Дитя общины - Бранислав Нушич

— Ну… — не спеша начал писарь, — я вот что думаю…

Все навострили уши и уставились писарю прямо в глаза.

— Я, братья, думаю, что Аника родом не из нашего села, а из Крман. По закону, община должна заботиться о своих бедняках, а следовательно, ребенка Аники должна кормить крманская община.

Все были поражены, и по лицам разлилась радость.

— Вот это да! — воскликнул первым лавочник Йова.

— Ты это в самом деле, друг? — добавил батюшка.

— Писарь, золотые твои слова! — восторженно сказал староста, вскочил и поцеловал писаря меж глаз.

— Только так, друзья, и никак иначе, — спокойно и веско подтвердил писарь. — Так говорит закон! Предоставьте это мне, а я набросаю документик. Идите и спите спокойно, но предварительно заплатите за то, что я выпил.

— А когда ты напишешь документ? — полюбопытствовал староста.

— Это уж моя забота, — ответил писарь. — Ты только распорядись, чтобы завтра на заре Срея с документом и ребенком двинулся в Крманы.

— Разве он сразу и ребенка понесет?

— Конечно, сразу.

Все вдруг развеселились. Кто бы подумал, что все обернется так удачно!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Содержание письма общины села Прелепницы от 29 марта 1891 года, за номером 143

ПРАВЛЕНИЕ ОБЩИНЫ СЕЛА ПРЕЛЕПНИЦЫ

№ 143

29 марта 1891 года

Прелепница

Аника, жена здешнего жителя покойного Алемпия, а ныне вдова последнего, сочетавшись официальным браком с покойным, стала в силу вышеозначенного жительницей общины села Прелепницы. В связи со смертью Алемпия она стала вдовой данной общины и тем самым перестала быть женой покойного Алемпия, а следовательно, согласно записям, сделанным в церковных книгах, будучи родом из села Крманы, она принадлежит к вышеуказанному селу, как жительница его общины, обязанной на основе соответствующих статей специальных законов заботиться о тех своих членах, которые не имеют средств к пропитанию.

Смягчающее обстоятельство состоит в том, что вышеупомянутая Аника по собственному желанию сбежала из общины куда-то, где собирается проживать и в дальнейшем. Однако в последнее время Аника безответственно родила ребенка, которого ни в коем случае нельзя назвать потомством покойного Алемпия ввиду того, что он умер за тринадцать месяцев до намерения Аники родить ребенка.

Основываясь на том, что ребенка Аники трудно назвать родившимся в браке, его смело можно признать внебрачным и тем самым отнести к числу бедняков общины, к которым принадлежала бы и его мать, если бы она не пренебрегла своим правом на милостыню, убежав в неизвестном направлении.

Вследствие вышеизложенного вышеупомянутая община обязана содержать ребенка, поскольку Аника родилась в ней, на основании чего имеем честь выслать в качестве приложения № 1 ребенка, которого отныне следует рассматривать как находящегося на содержании вышеупомянутой общины.

О получении данного письма, а также приложения к нему просим сообщить соответствующим письмом.

Писарь Председатель правления

Пайя Еремич Мича Ристич

(М. П.)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. О ни сном ни духом не виноватой общине, которая не заваривала прелепницкой каши и потому не собиралась расхлебывать ее

В субботу на рассвете посыльный Срея, сунув письмо прелепницкой общины за № 143 за кушак, а приложение к этому официальному документу — под мышку, отправился в Крманы. Документ за кушаком вел себя тихо, и с ним Срея шел бы себе весело и беззаботно, но с приложением была беда. Мало-помалу приложение так разоралось, что Срее не раз приходило на ум просто выбросить его. К тому же, почувствовав влагу на ладони, Срее пришлось один раз даже перепеленать приложение к документу № 143. В конце концов ему так надоели писк и визг, что он полез в торбу, отломил кусок кукурузной лепешки, набил приложению рот и не спеша двинулся дальше.

Солнце уже взошло, туман над распаханными полями рассеялся, за кустами слышалась песня жаворонка, и Срея, отирая ладонью пот со лба, лениво шагал к уже показавшимся вдали Крманам.

А тем временем в Крманах тамошний староста беззаботно сидит себе в правлении, не ведая, что ему готовит наступивший день. Крманский староста Радисав — человек рассудительный и умный. Разумеется, в делах он не разбирается, зато внешность у него такая видная, настоящий гвардеец, что любо-дорого посмотреть на него, когда он усаживается за председательский стол или обрушивается на тебя с бранью. Ему это даже как-то идет. В свое время он служил в армии и был там капралом, а потому и общиной своей управляет по-военному. Придут, скажем, крестьяне, спорящие из-за пастбища, и станут один посередине комнаты, другой у дверей. Он смерит их взглядом и как гаркнет:

— А ну, построиться, ребята! Становись! Как стоишь! Иди сюда, стань рядом с ним… так… Равняйсь! Да ты не на меня смотри, а на него! Равняйсь!

