Загадка мадам Лю - Владимиp Югов

Подписи не было. Я очень жалею, что при мне нет этой записки. Казалось, что я ее очень хотел сберечь, прятал даже в портмоне, которое храню всегда бережно. Однако записка исчезла. Я нашел в портмоне лишь чистый листик бумаги.

Нет, скорее это был не совсем чистый лист - с какими-то двумя загадочными обозначениями: ЧСН. Когда я вечером вынул этот лист, на нем было: "Не пишите ни о чем этом!"

Все эти слова потом исчезли. Вот уж поверишь директрисе - мистика!

4. НЕОЖИДАННОЕ НАПАДЕНИЕ

В характеристике следователя подполковника Струева было записано, что он "отличается высокой исполнительностью, аккуратностью, дисциплинированностью и трудолюбием". "Расследование каждого дела неповторимо", - любит он повторять. В этом "неповторимо" проглядывалась какая-то личная, как говорил с иронией Васильев, романтика. Тогда, в ту ночь, подполковник тоже не мог не придти к родителям Ледика. И первые вопросы, которые задал он матери, не только успокаивали ее - подбадривали. В конце концов, почему все решили, что ваш сын - убийца? - пожал он плечами.

- А мы так и не думаем, - решительно сказал на это отчим Ледика.

Струев мельком взглянул на сразу как-то сдавшего мастера горного дела. На этот час Струев уже успел дважды встретиться с их сыном. В первый раз отпустил его, а во второй... Во второй пришлось арестовать парня. И это была не его придумка, как казалось этим людям, к кому он пришел, наверное, скорее за советом, чем за тем, чтобы сообщить: почему они должны заранее думать, что их сын убийца? В этом, может, и состояла осознанная давным-давно подполковником его служебная исполнительность. По своему опыту следователь знал: в семье и зарождаются всякие "трагические последствия" после таких потрясений и в конце концов их приходится расхлебывать таким, как он.

Эти люди после его слов успокоения, стояли теперь перед ним менее расстроенные и убитые горем. Их было жалко. Это так. Но они ему не нравились.

Поселок был не такой и большой, все обо всех знали. И, конечно, знал о них многое и он. Эта женщина в последнее время процветала за счет того, что "милое Отечество" не могло обеспечить граждан самым необходимым лекарством. Она придерживала это лекарство как главный врач и раздавала тем, кто ей был нужен. Знали об этом? Знали. Так, однако, повелось, что к этому привыкли. Ему, следователю Струеву, тоже попадал на служебный стол с полгода назад об этом сигнал. Жена у Струева была болезненной уже в первые годы замужества; нередко болела голова. Боли утолялись обыкновенным анальгином до сих пор, но анальгин исчез из аптек. Разъяренный Струев взял письмо в их грозное учреждение. Он, естественно, побежал к полковнику Сухонину, своему начальнику. Сухонин, как всегда, хмыкнул, поулыбался: он не любил "шуровать" там, где другие не "шуруют". Предложил просто достать этот анальгин. Тут же взялся за телефон.

- Не хватало, чтобы по мелочам мы работали, - примирительно успокоил.

- Ничего себе, мелочи! Ты бы посмотрел на мою половину. Места себе не находит от таких мелочей!

Удивленно потом Струев разглядывал дома на кухонном столе пачку лекарств, аккуратно стянутых резинкой. Постарался отец-радетель, полковник Сухонин.

Были у подполковника Струева претензии не только к этой женщине, были претензии и к ее мужу. К этому коренастому, с полными жадными губами мужику - отчиму Ледика. Поговаривали, не всегда строго блюдет верность жене. Правда, оправдывали: верность на неверность не пристегнешь. Чего ему, мол, остается делать? Баба его бюстом кабинеты открывает, когда решает служебные вопросы. А сидит всегда перед мужиками - нога на ногу. Посмотреть же есть на что.

Теперь этот мужик с полными губами, эта женщина с потухшим и извинительным взглядом выжидающе смотрели на него. Будет ли говорить о невиновности Ледика? Или повернет по-другому?

- Я хотел бы уточнить кое-что, - сказал подполковник, открывая свою папку. - Вы часто получали от сына письма?

- Мы? - Светлана Григорьевна вскинула на него заплаканные глаза. Письма?

- Письма, телеграммы, посылки...

- А почему посылки? - спросила она.

- Ну, скажем, это просто к слову.

- Письма... Конечно, конечно. Он писал нам нередко.

- Писал сдержанно, - уточнил хозяин дома. - Посылали мы, а не он. Но писал.

- Сдержанно, говорите?

- Сдержанно.

- То есть?

- По-мужски, - опять вступил в разговор отчим. - Я его воспитывал с трех лет...

- Мы поженились именно в то время. Ледику было почти три года... Я с первым мужем разошлась. - Она зачем-то гордо вскинула голову. - Первый муж у меня был хороший человек, но пил.

