Ведь я еще жива - Татьяна Гармаш-Роффе

– Да, – ответил наконец Виталий Федорович. – Красота, гармония черт нам почему-то кажется выражением гармонии души. Может быть, природа так и задумывала, только замысел ее не воплотился по каким-то причинам… Я был уже взрослый, умный мужик и должен был это понимать. Я мог это понять, если бы захотел. Но я… Я не хотел.

Отец, кажется, немного покраснел.

«Ах, обмануть меня не трудно, – я сам обманываться рад», – вспомнил Игорь стихотворную строчку, над которой уже не раз размышлял. Почему Пушкин был рад «обманываться»? Зачем ему? Зачем?!

Или он знал что-то такое о человеческой природе, чего Игорь пока не сумел понять?

Его пугала эта мысль. Она ему решительно не нравилась, эта мысль! Он не хотел хотеть обманываться!!!

Или фишка в том, что поэт точно знал, что обманывается?.. И потому позволял себе эту слабость, одновременно видя ее, как на ладони? Изучая ее, рассматривая, даже любуясь ею… А папа обманывался по-настоящему, не подозревая, не догадываясь… В этом вся разница, да?!

– Ты прав, Игорь, что спрашиваешь, – добавил отец после паузы. – Ты должен это знать. Чтобы не повторить моей ошибки.

Нет-нет, Игорь все переставил с ног на голову! Это Жанна виновата во всем! Обманывался папа или нет, главное в том, что его обманывали, и все, и точка!

Игорю хотелось, чтобы жизнь наказала ее за ложь, за унижение. Но, если можно доверять светской хронике, Жанна жила весело и беспечно.

С другой стороны, он не желал ей зла.

Все-таки она была его матерью…

И Жар-птицей.

VI

…Я не хотела выглядеть «дорогой девушкой». И для этого у меня имелись весьма веские причины.

Все началось в тот сентябрьский день, когда мама вернулась из Германии. У нее там подруга живет, учились вместе в педагогическом, и мама к ней ездила в гости уже второй раз за месяц. Со мной оставалась бабушка, она тогда была еще жива.

Вернулась мама из путешествия какой-то странной. Почти весь день ничего не говорила и была очень задумчива, я еще тогда удивилась, ведь у мамы характер легкий, веселый, она вечно то шутила, то песенку пела… Я подумала: «У мамы там приключилась любовная история!» Мне было всего двенадцать лет, но я очень явственно ощущала, что мама мается от одиночества, что ей нужен мужчина, муж. Отец мой растворился на просторах нашей необъятной родины, как только узнал, что мама беременна. Я его никогда не видела и, признаться, не испытывала желания увидеть. Но за все двенадцать лет моей жизни не нашлось ни одного настоящего мужчины, который бы захотел жениться на «женщине с ребенком» и зарплатой учительницы начальных классов…

Я все прикидывала, как бы так расспросить маму о любовной истории – и, главное, собиралась ли она замуж? – но не знала, как к делу подступиться. Мама ведь меня считает маленькой, не расскажет мне свои взрослые дела! И только когда мы закончили ужинать…

Мы припозднились с ужином в тот день. Была суббота, наутро рано не вставать, и мы сели за стол только в девять вечера. Поели мы в непривычно тихой атмосфере: мамина задумчивость словно усилилась вместе с сумерками. Но я чувствовала, что в воздухе копится какое-то электричество, которое должно разрядиться: мама мне скажет! Я была в этом практически уверена!

Так оно и вышло. Мы закончили ужинать, мама достала плитку шоколада – мы любили с ней после ужина ломать вдвоем шоколад по квадратику и о чем-нибудь болтать. Вдруг она, вместо того чтобы сесть на место, подошла ко мне сзади, положила руки мне на плечи и сказала сдавленным голосом: «Криска, мы с тобой теперь богаты. Страшно богаты…»

Я закинула голову назад, чтобы увидеть мамино лицо: я была уверена, что она шутит! Но лицо ее выглядело страдальческим, а надорванный голос не позволял поверить в шутку…

Оказалось, что мама, гостя в августе у своей подруги в Германии, решила вместе с ней сыграть в лото. Они смеялись и шутили, что непременно выиграют, и, конечно, не верили. И все-таки, уезжая, мама записала свою комбинацию цифр на листочке и придавила его магнитом с клубничкой на холодильнике подруги.

И случилось невероятное: ее комбинация выиграла! Подруга позвонила ей, мама отыскала свою квитанцию, служившую доказательством выигрыша, сорвалась, поехала… Никому ничего не сказала – хотела убедиться, что не сон, что не розыгрыш!

Вот, убедилась. Вернулась тихая и подавленная, словно ее ударили по голове.

