Возвращение из Индии - Авраам Иегошуа

— Ну, наконец-то, — закричал Лазар из гостиной, — наконец-то вы здесь! Мы как раз пытаемся понять, куда это вы исчезли.

Я почувствовал себя оскорбленным…

— Я… исчез? В каком это смысле?

— Ничего… не обращайте внимания, — сказала его жена, выходя из гостиной. На ней было свободное бархатное платье. Я уже имел возможность убедиться, что она старается быть повсюду и участвовать во всем. Сейчас она показалась мне совсем иной, чем прежде: ниже ростом и толще. Волосы ее были в беспорядке, лицо бледным, а сверкающий блеск глаз исчез за стеклами очков.

— Не обращайте внимания, — сказала она. — Лазар всегда беспокоится. Он просто помешан на беспокойстве или тревоге, вам придется к этому привыкнуть… Но входите, входите же, доктор…

Она запнулась, не зная, как обращаться ко мне.

— Зовите меня Биньямин… или Бенци. Как вам больше нравится.

— Можно и в самом деле звать вас так? Бенци? Отлично. А теперь входите и садитесь. У нас здесь Микаэла, подруга Эйнат, которая и доставила нам письмо. Входите… и послушайте, что она может сказать об этом месте, Гая, и о тамошней больнице.

Но я отклонил приглашение.

— Простите, — сказал я. — Уже поздно, а я спешу в Иерусалим попрощаться с родителями и собраться.

— Вы собираетесь там и переночевать? — спросил Лазар разочарованно. — Очень жаль. Мы думали попросить вас переночевать здесь… В этом случае мы отправились бы все вместе в аэропорт рано поутру…

— Не беспокойтесь, — сказал я. — Мои родители доставят меня туда вовремя.

Но было очевидно, что Лазар просто не мог не беспокоиться. Он тут же отправился за бумагой и карандашом, чтобы записать номер телефона и мой адрес в Иерусалиме, в то время как я задавал себе вопрос, отправляется его жена с нами в это путешествие или нет, — она пригласила меня снова пройти в гостиную.

— Там моя мама, — сказала она. — Пришла навестить нас перед отъездом… Она рада будет увидеть вас.

— Ваша мама? — смущенно произнес я. — Конечно… Хорошо… одну минуту…

И я вошел в гостиную, где замер, восхищенный открывшимся видом на крыши Тель-Авива. Когда я был здесь прошлым вечером, шторы были задернуты, и я не мог оценить, как превосходно расположен этот пентхаус. На кушетке сидела хрупкая старая леди в темном шерстяном платье, а рядом с нею молодой человек, одетый в белый костюм из хлопка. Но когда я подошел поближе, он оказался загорелой юной девушкой с коротко остриженными волосами и большими светлыми глазами, выражавшими сильнейшее беспокойство.

— Мама, — сказала жена Лазара, чуть-чуть повышая голос, — это доктор Рубин… тот самый, что благородно согласился сопровождать нас в Индию. Ты хотела встретиться с ним…

Старая леди тут же протянула мне руку и кивнула, и как слабое отражение сияющей улыбки ее дочери, на мгновение сверкнуло в ее глазах. Я был не в силах более сдержать себя. Возможность присоединения к нам миссис Лазар терзала меня еще больше, чем раньше, и в то время, как я наклонился к молодой девушке со стриженой головой, осторожно освободившей для меня место рядом с собой, я повернулся к жене Лазара с безотчетным раздражением и сказал:

— Прошу меня извинить… но я хотел бы знать это. Вы тоже едете с нами?

Но Лазар ответил прежде, чем она успела раскрыть рот:

— Сейчас не время обсуждать это. Мы решим позднее. Но почему вы об этом спрашиваете?

— Я просто хотел знать, — промямлил я, глядя на его жену, которая больше не улыбалась; чуть повернув голову к мужу, она смотрела на него с легкой тревогой.

И здесь, почти что против собственной воли, я сел на место, освобожденное для меня коротко остриженной девушкой, которая в замешательстве бросила пристальный взгляд, как если бы разом хотела снять с меня мерку. Чувствуя тепло, исходившее от многочисленных диванных подушек, я решился даже принять чашку чая из рук старой леди, глядя в большое окно, за которым угадывалось приближение ливня, надвигавшегося, в полной тишине со стороны моря. Во мне самом усиливалось ощущение гнева и раздражения. Мне нужно было идти; отец и мать ждали меня. Так чего же я расселся, словно был членом семьи? Как если бы мне не предстояло видеть большинство из них в ближайшие недели вне зависимости от того, хочу я этого или нет. Я быстро поднялся, не дотронувшись до чая и не сказав ни единого слова молодой женщине, чье подчеркнутое сходство с индуской раздражало меня, усиливая вместе с тем желание отправиться в путь.

— Сможете ли вы сделать две прививки, необходимые для получения визы? — напомнил я хозяевам на пути к двери.

— Какие еще прививки? — спросил изумленный Лазар, совершенно уверенный в том, что все относящееся к путешествию он держит под полным контролем. И здесь оказалось, что его жена забыла ему об этом напомнить. — Как ты могла забыть?! — в отчаянии закричал он. — Где мы найдем хоть кого-нибудь, кто сможет нам сделать эти прививки в Риме?

Но когда он услышал, что и вакцину, и стерильные шприцы я принес с собой вместе с двумя заверенными удостоверениями о вакцинации, находящимися у меня в кармане, он сразу успокоился.

