ночь лагерем при входе в него, где всю ночь поют гимны и принимают поздравления односельчан; если же триумфаторы прибыли утром, то направляются к месту общественных танцев, где они и начинаются. Те, кому удалось убитых ими и ограбить, складывают перед идолами бога войны одежды убитых, а женщины, с которыми герои танцуют, осыпают их зерном. Танцы в этом случае производятся только под музыку барабанов, – флейты в честь Гиша не играют.

Если экскурсия была результатом междуусобицы, или если кто-либо из участников похода убит, – празднеств в честь бога войны не совершается.

Высшую любезность, которую можно оказать кафиру, это сказать, что «он на Гиша похож», а женщинам – «Гишпетри», т.-е. что она – «жена Гиша».

Кроме богов, кафиры веруют в многочисленных добрых и злых духов, фей, гениев и чертей, которых нужно умилостивлять, дабы не была уничтожена жатва. О злых духах и об Юше, главном из них, кафиры не любят говорить. Д-ру Робертсону очень хотелось добиться сведений о внешности этих злых духов, но старания его были безуспешны до тех пор, пока он не спросил: «что же, внешностью этот чорт на меня похож»?

– «О, нет! – отвечали ему. – Он похож только на простого англо-индийского солдата»! Таким только образом Робертсон узнал, что черти кафиров красного цвета.

В мифологии кафиров много места отводится раю, для праведников, и аду, где горят и мучаются грешники. Ад этот помещается в недрах земли, и при входе в него стоит сторож Арамалик.

Религиозные истории, слышанные Робертсоном, напоминают детские сказки, но некоторые из них очень любопытны. Кашмир для кафиров представляется священнейшим местом мира, ибо с Кашмира началось мироздание. Первый человек Кашмира, Адам, имел с женою своею много сыновей и дочерей, и обширная семья жила вместе. В одну ночь в семье этой произошло смешение языков, но так, что каждый мужчина, не понимавший других, понимал одну из женщин, которые в свою очередь друг друга не понимали. Это заставило детей Адама оставить Кашмир и попарно разойтись во все четыре стороны населять землю.

Кафиры утверждают, что они не боготворят предков своих, но д-р Робертсон уверяет, что видеть, как кафиры кропят жертвенной кровью памятники (деревянные резные столбы, или монолиты) и ставят вокруг дома различные припасы для теней своих отцов и дедов. Человеческих жертв в Кафиристане никогда не приносят, но для успокоения духа умершего воина перед гробом его убивают иногда военного пленника.

Меланхоликов среди кафиров д-р Робертсон не встречал и утверждает, что им совершенно неизвестно самоубийство.

Кафиры не молятся богам, – молитвы заменяются священными танцами, пением гимнов и жертвоприношениями, совершаемыми ютами – жрецами. Помощниками последних при совершении церемоний являются делибалала, певцы хвалебных гимнов, и шпуры – вдохновенные, впадающие в транс.

Животные, для употребления в пищу, могут быть убиваемы каждым кафиром, но при соблюдении строго установленных священных обрядов.

Седьмой (и далее) жрец по прямой линии в роде своем представляется лицом весьма значительным у кафиров. Устраивает ли он, или нет, народу те пиры и банкеты, о которых шла речь, – он все-таки пользуется громадным влиянием, почетом и привилегиями миров, т.-е. правом сидеть вне дома на четыреногих табуретах…

Такой жрец является обыкновенно предводителем клана, человеком с большим, для кафиров, состоянием и большими доходами… Делибалала, также как и жрецы, хотя и в меньшей степени, пользуются почетом, и потому они не должны осквернять себя прохождением по дорогам нечистым (около кладбищ, вблизи домов, где есть мертвец; вообще жрец не смеет приближаться в покойникам).

Этого нельзя сказать о пшурах, экстаз которых во время церемоний становится иногда таким неудобным, что жрецы и старшины должны взывать к Имре об укрощении вдохновенного; кафиры к ним чувствуют нескрываемое презрение и хотя верят их вдохновению, тем не менее и лгунами их называют.

Кафиры не жгут своих покойников и не хоронят их в земле, а помещают в больших деревянных ящиках, в горах, за селением, причем иногда настолько близко от последнего, что в дни, когда ветер дует с кладбища, оттуда несется нестерпимый запах… Ящики эти очень большие и складывается туда столько трупов, сколько ящик выдержит; впрочем, людей, при жизни пользовавшихся почетом, помещают в отдельных ящиках. Украшения над этими могилами, в виде кусков ярких материй, очень редки; крышки же ящиков обыкновенно завалены простыми каменьями, ради тяжести.

С покойниками помещаются в ящиках их костюмы (только ярких цветов), украшения (серьги, кольца и т. д.) и деревянные миски с топленым маслом и хлебом. Если ящик от времени развалится и кости покойников окажутся на виду, – на это никто не обратит внимания, но зато похоронные церемонии, по степени почета, которым пользовался покойник при жизни, соблюдаются тщательно и совершаются более или менее торжественно, причем вереницы плакальщиц, музыка, религиозные танцы и хвалебные речи умершему лучших ораторов – неизбежны.

Похороны одновременно бывают и пиром, – продолжающимся целый день, или даже дни, – на котором вино льется обильно. Особенно торжественны церемонии при похоронах убитых на войне с афганцами… При известии о смерти сына, отец его наносит себе раны, нередко очень опасные. Друзья, на месте сражения, отрезывают убитым головы и отправляют их в родное селение, где к головам этим прикрепляются соломенные чучела, одетые в лучшие костюмы.

Фигуры эти располагаются в тех помещениях, а летом на площадках, где происходят общественные танцы и где пир продолжается 2–3 дня, после чего головы убитых относятся, с обычными ритуалами, в кладбищенские ящики, а вокруг чучел еще 2–3 дня продолжаются пир и церемонии.

Пение вопленниц и речи ораторов очень драматичны; последние, подойдя к телу и внимательно всмотревшись в лицо убитого, закрываются плащом, горько рыдают и сквозь слезы начинают патетическую речь, в которой славят покойного, предков и семью его…

Описывая похоронные обряды, д-р Робертсон не мало говорит о непрерывной, при похоронах производящейся, стрельбе из многочисленных ружей, что не мешает ему в другом месте сказать, что «кафиры питают страх и отвращение к огнестрельному оружию» и «однажды разбежались в паническом ужасе, когда я им вздумал показывать ружье. Как же решались эти трусы „не раз“ конфисковать оружие» у д-ра Робертсона? Все эти противоречия почтенного автора не заключаются, впрочем, в одном и том же документе, а замечаются из сопоставления сообщения, сделанного им «Королевскому географическому обществу», в июне 1894 года, и оффициального Report'а, предназначенного в назидание правительству, но прессою широко цитируемого и напечатанного в декабре 1895 года, когда политические соображения заставили автора в возможно несимпатичном свете представить кафиров, как недостойных британского внимания. Это тем более прискорбно, что д-р Робертсон – единственный европеец, основательно ознакомившийся с этим действительно интересным народом, – а это дает право ожидать от Робертсона правды и только правды. Впрочем, нам кажется, что благодаря этим противоречиям, в которых так прозрачна тенденция – правда выступает еще ярче.