Обиженная - Александр Варго

— Сергуня, угости папироской, — прозвучал голос.

— Нет, — ответил Сергей, не поднимая головы. Он бережно убрал потертый календарик под матрас. — Тебе вообще курить нельзя.

— Жаль, — посетовал голос и хрипло закашлял. — А насчет здоровья не твоего ума дело.

Это был Митя Ростовский, когда-то довольно известный вор-карманник, которого в итоге основательно сгубила водка, и сейчас он представлял собой жалкого высохшего старика, беспрестанно кашляющего и кутающегося в рваное одеяло. Первое время его сухой, раздирающий кашель не на шутку пугал других обитателей камеры (всех волновало, не словил ли Митя тубик[3]), но администрация быстро «успокоила» зэков, пояснив, что это «всего лишь рак легких». Сейчас он, несмотря на свое самочувствие, исполнял обязанности смотрящего хаты.

Старый зэк хотел что-то добавить, но в это время за дверью послышались быстрые шаги, и злой голос, заглушая звон ключей, пролаял:

— Всем подняться, встать к стене!

Зяба и резавшийся с ним до этого в шешбеш[4] второй зэк, ругаясь вполголоса, встали вдоль стенки, упершись в нее лбами, через минуту к ним присоединился Сергей. Возле «тормозов»[5] зашевелился «опущенный» Галя (настоящее имя этого помятого, с мутным взглядом и дурно пахнущего мужичонки уже никто и не помнил) и, пошатываясь, как с похмелья, встал рядом с «дальняком»[6].

Лишь Митя Ростовский продолжал лежать на шконке и безудержно кашлять, причем делал это так, словно намеревался выплюнуть все внутренности. В камеру вошел прапорщик. Он не обратил внимания на бывшего авторитета — ему, уже стоявшему одной ногой в могиле, в таких случаях разрешалось лежать.

— Римакин, на выход, — процедил надзиратель, гремя тяжеленной связкой ключей.

— Зачем? — Сергей повернулся к нему лицом.

— А хер его знает. Кажись, передачка тебе.

Один из зэков удовлетворенно загудел.

— Папироски-то в дачке будут? — сквозь кашель умудрился прохрипеть Митя Ростовский.

— Будут. С резиновыми набалдашниками, — захихикал тюремщик, довольный своей шуткой. — Руки за спину, вперед пошел!

«Мать, — подумал Сергей. — Больше некому!» Странно, но он не испытывал никаких чувств, когда вспоминал о ней. Вечно ноющая и причитающая, с мокрыми глазами и своими утомительными нравоучениями мать только раздражала его, хотя он знал, что в последнее время та сильно сдала и все реже вставала с постели. Тем не менее она все равно находила силы и средства отправлять посылки своему непутевому сыну.

Вернувшись обратно с пакетом провианта, заботливо уложенного матерью, Сергей сразу обратил внимание, как изменилась атмосфера в камере. Зэки больше не играли в нарды и лишь пялили на него свои угрюмые взгляды. Приступ кашля у Мити Ростовского прошел, он молча лежал на своей шконке. Свисавший вниз край одеяла напоминал подбитое крыло старой птицы. Галя сопел на своем положенном петушином месте рядом с «дальняком».

Понимая, что в его отсутствие что-то произошло, Сергей, ни слова ни говоря, сел на свою шконку. Продукты он поставил на колени. Зэки продолжали мрачно скалиться, затем Зяба издал какой-то хрюкающий звук.

— Что за намеки? — спокойно спросил Сергей. — Что-то изменилось, пока меня не было?

— Напомни, Сергуня, по какой статье чалишься? — прокуренным голосом поинтересовался Зяба. Сергей почувствовал, как внутри все похолодело, но внешне он выглядел абсолютно бесстрастным.

— А тебе-то что, Зяба? Память отшибло?

— Мне-то? Ты ведь втулял, что на чужом драндулете какого-то мажора в канаву сшиб?

Второй зэк, Хомут, ухмыльнулся, обнажая почерневшие зубы.

— А раз знаешь, зачем в душу лезешь? — резко спросил Сергей.

— Поделился бы гостинцами, Сергуня, — предложил Хомут, продолжая нагло ухмыляться. — Вон сколько у тебя их с воли. А у нас тут — говна пирога.

— И мне конфетку дайте, — вдруг сипло попросил Галя. — Карамельку.

— Обойдетесь. А ты вообще хлебало заткни, дырявый, — бросил Сергей, адресуя последнюю фразу «петуху». — Знай свое место. Так в чем дело?

— Малява пришла, — пояснил Хомут, в голосе прорезались угрожающие нотки.

— Земля слухами полнится, — вторил ему Зяба. Он подмигнул Хомуту и снова повернулся к Сергею: — Как она, а? Ничо, а, Сергуня? Запихнул ей свой вишневый чупа-чупс?

— Фильтруй базар, Зяба, — пальцы Сергея сжались в кулаки. — Это что, предъява?