Или, скажем, позовет посыльного и прикажет:

— Поднимай село по тревоге и объяви, что завтра выступаем отбывать трудовую повинность, будем чинить дорогу. Вот тебе приказ окружного начальства, зачитаешь перед строем.

Так же, по-военному, вершит он и канцелярские дела. Получит из уезда какую-нибудь бумагу и, вместо обычного «Принято к сведению», напишет на нем просто «Слушаюсь!».

Таков староста Радисав, решительный, неумолимый, и так он вершит все дела.

И вот такой, какой есть, сидит он в правлении беззаботно, не ведая, что ему готовит наступивший день. Только он встал, чтобы пойти по какому-то делу к члену правления Ивко, как входит крманский посыльный и говорит:

— Пришел Срея из Прелепницы, принес какой-то документ.

— Давай сюда этот документ! — приказал Радисав. Посыльный принес письмо. Радисав вскрыл его, подошел к окну и стал читать, бормоча себе под нос.

Прочитав, он только и сказал:

— Чепуха какая-то, даже отвечать не будем!

Он взял перо, написал на обороте письма: «В архив», отдал посыльному и приказал:

— Отнеси писарю!

Посыльный ушел, а Радисав снова было направился к Ивко и только переступил порог, как из другой двери показался с письмом сам писарь. Это был низкорослый безбородый гимназистик, евший Радисава глазами.

Радисав вернулся в правление.

— Чего тебе, писарь?

— Э… что делать-то?

— С чем?

— С этой бумагой из Прелепницы.

— В архив, в архив, и все! — решительно повторил Радисав.

— Нельзя ее в архив! — смиренно возразил писарь.

— Почему нельзя? — спросил староста, думая, что писарь ставит под сомнение его познания в делопроизводстве.

— Потому что при этом документе есть приложение, а его в архив никак не сунешь.

— В архив вместе с приложением! — загремел Радисав.

— Слушаюсь, но только приложение это — младенец, живой младенец.

— А… м-да! — замычал Радисав, вспомнив содержание письма. — Ну, а как же быть?

— Не знаю, — сказал писарь и пожал плечами.

— Зато я знаю!

Радисав повернулся к посыльному.

— Где младенец?

— В комнате у писаря, — ответил посыльный, и тут из Писаревой комнаты донесся такой вопль Милича, что и Радисав, и писарь, и посыльный бросились туда и с ужасом увидели, что Милич, лежавший на Писаревой кровати, где валялись и кое-какие документы, привел их в совершенную негодность.

— Фу! — произнес Радисав. — Зови скорей Срею из Прелепницы, пусть уберет это дерьмо.

— Какого Срею? — спросил посыльный.

— Срею из Прелепницы, того самого, который принес письмо и младенца…

— А он… — сказал посыльный и почесал затылок, — это самое… оставил письмо и ребенка, а сам вернулся в Прелепницу.

— Кто это вернулся? — рявкнул Радисав.

— Он… Срея из Прелепницы.

— И оставил это?

— Да, — ответил посыльный.

— Ох! — вздохнул Радисав. — Как же теперь быть? И писарь и посыльный потупили очи и пожали плечами.

— Послушай, писарь, сейчас же зови сюда членов правления. Пусть рассудят: обязаны ли мы содержать сирот, которых наши жители рожают черт-те где?

А уходя, добавил:

— Я вернусь через полчаса, пусть подождут.

Староста ушел к Ивко, а писарь с посыльным пришли к соглашению: посыльный оставался стеречь ребенка, а писарь пошел созывать членов правления.

Старейшины собрались перед домом, а когда пришел Радисав, вошли в правление. Председатель Радисав сел на свое место, выпятил грудь, отдал честь и взял слово:

— Смирно! Открываю заседание. Ребята, прелепницкая община прислала нам рапорт. Зачитай его, писарь!

Когда писарь прочел письмо за № 143, все члены правления переглянулись и вскипели.

— Спасибо! — завопил Петар Ранчич. — Что мы, дураки, чтобы кормить чужих детей? Кто кашу заварил, тот пусть ее и расхлебывает!

— А я скажу, — добавил Радисав Андрич, — раз есть в нашей стране законы для взрослых, то есть законы и для детей. Пусть все по закону и будет!