— Вы — лучше всех, — сказал он и дружески хлопнул меня по плечу. — Вы самый лучший… теперь я понимаю, почему Хишин так настаивал именно на вашей кандидатуре.

И он стал требовать, чтобы сделать прививки прямо сейчас и здесь, для чего повел меня в спальню, тоже роскошную и элегантную. Там он снял рубашку, обнажив волосатые руки и мощную спину, закрыл глаза и замер в ожидании укола иглы. Снаружи, за большим окном, рядом с двуспальной кроватью, на которой лежал огромный чемодан в окружении разбросанной верхней одежды, полоса дождя медленно двигалась на восток в лучах заходящего солнца.

— Не стой с таким лицом, — рассмеявшись, сказала его жена, входя в спальню с ватой и спиртом в руках, в то время как я наполнял шприц, — это не операция.

И она стала рядом со мной, терпеливо ожидая. Я закончил вакцинацию ее мужа, который, натянув рубашку, собрался проводить меня до двери.

— А как насчет меня? — обиженно сказала она, изображая некоторое изумление.

— Может быть, стоит подождать до вечера, пока мы примем решение? — мягко спросил ее муж. — Зачем спешить с прививками, которые то ли пригодятся, то ли нет.

Она густо покраснела и нахмурилась, затем повернулась ко мне и потребовала, чтобы я сделал ей прививку тоже. При этом она попробовала закатать свой рукав, но ее рука оказалась слишком полной и ей удалось обнажить руку только до локтя. Она подошла к двери и открыла их наполовину, как если бы хотела скрыться за нею, а потом стянула с себя верхнюю часть своего одеяния и стояла так, в лифчике, облегавшем округлые груди, и полные плечи, там и здесь усеянные веснушками, и улыбаясь мне с очаровательной застенчивостью. Я быстро сделал ей инъекцию, и она благодарно кивнула мне. В этот момент я осознал тот факт, что она и в самом деле отправится с нами в Индию, и сердце мое замерло. Что я себе позволял?

Я попрощался с ней и вышел на улицу вместе с Лазаром, который взялся переложить мой рюкзак в свою машину. Усилившийся дождь сгустил тьму над городом, и тонкий туман струился в воздухе. Лазар взял из моих рук рюкзак с медикаментами и теперь испытующе разглядывал большой мотоцикл, не скрывая своего удивления.

— Вы на самом деле собираетесь добираться до Иерусалима в такой дождь? — спросил он отеческим тоном пополам с восхищением.

Когда я сидел на своей «хонде», поставив ногу на стартерную педаль, что-то остановило меня. Что-то, что я не мог больше удерживать в себе.

— Извините меня, — сказал я. — Насколько я понял, ваша жена тоже едет с нами.

Лазар неопределенно кивнул.

— Но почему? — спросил я со скрытым отчаянием. — Двое сопровождающих — более чем достаточно, как мне кажется. Тогда зачем нужен третий? — Лазар улыбнулся, но не сказал ничего. Однако я был настроен решительно и настаивал на ответе. Вероятно, я надеялся, что в последнюю минуту он удержит свою жену дома. — Существует ли какая-то особенная причина для ее поездки с нами… что-то такое, чего я не знаю? — спросил я.

— Нет, ничего такого особенного нет, — ответил Лазар. — Она просто хочет поехать с нами.

— Но почему? — настаивал я с горечью, которую я не мог объяснить себе самому. Он поглядел на меня, словно увидев впервые, и теперь ему предстояло решить, может он довериться мне или нет, затем смущенно развел руками.

— Это потому, что она не может оставаться без меня… она не может оставаться одна. — И, заметив, что я не в состоянии понять его слова, он снова улыбнулся мне с каким-то озорным выражением. — Да… она — женщина, которая не может оставаться наедине с самой собой.

II

Пришло ли время появиться на свет слову «тайна»? Или все еще рано даже подумать об этом? Ни одному из персонажей этого повествования, двигающимся в эти хмурые утренние часы с востока на запад по направлению к аэропорту; не ведомо, каким образом мысли о тайне возникают ни с того ни с сего, чего они стоят и куда ведут. Даже огромная Индия, ожидающая их, не может возбудить подобные мысли о тайне, поскольку она не является чем-то отличным в плане иного бытия в их глазах, а является всего лишь местом, в которое они хотели бы попасть наиболее быстрым и надежным образом, с тем чтобы забрать оттуда заболевшую молодую женщину, чтобы осторожно доставить ее домой. И та болезненная желтизна, заполнившая белки ее глаз вокруг зеленых зрачков, мерцавших среди серых простыней в маленькой монастырской келье на окраине Бодхгаи… может ли это озарить вспышкой и приподнять завесу? Нет. Безусловно нет. Потому что в воображении людей, волокущих в данный момент свои чемоданы через зал отправления, заболевшая девушка не имела ничего общего с предзнаменованием, знамением тайны, будучи пораженной болезнью, которая имела название и была уже описана в медицинских книгах и научных статьях, и которая, по утверждению профессора Хишина, была наполовину самоизлечивающейся, даже если обратный путь был чреват возможностью оказаться в безнадежном положении между жизнью и смертью. Но даже и в подобной ситуации, пусть и ужасной, еще нет тайны, которая сейчас занимает тихо свое время и место, положенное ей, среди плетеной мебели, выкрашенной в ярко-розовый цвет, в ожидании определенного времени, которое всегда наступает с поразительной простотой и естественностью.