— Сегодня к нам этапом Петруха пожаловал. Я с ним лично в Мурманске срок мотал. Так он про твою статью все знает, — глядя ему прямо в глаза, произнес Зяба. — Ты ведь за лохматый сейф сидишь[7]? Ну?

Сергей медленно встал. Перед глазами все поплыло. Выходит, зря мать продала фамильные драгоценности для того, чтобы начальство колонии не допустило утечку информации о том, по какой статье он на самом деле сюда загремел…

— Ни-ко-гда это-го не бы-ло, — по слогам сказал он. — Сукой буду.

— А мою сестренку однажды тоже какая-то мразь… — сказал Хомут, не закончив фразу. Его изрытое шрамами лицо стало багровым, как тухлый помидор. — Померла она потом. Да.

Зяба поднялся. Он улыбался, но улыбка не предвещала ничего хорошего.

— Глянь сюда, Сергуня, — негромко позвал он и отлепил от внутренней стороны стола длинный гвоздь, который держался на хлебном мякише, вытащив его наружу. Гвоздь был расплющен на конце, словно наконечник стрелы. — Внимательно смотри, галоша[8]. Знаешь, что бывает за лохматый сейф? Здесь правильная зона, и за твою статью спрос особый. По всей строгости спрос.

— Убери, — хрипло сказал Сергей. — Я отвечаю за свой базар. Ничего не было. А за галошу ответишь.

— Так было или не было? — высунулся Митя Ростовский. — Ты чевой-то совсем запутался, сынок. Зяба — это серьезная предъява. Можешь обосновать?

— Петруха правильный пацан и за свой базар отвечает, — сказал Зяба. — Ну так что? Тебе нечего возразить?

Мысли ураганом кружились в голове, одна нелепее другой, и Сергей отчетливо понимал, что затягивающаяся пауза играет не в его пользу. Нужно было что-то говорить, и говорить немедленно.

— Это была подстава, — выдавил он наконец. — Одна давалка на меня обиду кинула и заяву в мусарню накатала. Отомстить хотела.

— Так тебя опарафинили[9]? — с нарочитым изумлением воскликнул Зяба. — А шо ж ты молчал, коли правда за тобой?! На кой ляд нужно было байку про драндулет сочинять?

Внутри у Сергея все кипело, неужели даже здесь ему не верят?! После того, как он отсидел почти весь срок?! И так облажаться под самый финиш!

— Зяба, не надо, — ласково проговорил Хомут, тоже вылезая из-за стола. — Мы из него лучше шурика[10] сделаем… Только позже. А потом на спине наколочку оформим: «Взломщик лохматых сейфов». Картинка будет — закачаешься!

Сергей знал, что после таких слов ни один уважающий себя зэк не будет молчать, конечно, в том случае, если то, в чем его обвиняли, — неправда.

Двое стояли, глядя на него и мерзко посмеиваясь, Сергей, подобравшись, неожиданно прыгнул вперед. Не ожидавший такого поворота событий Хомут, получив удар в нос, споткнулся о скамью и свалился на пол. Сергей между тем схватил стоявшую на столе железную миску и с силой ударил ею по кисти Зябы. Тот взвыл от боли, выронив гвоздь, но тут же вцепился в Сергея, и они упали на стол. От тяжести двух тел хрустнули доски, нарды как горох рассыпались по всей камере. У «дальняка» повизгивал Галя, с возбуждением наблюдая потасовку.

Хомут, ругаясь и потирая окровавленный нос, поднялся на ноги. Подобрав гвоздь, он шагнул к дерущимся зэкам. Схватил за шиворот Сергея и прижал острие к шее:

— Не трепыхайся. Кому сказал?! Митяй, давай я ему прямо здесь за щеку дам?

Сергей замер. Неожиданно возле камеры послышалась какая-то возня.

— В ШИЗО захотели, уроды? — услышали они знакомый голос «пупкаря»[11]. Заточка моментально исчезла под чьим-то матрасом, зэки поднялись на ноги.

— У нас все хоккейно, начальник, — принужденно заржал Хомут. Он запрокинул голову, пытаясь таким образом остановить все еще сочившуюся кровь.

Надзиратель что-то пробурчал, затем послышались удаляющиеся шаги, и все стихло.

— Хватит, пожалуй, — задумчиво произнес Митя Ростовский, наблюдая сверху за возней заключенных. — Не время и не место сейчас, кхе… А ты на беспредел, значит, пошел, Сергуня? Кулаками такие вопросы не решают.

— Митяй, но ты же сам слышал, он мне предъявил…

— В общем, мое мнение такое, — решил Митя Ростовский. — В отношении тебя, Сергуня, будет сформирована предъява, какая именно — решим на совете. То, что ты смолчал по статье — уже нехорошо. Давалка ли с тобой была или не давалка, кинула ли она… кхе-кхе… на тебя обиду или не кинула — это дело второстепенное. Ты не имел права шифровать свою статью, попав сюда. А ты слепил горбатого. Так что хорошенько обмозгуй, что ответить. И думай, как будешь обосновывать свое сегодняшнее поведение. То, что тебе Зяба заточку показал, — не повод распускать руки. И никто пока с тебя ничего не спрашивал.