Под крыльцом - Кэти Аппельт

Она знала, что, раз вернувшись в обличье животного, древние оборотни, такие, как она, никогда не смогут больше стать людьми. Это нерушимое правило, у которого нет исключений. И Праматерь была рада этому. Она навеки осталась мокасиновой змеёй. Она предпочла своих родичей-рептилий обществу людей.

И вот теперь, спустя долгие века, она лежит, свернувшись кольцом, в старинном глиняном горшке и думает о другом мужчине. О том, кто носил на голове украшение из перьев цвета меди. О том, кто украл у неё дочь. Предательство. В темноте её глаза горят неумолимым огнём.

Горький яд капает из её ватно-белой пасти.

Ссссс-скоооро!

Каждый мужчина когда-то был мальчиком. И Барракуда был ещё совсем мальчиком, когда впервые вошёл в этот лес. Мальчиком с изувеченным, окровавленным лицом. Мальчиком, который решил навсегда покинуть Хьюстон, его просмолённые верфи и портовые улицы, ведущие вниз, к морскому каналу.

Когда он впервые ступил на эту влажную болотистую почву, на нём не было живого места. Лицо от жестоких побоев отца превратилось в одну сплошную рану. Ноги ныли от долгой ходьбы. Рот пересох от жажды. Руки, вцепившиеся в отцовское ружьё, онемели. Живот свело от голода.

Четыре дня он бродил по лесу, не разбирая дороги. Он углубился в глухую, непроходимую чащу, где под ногами чавкала мокрая грязь и буро-зелёный мох свисал с ветвей, словно всклокоченная борода лесного тролля. Он был рад тому, что солнечный свет не пробивался в эту глушь и не падал на его израненное лицо. Но ему было неуютно в этих безлюдных местах, куда не ступала нога человека. Он вздрагивал от таинственных и непривычных звуков.

И тем не менее продолжал идти вперёд — всё дальше и дальше в тёмную лесную глушь.

Наконец он вышел к широкому быстрому ручью. Спустившись с красного глинистого обрыва, он приник к воде. Долго и жадно пил холодную солоноватую воду, потом с трудом выполз на берег и улёгся под огромной старой сосной.

Он попытался уснуть, но сон никак не приходил. Его мучил жестокий, нестерпимый голод. Голод, от которого сводило внутренности, голод, который просачивался сквозь поры и, словно липкая испарина, обволакивал всё тело. Чтобы спастись от голодной смерти, он ел траву, пробивавшуюся из земли там, куда сквозь густые кроны деревьев пробивались солнечные лучи. Он рыл влажную глину, чтобы найти какие-нибудь корни и червяков. Но эта скудная пища не могла утолить голод. Его растущему организму требовалось больше. Гораздо больше.

Он попробовал охотиться на мелких зверюшек — кроликов, белок, опоссумов. Но у него ничего не получилось. Стрелял он плохо, и в конце концов у него осталась одна-единственная пуля. Ему нужно было найти такую цель, в которую легко попасть. Какое-нибудь большое животное, чтобы не промахнуться, стреляя в него.

Он улёгся возле ручья под громадной мексиканской сосной и решил ждать. Он затаился, слушая резкие крики сов и громкое кваканье лягушек. Он лежал тихо. Такой же неподвижный, как это гигантское дерево.

Солнце уже склонялось к закату, когда он наконец услышал шорох с другой стороны ручья. Какой-то крупный зверь шёл к воде. Мальчик бесшумно пересёк ручей и на цыпочках выбрался на противоположный берег. Прямо перед собой на расстоянии не больше двух метров он увидел белохвостого оленя. Внезапно олень обернулся и посмотрел прямо в глаза человеку. На какое-то мгновение оба застыли в неподвижности.

Медленно-медленно Барракуда поднял ружьё и прицелился. Пот струился по его лицу, жёг глаза, но он не решался даже моргнуть. Олень качнул головой и отвернулся. Мальчика охватила паника.

— Нет! — едва слышно выдохнул он. — Нельзя дать ему уйти! — Барракуда зажмурил глаза и нажал на курок.

Грохнул выстрел. Тысячи птиц взметнулись в воздух. Олень стоял так близко, что мальчик отчётливо увидел маленькую ранку у него в боку — след от пули. Выстрел был сделан в упор. Однако зверь не упал, а бросился бежать. В мгновение ока он прыгнул в кусты и исчез из виду. К горлу мальчика подступил ком. Нет! Он не упустит добычу! Ни за что! Сжав в руке отцовское ружьё, он бросился вслед за подранком.

Он не видел оленя, но слышал шелест ветвей, перестук копыт. Мальчик бежал изо всех сил. Ветки хлестали его по разбитому лицу, колючки вонзались в тело. Он спотыкался о корни. Лианы хватали его за щиколотки, обвивались вокруг колен. Но он бежал не останавливаясь.

