Студент - Валерий Георгиевич Анишкин

кафе и отметить возвращение в городскую цивилизацию. Никто не возражал.

Мы шли мимо эстрады, где на скамейках сидело человек десять зрителей и, чтобы посмотреть на действо, которое совершалось на сцене, остановились. Невысокого роста парень, стоя спиной к зрителям, читал стихи:

Своенравный, в легкой поступи,

Широко расправив плечи,

Со звездою в звездной россыпи

Ветер тщетно ищет встречи.

Я плохо расслышал следующий куплет. Что-то про бесплодие мечтаний, потому что ни одна звезда ветер не очаровала.

Неожиданно чтец резко повернулся лицом к зрителям. Слова зазвучали более отчетливо, и чтец закончил грустно:

Что за толк, что многих множество,

Разбросала звезд вселенная…

В каждой скрытое убожество

Видит ветер непременное.

Раздались жидкие аплодисменты. Читал он хорошо. Народу прибавлялось. Мы стояли и слушали.

Опять весна и хочется до боли

Открыть окно и выброситься в сад,

Чтоб хоть на миг в отчаянном безволье

Облапить ее терпкий аромат.

Чтоб распластаться в чувственном объятье

Со свежестью взволнованной земли,

Сорвать из трав мешающее платье,

Чтоб губы тело целовать могли.

Вдруг раздался милицейский свисток. Кто-то из зрителей крикнул в сторону чтеца: «Атас! Парень, беги!» и тот резво спрыгнул со сцены и дунул в сторону от бежавших к эстраде дружинников и милиционера.

— Это Валерка Покровский с физмата, с нашего курса, — сказал Юрка.

— А зачем милиция-то? — недоуменно спросил я. — В Москве сейчас читают стихи у памятника Маяковскому, и никто их не гоняет.

— А мы с тобой, Володя, не в Москве.

— Понял. Quod licet Jovi, non licet bovi, — сказал я.

— Во-во! Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, — согласился Слава Сорокин. — Помяни мое слово, эту лавочку прикроют и в столице.

Недалеко от кафе, мы встретили гуляющих под руку моих одногрупниц — первокурсниц Свету Новикову, Таню Савину и Галю Загоруйко.

В колхозе мы видели их лишь в простых рабочих одеждах, а здесь они предстали во всей своей красе. Платья колокольчиком, волосы с начесом, туфельки — лодочки на каблучках.

Струков тут же решил: «Все идем в кафе!» Девушки замялись, но Слава Сорокин строго сказал:

— Без возражений!

Девчонки покорно пошли с нами.

Не успели мы сесть за сдвинутые столики, как к нашей компании подошла Алина Сомова.

Юрка окинул Алинку оценивающим взглядом, а я поспешил отвести глаза, чтобы скрыть неловкость. Светлые брюки плотно облегали ее полные, но, не смею врать, стройные ноги, которые открывало расстегнутое легкое ярко-красное короткое пальто; начесаные волосы отдавали откровенным чернильно-фиолетовым цветом, а губы прятались за жирным слоем сиреневой помады. Наши первокурсницы с ревнивым любопытством смотрели на Лину. Они еще не отошли от строгих устоев средней школы, и им было в диковинку видеть до такой степени раскрепостившуюся студентку.

— Привет, мэны, — сказала Алина, светясь как лампочка Ильича. — А мы сидим, скучаем. Можно мы к вам?

— А ты с кем?

— С другом, — игриво сощурила глазки Алина.

— А он кто? — спросил Струков.

— Да француз.

— А-а, — не удивился Слава Сорокин.

В селе Отрадном французы по своему проекту строили сахарный завод, и две студентки с иняза проходили там практику, работая в качестве переводчиц.

Мы посмотрели в угол, куда показала Алина. Там сидел мужчина лет тридцати пяти в очках и модной темно-коричневой дубленке, которую могли себе позволить только иностранцы.

— Валяйте, — разрешил Струков.

Алинкин друг оказался приятным в общении дядькой, немного говорил по-русски, пытался шутить и даже с помощью Алины рассказал анекдот: «Один французский журнал для мужчин объявил конкурс на лучшее описание своего утра. Первое место занял автор такого произведения: «Я встаю, завтракаю, одеваюсь и еду домой», который заставил покраснеть наших первокурсниц, хотя они пытались сделать вид, что и не такое слышали, а когда у нас кончилось вино, потому что кончились деньги, француз щедро заказал еще выпивку и закуску.

Я никогда не пил вина. Вкус вина знал, потому что дома, когда отмечали праздники, я, уже старшеклассник, мог пригубить из бокала, сделав глоток, другой. Но здесь все пили, вино лилось рекой, и я, неискушенный в застольных сидениях, незаметно пьянел. Голова кружилась от вина и от ощущения свободы, которую я обрел с поступлением в институт. Потом все смешалось: я плохо различал слова, которые говорились за столом, все сливалось в один сплошной гомон. Куда-то делись наши девочки. Последнее, что я помню — потусторонний женский голос, который произнес: «Вьюноша нужно домой проводить, а то мильтоны заберут»…

Утром мать смотрела на меня укоризненно и, покачав головой, сказала: «Тебя вчера Юра Богданов привел… Тоже был хорош». Я стыдливо прятал глаза, и отец постарался все обратить в шутку: «С посвящением в студенческую жизнь!» — произнес он и ехидно пропел:

Gaudeamus igitur

Juvenes dum sumus!

Глава 4

Студенческая тусовка и новые знакомые. Больная голова Лики Токаревой. «Музыка на костях». Паранормальные явления — вымысел и реальность. О «чудесном» исцелении несколько лет назад. Буги-вуги.

После лекций ко мне подошел Валерка Покровский, тот который читал стихи в парке и которого гоняла милиция.

— Привет, чувак! Я Валерка. Ты правда «Слово о полку» наизусть знаешь?

— Кто тебе сказал? — усмехнулся я, оглядывая нового знакомого.

— Юрка Богданов. Вы с ним в колхозе были.

— Знаю, только в прозаическом переводе, — не стал отрицать я.

— А что, какой-то еще есть? — удивился Валерка.

— Есть стихотворные. Например, Державина и Николая Заболоцкого.

— Ладно, — смутился вдруг Валерка. — Мы — математики. Нам не знать этого не зазорно.

— Да это знать и не обязательно, — простодушно сказал я. — Это я сдуру, память тренировал.

— Тебя Володькой зовут? — запоздало спросил Валерка.

— Извини. Не представился.

— Я чего подошел-то, — сказал Валерка. — У нас приличная компания образовалась… Приходи вечером. Сегодня у Машки Мироновой, из нашей тусовки, собираемся.

— Ладно, — согласился я. — Диктуй адрес.

Валерка назвал адрес.

— Это ты стихи позавчера в парке читал? — захотел уточнить я.

— А что, плохо?

— Да нет, здорово! Стихи твои?

— Не, это Алик Есаков! Наш чувак. Придешь, познакомишься.

— А Юрка Богданов будет? — спросил я, рассчитывая, что в компании встречу хоть одного знакомого.

— Не, он как-то сам по себе. — Они больше с Ляксой. Оба чернокнижники.

— С какой ляксой? — не понял я.

— Да с Аликом Тарасом с третьего курса филфака…

— А почему чернокнижники? Колдуны, что-ли? — усмехнулся я несуразному