Чаща - Харлан Кобен

— И заработала много синяков, — вставил я.

Морт хряпнул по столу здоровенным кулаком.

— Она просто хочет срубить бабки.

— Не сейчас, Морт, — остановил его Флер.

— Не хрена. Мы все знаем, в чем дело. Она написала заявление, потому что у этих парней полно денег. — Морт прострелил меня взглядом. — Ты же знаешь, что эта шлюха на учете в полиции? Ша-мик… — он специально растянул ее имя, чем разозлил меня, — тоже завела себе адвоката. Собирается как следует тряхнуть наших парней. Для этой коровы весь вопрос только в бабках. Вот и все. Она хочет сорвать жирный куш.

— Морт! — ввернул я.

— Что?

— Ш-ш-ш, сейчас говорят взрослые.

Морт фыркнул:

— И ты ничуть не лучше, Коуп.

Я ждал продолжения.

— Ты хочешь посадить их только по одной причине — потому что они богатые. И ты это знаешь. И в прессе разыгрываешь карту «богатые против бедных». Не притворяйся, будто это не так. И знаешь, почему меня от этого тошнит?

Одного я утром чуть не достал, второго затошнило не без моего участия. Славный выдался денек.

— Не представляю, Морт.

— Потому что это обычное дело в нашем обществе.

— Что именно?

— Ненавидеть богатых. — Морт вскинул руки, кипя от ярости. — Только и слышишь: «Я его ненавижу, он такой богатый». Чего стоит дело «Энрона» и другие корпоративные скандалы. Ненависть к богатым поощряется. Скажи я: «Ненавижу бедных», — меня распнут. Но за спиной припечатывать нехорошими словами богатых имеешь полное право. Всем разрешено ненавидеть богатых.

Я смотрел на него.

— Может, им организовать группу поддержки?

— Так приступай, Коуп.

— Нет, я серьезно. Трамп, эти парни из «Халлибартон».[9] Я хочу сказать, мир относится к ним несправедливо. Группа поддержки. Вот что им необходимо. Может, она устроит телемарафон или что-то в этом роде.

Флер Хиккори поднялся. Разумеется, он привлек всеобщее внимание. Я даже подумал, что сейчас мы увидим реверанс.

— Думаю, мы закончили. Увидимся завтра, красавчик. А ты… — Он посмотрел на Мьюз, открыл рот, закрыл, содрогнулся.

— Флер?

Он повернулся ко мне.

— Я насчет Кэла с Джимом. Это доказывает, что Шамик говорит правду.

Флер улыбнулся:

— В каком смысле?

— Парни умные. Называли себя Кэлом и Джимом, вот она так и сказала.

Он приподнял бровь.

— Ты думаешь, это проскочит?

— А иначе зачем она так написала, Флер?

— Не понял?

— Если бы Шамик хотела просто подставить клиентов, почему бы ей не использовать их настоящие имена? С какой стати выдумывать диалог Кэла и Джима? Ты же читал ее заявление. «Поверни ее сюда, Кэл». «Наклони ее, Джим». «Ухты, Кэл, как же ей это нравится». Зачем ей все это выдумывать?

Морт ответил без запинки:

— Потому что она охочая до денег шлюха с куриными мозгами.

Но я видел, что зацепил Флера.

— Нелогично, знаешь ли.

Флер повернулся ко мне:

— Знаешь, Коуп, логика тут не главное. Ты это понимаешь. Возможно, ты прав. Возможно, тут что-то не так. Но, видишь ли, это только запутывает дело. А путаница — прекрасная основа для сомнений. — Он улыбнулся. — У тебя, возможно, и есть какие-то улики. Но если ты пригласишь эту девочку как свидетеля, я сдерживаться не буду. Это будет подача на гейм, сет, игру. Мы оба это знаем.

Они направились к двери.

— Пока, друг мой. Увидимся на корте.

ГЛАВА 4

Какое-то время мы с Мьюз сидели молча.

Кэл и Джим. Эти имена не сулили нам ничего хорошего.

Должность главного следователя практически всегда занимал мужчина, обычно ворчливый, многое повидавший, с большим животом, тяжело вздыхавший и имевший потертое длинное пальто. От человека, занимавшего эту должность, требовалось провести бесхитростного прокурора округа, политического назначенца вроде меня, через лабиринт юридической системы округа Эссекс.

Рост Лорен Мьюз не превышал пяти футов, весила она как среднестатистическая ученица четвертого класса. Мой выбор вызвал недовольство коллег-ветеранов, но я действовал, исходя из собственных принципов: всегда предпочитал нанимать на работу одиноких женщин определенного возраста. Практически без исключений они являли собой пример трудолюбия и верности. Вы находите одинокую женщину, скажем, тридцати трех лет, она живет ради карьеры, и вы получаете все то время и всю преданность, которые замужняя женщина отдаст семье.