Это я теперь понимаю, будучи уже взрослой, что должна была чувствовать моя мама, тридцатилетняя мать-одиночка, имеющая на руках двенадцатилетнюю дочь – меня то есть. Мы жили в однокомнатной квартире и спали на одной широкой кровати. Понятно, что у мамы не было даже любовника… И вдруг по башке: выигрыш размером в пятнадцать миллионов марок! С копейками. Вернее, с пфеннигами, или как их там…

Я завалила маму вопросами: как теперь жить будем? Но она только головой качала и отвечала, что не знает пока. Зато я срочно выяснила, что теперь у меня будут джинсы моей мечты, и велосипед, и красивые часы! И все-все, на что у меня слюнки текли в магазинах!!!

И вправду, весь следующий день мы только и делали, что покупали мне вещи. Все, чего я хотела!

Пока я не устала хотеть.

Возвращались мы с мамой домой на такси. Мы жили на шоссе Энтузиастов, в дымном рабочем районе, который словно принадлежал другому городу, а не кокетливой Москве, вечно прихорашивающейся внутри Садового кольца… Это такси было первым в моей жизни! Тогда еще не существовало пробок, тогда такси являлось действительно роскошью…

Сейчас я понимаю, что мама сделала настоящий жест любви: она не побежала покупать шмотки себе, она устроила праздник мне, своей дочери. Можно представить, как она переживала раньше, что не могла мне купить то, что я просила. У меня не было еще детей… и уже не будет… я умру тут… Но я люблю маму, и я люблю Игоря – а любовь, за вычетом каких-то деталей, одинакова по своей сути, я уверена! Я бы тоже побежала первым делом для мамы. И для Игоря.

Игорь… Я знаю, он пытается меня найти, пытается понять, куда я запропастилась и почему! Он, боюсь, думает, что я его бросила… Эта сволочь, жирный Клоп (его в банде все звали так, Клоп), он регулярно прослушивал записи на моем автоответчике. Игорь ведь и представить не может, что меня похитили! И что автоответчик прослушиваю не я…

…Мама была такая счастливая, когда уволилась с работы! Сделала она это с облегчением.

Первоклашки ее не слушались. Она была очень доброй и, как бы это назвать, уважительной, что ли, к ним. Она своих малявок почитала за людей и часто уступала им, понимая детские души и им сочувствуя… Даже их желанию пошалить. На уроках ее было всегда слишком шумно и слишком весело. Неприятностей из-за этого у нее было предостаточно. Директор считала ее «слабым педагогом», а мама говорила мне: «При чем тут слабость? Просто я не хочу муштровать ребятишек, они тоже имеют право на глоток свежего воздуха…»

В свои двенадцать лет я маму отлично понимала. Она ведь меня старше всего на восемнадцать лет, самая молодая мама из всех! К тому же я унаследовала ее характер, и мне словно изнутри было понятно все, что происходило в ее душе.

…То время было необыкновенно веселым. Мысль о том, что теперь мы можем себе ни в чем не отказывать, нас пьянила. Мы приходили в магазин и покупали все, что только могло взбрести в голову. Какие-то голубенькие чашки, о которых мы, как внезапно выяснилось, давно мечтали. Пару хрустальных ваз и три салатницы, совершенно ненужных, – просто хрусталь тогда еще казался чем-то ценным, а у нас дома его не водилось… Платья, юбки, блузки – всего этого мы натащили из магазинов столько, что уже не знали, куда складывать. Мы ели какие-то невообразимо дорогие продукты, о которых раньше только слышали, – и оказалось, что большинство из них не представляют собой ничего особенного, а то и просто невкусны…

Весело нам было не столько оттого, что мы все это приобретали, а от самого ощущения, что мы можем приобрести. То есть радость приносили не сами вещи, а возможность их купить. Или даже не возможность, а, наоборот, тот факт, что исчезло тягостное ощущение невозможности купить!

Правда, как только мы привыкли к тому, что теперь все возможно, радость наша поутихла. Ну, купили. А дальше что?

…А потом мама решила, что нам нужно сменить жилье. Это было и так понятно, но мы немножко призабыли о тесноте, увлеченные походами по магазинам. Впрочем, наши бездумные покупки об этом нам и напомнили: мы затоварились дальше некуда.

Мама сияла: «Криска, мы с тобой переедем в новую квартиру! Вернее, не в квартиру, а в целый дом, слышишь?!»

Дом?! Значит, это не на шоссе Энтузиастов? Не в Москве? В деревне?!

Я не хотела ни в какой дом! Ведь переезд туда означал, что я расстанусь с подружками!

Я ныла, канючила, плакала и дулась на маму целую неделю. Но мама настояла. Она решила, что глупо растрачивать деньги на всякую ерунду и что нужно мыслить глобально!