Его сердце бешено колотилось. В боку отчаянно кололо, но он бежал. Он почти обезумел от голода, боли и яростного желания. Он задыхался, ему не хватало воздуха. В темноте он не разбирал дороги, он толком не видел, что у него под ногами. Но он бежал. Он не мог остановиться — его гнало вперёд желание. Это желание завладело всем его существом. Он бежал и бежал, пока наконец не услышал, как олень упал на землю.

Сколько времени длилась погоня? Он не знал. Час? Всю ночь? Или целую жизнь? Он вдруг понял, что всей душой ненавидит этого оленя за то, что тот бросился наутёк, за последнюю истраченную на него пулю. Ненависть жгла ему нутро. Она закипала где-то внизу живота, поднималась вверх и разливалась по всему телу. Ненависть к оленю, ненависть к жестокому отцу, ненависть к ушедшей матери, ненависть к покинутому городу слились воедино, и он поклялся страшной клятвой. Клятвой, которая родилась из кипящей ненависти. Если олень уйдёт, он больше не будет бороться. Он ляжет на землю и умрёт от голода и истощения. Но если он настигнет оленя, то останется здесь как полновластный хозяин. Да будет так! Он заключил сделку с судьбой: если он победит оленя, то будет хозяином этих забытых Богом мест. Эти леса станут его владениями.

Сделка придала ему решимости, и он снова рванулся вперёд. Догнать оленя или умереть! Сумерки сгущались, подступала ночь. Всё его тело было в синяках и ссадинах, ноги сбиты до крови. Кровь шла и из носа, и из разбитых губ, но он не чувствовал боли. Он бежал.

Олень был где-то рядом. Он это чувствовал.

Ночь пряла свою пряжу. Землю клонило ко сну. Барракуда судорожно ловил ртом воздух. Он преследовал оленя до тех пор, пока не зацепился за толстый узловатый корень и не упал навзничь. Резкая боль пронзила его: кожа на локтях была содрана до костей. Падая, он выронил ружьё. Оно отлетело в сторону и ударилось о сломанный каштан.

Он лежал неподвижно. В ушах звенело, перед глазами плыли круги. Оленя не было слышно. Он всё-таки ушёл. Ускользнул. Всё пропало. Мальчик не мог пошевелиться. Рот наполнился кровью и слюной. Он с отвращением сплюнул и прислушался. Полная тишина. Он слышал лишь своё хриплое, прерывистое дыхание. И тогда он закрыл глаза.

Всё кончено. Он будет долго лежать здесь, а потом… Потом от него останутся лишь белые обглоданные кости да кучка истлевшей одежды. Вдруг он услышал слабый шум. Совсем рядом, всего в нескольких метрах. Кто-то дышит? Приподнявшись, он прислушался. Тишина. Должно быть, померещилось. Он снова упал на толстый ковёр из сосновых иголок. Силы оставляли его. Каждая клеточка его тела ныла от боли. Ночь укутала его своей пеленой. Чёрной, глухой пеленой.

Нет, вот опять. Чьё-то дыхание. Тяжёлое, прерывистое. Неужели олень? Он встал на четвереньки и пополз в ту сторону, откуда раздавался звук. Через несколько метров он увидел чёрный силуэт упавшего животного. Олень лежал на боку, в густой траве. Жизнь медленно уходила из него. Барракуда достал из-за пояса нож и прикончил свою жертву.

Сегодня у него наконец будет еда. Он собрал последние силы, встал и поднял руки к ночному небу. Только теперь он заметил, что стоит не в лесной чаще, а на большой поляне. Небо над ним было похоже на огромный звёздный купол. Звёзды переливались и подмигивали, но неожиданно налетел ветер, пригнул верхушки деревьев, зашуршал по высокой траве. Блестящие точки звёзд затянула огромная туча, и пошёл тихий летний дождь. Барракуда упал в траву рядом с мёртвым оленем и рассмеялся — впервые с тех пор, как оставил дома своего пьяного отца лежать на грязном полу. Он рассмеялся сухим, злым смехом, от которого содрогнулись деревья. А дождь всё шёл и шёл, смывая пот, кровь и грязь с его усталого, израненного, ликующего тела.

На другом берегу ручья глубоко-глубоко под землёй Праматерь шевельнулась в своей глиняной тюрьме. Сделка? Она-то знала, что это значит.

— Расссс-пла-а-а-ата! — прошептала она. — Расссс-пла-а-а-ата…

Котята росли очень быстро. Скоро им уже не хватало материнского молока. Трёхцветная кошка теперь проводила всё больше времени в лесу. Ведь ей надо было заботиться не только о Рейнджере. Она выслеживала мышей, ящериц, мелких пташек и приносила их старому псу и детишкам. Пока она охотилась, Рейнджер присматривал за Паком и Сабиной. Мама-кошка совершенно спокойно оставляла малышей с Рейнджером. Она знала, что с ним дети в безопасности.