Мьюз к тому же невероятно талантливый следователь. Мне нравилось обсуждать с ней стратегию и тактику каждого расследования. Но сейчас она смотрела в пол.

— О чем думаешь? — спросил я.

— Эти туфли действительно уродливые?

Я промолчал, и она продолжила:

— Попросту говоря, если не сумеем объяснить, откуда взялись Кэл и Джим, мы в заднице.

Я уставился в потолок.

— Ну и?.. — требовала моего участия в разговоре Мьюз.

— Эти два имени…

— И что насчет их?

— Почему именно Кэл и Джим?

— Не знаю.

— Ты еще раз допросила Шамик?

— Да. Показания те же. Очень четкие. Мужчины обращались друг к другу именно так. Я думаю, ты прав. Прикрывались этими именами, чтобы ее история выглядела совсем уж идиотской.

— Но почему именно Кэл и Джим?

— Возможно, случайный выбор.

Я нахмурился.

— Мы что-то упускаем, Мьюз.

Она кивнула:

— Знаю.

Мне всегда хорошо удавалось делить жизнь на части. Мы так делаем, но я справлялся с этим лучше многих. Мог создавать отдельные вселенные в собственном мире. И та или иная часть моей жизни никак не соприкасалась с другими. Некоторые люди смотрят гангстерские фильмы и удивляются, как это мафиози могут быть такими жестокими на улицах и такими добрыми и ласковыми дома. Мне это тоже под силу. Есть у меня такая способность.

Я этим не горжусь. Не вижу в этом особого достоинства. Но случается, такое очень даже полезно.

Последние полчаса, например, я выталкивал из головы очевидный вопрос: «Если Джил Перес не был убит, то где прожил все эти годы? И что случилось в ту ночь в лесу?» И, разумеется, отбивался от еще более серьезного вопроса: «Если Джил Перес выжил в ту ночь…»

Могла ли моя сестра выжить тоже?

— Коуп! — Голос Мьюз ворвался в мои размышления. — Что происходит?

Мне хотелось ей все рассказать. Но не сейчас. Сначала требовалось разобраться самому. Прикинуть, что к чему. Убедиться, что убитый действительно Джил Перес.

Я встал. Подошел к ней.

— Кэл и Джим. Мы должны выяснить, откуда взялись эти имена. И выяснить быстро.

Сестра моей жены Грета и ее муж Боб жили в Макмэншне на недавно застроенной тупиковой улице, которая ничем не отличалась от многих и многих новых тупиковых улиц в Северной Америке. Участки слишком маленькие для стоящих на них высоченных кирпичных монстров. Сами дома разнятся как общей формой, так и мелкими деталями, но почему-то выглядят совершенно одинаковыми. Все слишком уж вылизано, «под старину», но отовсюду торчат уши новизны.

С Гретой я познакомился раньше, чем с моей женой. Мать сбежала от нас до того, как мне исполнилось двадцать, но я помню, что она однажды сказала мне, за несколько месяцев до исчезновения Камиллы в лесу. В нашем городе с довольно-таки смешанным населением мы относились к числу самых бедных. Моя семья эмигрировала из бывшего Советского Союза, когда мне было четыре года. Началось все за здравие (нас встречали как героев), но очень скоро о нас забыли.

Жили мы в Ньюарке, на верхнем этаже дома, рассчитанного на три семьи, но ходили в школу Коламбия-Хай, расположенную в округе Уэст-Орандж. Владимир Копинский (он изменил фамилию, став Коуплендом), врач из Ленинграда, не смог получить лицензию на практику в Соединенных Штатах. Стал маляром. Моей матери, хрупкой красавице по имени Наташа, когда-то гордой, прекрасно образованной дочери аристократичного университетского профессора, пришлось убирать дома более богатых семей в Шот-Хиллсе и Ливингстоне, но нигде она не задерживалась надолго.

В день, о котором пойдет речь, моя сестра Камилла вернулась домой из школы и насмешливо объявила, что в меня втрескалась богатая девушка. Моя мать очень этому обрадовалась:

— Ты должен пригласить ее на свидание.

Я скорчил гримасу.

— Ты ее видела?

— Да.

— Тогда ты все поймешь, — заявил я небрежно, как и положено семнадцатилетнему. — Она уродина.

— Как говорили в России, — мать подняла руку с нацеленным в небо пальцем, чтобы подчеркнуть значимость последующих слов, — деньги женщину красят.

Эта фраза не выходила у меня из головы, когда я отправился на первое свидание с Гретой. Ее родители, мои бывшие тесть и теща и по-прежнему бабушка и дедушка Кары, богатые люди. И моя жена принесла в семью большие деньги. Сейчас все они вложены в банк на имя Кары. Этакий трастовый фонд, где я исполнительный директор. Мы с Джейн долго спорили о том, с какого возраста предоставить Каре возможность пользоваться основным капиталом. Нехорошо получать такие деньги чересчур уж молодой, но с другой стороны, все равно это ее деньги.