Один шаг в Зазеркалье. Мистический андеграунд (сборник) - Константин Серебров

– Гурий, не мог бы ты прекратить жалобы на свою жалкую жизнь? – не выдержал я.

– Я скучно рассказываю, – смутился он. Джи облегченно вздохнул и, встав с дивана, подошел к открытому окну, с удовольствием вдыхая прохладный воздух.

– Ну и нагнал ты атмосферку, – заметил он.

Гурий смущенно покраснел и тут же произнес:

– Сегодня вечером я устрою ужин в вашу честь и хочу познакомить вас с моими друзьями. Мои родители сейчас в Ливии, так что можно будет спокойно посидеть и пообщаться. Прошу быть у меня в восемь часов, – и, откланявшись, он поспешно удалился.

– Занятный у тебя дружок, – растягивая слова, произнес Джи.

Я был рад, что Гурий, несмотря на свою молодость и экстравагантность, неожиданно проявился более разумно, чем старые охотники за просветлением. Он, к моему удивлению, сразу распознал шанс выйти из сна своей жизни и попасть на небеса.

Ровно в восемь мы с Джи и Феей, которая была очень эффектна в платье из черного шелка, вошли в квартиру Гурия. Там уже была группа молодых людей, которые посматривали на нас с легкой иронией. Джи представился свободным художником. Гурий подошел к нему и прошептал:

– Мои друзья, хоть и не заботятся о своем просветлении, но очень достойные люди.

Затем деловито приказал своей сестре:

– Цира, немедленно накрой на стол.

Цира исполнила приказ со скоростью, которая говорила о том, что ей это было не впервые, и Гурий внес в комнату огромное серебряное блюдо с ароматным шашлыком из баранины.

– Какой молодец наш Гурий! – послышались со всех сторон радостные возгласы.

Когда голодные гости расселись вокруг блюда, Гурий разлил по стаканам душистую сорокоградусную чачу и произнес:

– Я хочу выпить за то, чтобы все сидящие за этим шашлыком люди, рано или поздно, достигли просветления.

По тому, как гости лихо опрокинули в свои глотки прозрачную чачу, я определил, что эти люди никогда не станут на Путь.

– Что за идиотов ты привел? – спросил я шепотом у разомлевшего Гурия. – Разве ты не видишь, что их души намертво прилипли к телам? Их невозможно пробудить от сна даже самыми светлыми учениями.

– Извини, брат, – пролепетал он, – это все, что у меня есть, остальные – гораздо хуже.

– Не расстраивайтесь, по мне все люди хороши: потенциал роста есть у всех – тихо заметил Джи, так, что это было слышно только нам.

Гости сосредоточенно поедали мясо и зелень, в обилии лежащие на серебряном блюде. Наконец скатерть опустела и повисло тягостное молчание: друзья Гурия чего-то ждали от нас.

– Гурий, не мог бы ты рассказать о встрече с Касьяном? – неожиданно попросил Джи, – я думаю, это будет любопытная история.

– Вы застали меня врасплох, – смутился он. – Но желание уважаемого гостя, по обычаю этого дома, является законом…

В прошлом году мне исполнилось 20 лет; я учился в университете, готовя себя к карьере ученого. Но моя внутренняя жизнь была скучна и однообразна, ибо я ничего не знал о Просветлении. Я пил со своими друзьями по университету, рассуждал о мироздании и волочился за красивыми девушками.

Однажды на одной из вечеринок ко мне подошел молодой человек и, подав руку, произнес: «Антон». Это был тоже студент физик, младшего курса, и выглядел он броско: красная рубашка, белые, с острой стрелкой брюки и черные дорогие туфли. На плече у него висела черная кожаная сумка. Но, хотя он и был на полголовы выше меня, я заметил, что мой пристальный взгляд внушал ему почтение. Бледность его лица говорила о долгом сидении дома. Его серые глаза заинтересованно изучали меня. Я был довольно известной личностью в университете, и многие искали моего общества.

Пригласив его присесть рядом, я подал ему стакан коньяка и спросил: «Чем обязан твоему интересу?» Антон достал из своей сумки стопку переплетенных в виде книги пожелтевших фотографий. Это была фотокопия книги некоего индуса, по имени Шивананда; ее название, «Медитация и жизнь», ничего мне не говорило. Антон спросил, не интересует ли меня такого рода литература? Я просмотрел ее, и нечто в этой невзрачной книжонке зацепило меня. Я воспитывался на произведениях Достоевского, Толстого, Пушкина и Диккенса, обожал читать фантастику, но эзотерическую литературу никогда еще не встречал. Поскольку Шивананда писал о просветлении, о чем никто в моем окружении, и, в первую очередь, я сам, ничего не знал, я взял эту книгу, надеясь впоследствии блеснуть перед друзьями новыми знаниями.