- Я не закончил, - снова вмешался отчим. - По-мужски - это не значит жестоко. Ледик был всегда добрым мальчиком...

- Между прочим, он сразу стал звать его, - она кивнула на мужа, папой. И выговаривал это имя ласково. Он так с родным отцом не разговаривал никогда. Нет, тут я усматриваю не жестокость. Мы его воспитывали нормально... Конечно, времени всегда было на воспитание мало. Ведь приходится вертеться, как белке в колесе.

- А почему вы до сих пор зовете его Ледиком? Его зовут Леонид?

- Не понял? - Отчим уставился на подполковника. - Поясните.

- Ну, как вам объяснить... Я дочь свою по-разному называл. До девяти лет - Наташенькой... а теперь, когда она студентка, называю Наташа.

- Конечно, моментами и Наташенькой зовете, - улыбнулась вымученно Светлана Григорьевна.

Подполковник смущенно поглядел на нее и действительно вспомнил, что иногда называет дочь по-прежнему Наташенькой, что-то не так он сказал, наверное, не туда повернул в поисках того, что искал. Искал же он интуитивно: даже если их Ледик не жил тут последние три года, все-таки он провел с ними детство, отрочество, и они вкладывали в него все то, что теперь взорвалось в этой душе. Не мог же флот даже за три года так повернуть его к злу.

Что-то стали говорить они еще, говорили вдумчиво, но разговора не получилось.

Светлана Григорьевна после ухода подполковника сказала возбужденно:

- Даже если так... То у этого тюленя... Я имею в виду подполковника... У этого... И намека нет на быстроту реакции. Значит, Ледик пока должен молчать!

- Следователь - не шофер, - саркастически процедил Константин Иванович сквозь зубы. - Подполковник сказал нам то, что должен был сказать.

Константин Иванович держал себя в руках. Все, что свалилось на его голову, было не только страшным, это было нереальным, не поддающимся объяснению. "Ледик - убийца?! - вопрошал он. - Тихий, спокойный мальчик?" - "Но именно такие тихие способны на ужасные поступки! - отвечала Светлана Григорьевна. Она была врач. Она знала это. - Такие рассудительные убивают и насилуют!"

- Единственная надежда на следователя, этого тюленя. В нем спасение.

Она схватилась за телефон и стала вызванивать своих покровителей. В поселке их было немало.

Ее лицо становилось влажным, по нему шли красные пятна. Из глаз полились слезы. Бесцветная, прозрачная, солоноватая на вкус жидкость... Это она так всегда жестковато говорила невестке, теперь не существующей, убитой кем-то, может, в самом деле Ледиком... "Хватит реветь! Продукт особых желез может вывалиться." - Так она всегда поучала невестку, когда та жила в их доме.

После призыва Ледика на флот Ирина осталась у них, не пошла к родителям, где вдоволь было и комнат, и нянек: бабка, мать, пенсионер отец, всегда любивший детей и, будучи в недавнем прошлом начальником шахты, много для них сделавшим в поселке - детские сады, ясли, городки-игры... Ирина тогда была в положении, шел четвертый месяц ее материнства.

Тогда они дружили: невестка и свекровь. Ирина была на редкость коммуникабельна, в меру словоохотлива, уважительна. Они взаимно друг друга одаривали подарками: то отрез на кофточку или платье, то чего-нибудь вкусненького и любимого. Ирина уже работала в универмаге старшим продавцом, могла оставить (до получки) какую-либо дорогую стоящую вещицу и, посоветовавшись со свекровью, выкупить потом ее или для себя, или для нее.

Что же их разъединило? Случай, когда свекровь увидела Ирину с чужим мужчиной. Да с кем! Не стоило доказывать - это-де - в первый раз. Опытный взгляд Светланы Григорьевны решил судьбу семейного счастья молодых... В этот же вечер она написала пространное письмо сыну.

И пошло, поехало! Родила Ирина, правда, здесь, в доме свекрови. Но уже тогда заявила: от вас уйду. Ее отец сумел добыть (именно добыть) для нее трехкомнатное государственное жилье во вновь сдаваемом шахтой доме. На то время это было должным. Никто из-за такого "пустякового" беззакония не объявлял голодовки...

Светлана Григорьевна плакала молча, исступленно, названивая во все концы. Мужчина, находившийся с ней в одной квартире, нервно вышагивал по общим их квадратным метрам. Он понимал (по длинному набору цифр), что звонит она теперь _т_у_д_а_, куда никогда при нем не звонит. "Если бы знать, как ты будешь говорить при мне!".

Она это предусмотрела. Прикрыла дверь. Плотно потянула ручку на себя. Он оббил дверь хорошо. И теперь не слышал, как она воркует со своим покровителем-любовником...