Через несколько месяцев Антон неожиданно решил эмигрировать со своей матерью в Израиль. Прощаясь, он сказал мне:

– Я очень хочу переписываться с одним своим знакомым по имени Касьян, но чтобы не привлекать к нему внимание посторонних людей, писать письма я буду на твой адрес, а он будет тебе звонить.

Я легко согласился, ибо отец мой занимал важный пост в одном из министерств и мог меня защитить в случае повышенного интереса со стороны КГБ.

Время от времени раздавались звонки, и человек, представившийся Касьяном, осведомлялся о письме. Ни единого письма от Антона так и не пришло, но примерно через полгода мне вдруг пришла в голову мысль о том, что мне нужно познакомиться с Касьяном. Мы встретились с ним и я, представившись восходящей звездой в мире физики, стал рассуждать о потусторонних мирах с точки зрения новейших открытий в области твердого тела некоего, изгнанного из Академии наук, физика Чугаевского. Касьян слушал меня чрезвычайно внимательно и этим завоевал мое доверие. Я пригласил его к себе в гости. Мы сели в гостиной, я предложил отличного коньяка, но он отказался, попросив чая. Я налил себе коньяка и закурил. Пачка сигарет сушилась на настольной лампе. Касьян осматривал дорогую обстановку комнаты, не проявляя особого интереса, а затем спросил:

– Ради чего, дорогой Гурий, ты родился на этой земле?

– Хочу стать великим ученым.

– Я думаю, – сказал Касьян, – что пройдет еще двадцать лет, а ты все так же будешь сушить на лампе сигареты и мечтать. Что же до Шивананды, которого ты мне недавно цитировал, то книгу эту, среди прочих других, Антон одолжил из моей личной библиотеки.

– Можешь ли ты предложить мне нечто более интересное? – спросил я с любопытством.

– Самое лучшее, что может сделать человек в жизни – это следовать учению Великих Посвященных и достигнуть высших миров. Ведь ученый не обладает ни способностью проходить в тонкие миры, ни сверхсознанием, которые есть у просветленного человека, – ответил Касьян.

Эта идея меня заинтересовала: я с детства хотел быть причастным к чему-нибудь великому или хотя бы очень значительному. Касьян пригласил меня в гости и обещал показать книгу о Великих Посвященных, которую он никому не давал на руки.

Недели через три после приглашения я решил посетить его. С трудом отыскав улицу Пугачева в захолустном районе города и найдя дом, напоминавший бетонный ящик, я позвонил в дверной звонок. Касьян, в простой отечественной светлой рубашке, но в настоящих штатовских «пиленых» джинсах, открыл дверь, и я с неудовольствием заметил на его лице тень недоумения и удивления: он словно забыл, что месяц назад сам пригласил меня в гости.

– Долго ты до меня добирался, – заметил он, изучающе глядя на меня. – Да с тебя, видно, свалилось несколько килограммов кармы, поэтому и объявился; ну, проходи.

– Хочу изучать путь к просветлению, – быстро выпалил я, вдруг забыв длинное весомое объяснение причин моего прихода, которое сочинил по дороге.

– Какой молодец, – усмехнулся он.

Я сделал вид, что не заметил иронии.

Он показал мне свою келью, в которой, как я сразу почувствовал, он провел долгие часы в медитациях, сидя на соломенной циновке перед фотографиями индийских гуру.

Потом он поднял сиденье большого дивана в комнате, и я увидел там десятки книг, отпечатанных на машинке или на фотобумаге, в самодельных переплетах. От всего этого веяло некой таинственностью. Касьян бросил на меня пронзительный взгляд, и я неожиданно вспомнил давно забытое страшное переживание, терзавшее меня в детстве несколько лет: по меньшей мере пару дней в неделю, когда я лежал в своей постели ночью без сна, я явственно чувствовал, что покидаю свое тело и оказываюсь в каком-то безграничном, но темном пространстве. У меня вырастали крылья и я летел куда-то, но конец был один и тот же: я подлетал к какой-то пропасти и крылья переставали держать меня: я падал в пропасть, исчезая во тьме, теряя свое «я». Я начинал кричать от ужаса и моя мама, знавшая об этой напасти, просыпалась от моего крика, вбегала в комнату и крепко сжимала мои ступни руками. Тогда я возвращался в тело. Я осознал, что жизнь моя, перед лицом этого кошмара, была никчемной и малозначащей, и в ней не было ничего, что могло бы меня защитить. Это все пронеслось в моем сознании в одно мгновение. Интерес к карьере ученого пропал, как будто его никогда и не было, и я сказал Касьяну:

– Не мог бы ты взять меня в свои ученики, так, как это описывается у Шивананды? Я тоже хочу познать самого себя.