Юрод - Борис Евсеев

- Ветер. Ветер у нас и жара. Пыльная буря в степи собирается. А у вас... У вас никакого ветра. Прохладно. (Серов тут же ощутил приятную, прильнувшую к щекам прохладу.) У вас тишь. Гладь. У вас покой и воля. Да, воля... Потому что вы все любите друг друга. Вы Глобурду Степана Витальевича - обожаете. А он вас.

Прохлада. Спокойствие. И тишь - вокруг. Только вот... Головы ваши бедные. Они...

Чуть, немного только - больны... (Серов помотал головой, пытаясь сбросить трескотню далеких грустно-тоскливых радиоволн.) Да... Больны... Но мы поможем, метод наш успешный. Театр наш очистительный вас успокоит. Подлечит. Сотрет ваше прошлое. Прояснит настоящее. Высветлит будущее. Слушайте меня. Успокойтесь.

Примиритесь. Обиды отбросьте. Мозг от мыслей очистите. Сквозь вас уходит ветер.

Пыльная буря проходит сквозь вас. Она покидает вас! Еще немного - и вы здоровы.

Сильны. Трудоспособны. Играйте. Играйте пьесу. Играйте свою нынешнюю жизнь.

Очищайте себя. Очищайте меня. Очищайте мир от страдания и слез...

Голос Хосяка исчез так же неожиданно, как и появился. Экран очистился от речных пятен, истаяли свист и хрип, уплыла на юг и сошла там на нет зловещая пыльная буря. Но тревога, как только стих Хосяков голос, вновь вернулась.

Серов встал, громыхнул сиденьем. Женщина, полыхнув молочной белизной груди, на столе приподнялась, но тут же и опустилась на операционное ложе вновь. Глобурда, все это время державший скальпель театрально в руках, уронил его на пол. Серов двинулся к выходу из небольшого зала с зашторенными окнами.

- Вы куда же это, Дмитрий Евгеньевич?

Серов хотел ответить, но только выбулькнул что-то из себя с хрипом.

- Понимаю... Понимаю... - зашелся в сочувствии и сожалении Глобурда. - Ох как понимаю! Не верите вы в наш телетеатрик! Не верите в, так сказать, наш маленький оркестрик под управлением любви! А мы-то, дурни, старались! А мы-то, полоумные, буковки и словечки просчитывали! Афанасий Нилыч четыре ночи не спал, рольки выписывал. И все из-за вашего невроза гребучего, между нами...

Серов еще раз что-то булькнул и решительно двинулся к выходу из зала. От зашторенной двери тут же тихо, как тень, отделился и встал на пути уходящего невысокий, но крепкий, напомнивший Серову отполированный временем рукастый и ногастый корень, санитар по кличке Молдован.

Серов на миг приостановился, потом двинулся дальше.

- Ты куда пошел?! - взвизгнул вдруг Глобурда, видимо, почуявший, что больной вот так, запросто, да еще и на глазах других больных, может из зала уйти. - А "шпанские мушки" на вечеринке у маркиза? А сцена заговора в Секции Копьеносцев?

Это ведь тебя, козла, мы ею лечить будем! Для тебя вся эта психотерапия придумана. А ты... ты... Ну-тко, придержи его, Молдован Иваныч!

Молдован сделал два шага вперед и, ни слова не говоря, заехал Серову в глаз, а второй рукой саданул под дых. Лицо Серов успел кое-как прикрыть, а вот солнечное сплетение оставил без защиты и тут же кулем повалился на пол.

- Все отменить! - рыкнул Глобурда. - Полная замена сценария по ходу лечения!

Пьеса "Маркиз раскрывает заговор" снимается с репертуара! Лилька, прикрой живот!

Начинается другая пьеска! Ай да Нилыч! Ай да анфан террибль! Глядите, ребята! Он и это предусмотрел! Вторая пьеска... Даже не пьеска, а так... интермедия...

Называется "Российский цирюльник". Пьеска простая! Проще, проще паренной в кастрюльке репы! А ну, мосье Полкаш, забудьте обидочку да и выбрейте мне господина Серова по первому разряду! Будем его лечить наложением рук на голый череп! Электрошоком лечить будем!

Серов попытался подняться. Но его тут же придавили к полу Цыган и, видимо, переставший обижаться на Глобурду Полкаш...

- Тащи его к свету! Сюды! - забился в крике Глобурда, и Серова испугал изменившийся голос ординатора. Игривости и театральности в голосе как не бывало, была одна неприкрытая, парализующая и удушающая злоба и ненависть.

Через минуту Серов оказался на том же столе, на котором лежала недавно Рози Келлер, жертва ненасытного маркиза, когда-то проводившего в ближнем парижском пригороде Аркюэле анатомические сеансы любви, хорошо помогавшие раскрытию заговоров. Серова, правда, на стол укладывать не стали, а просто усадили на него и держали за плечи и за руки. Держали Цыган и Титановый Марик. Полкаш ушмыгнул куда-то за портьеры.

- Йод! Ножницы! Гребенку! - скомандовал Глобурда, и тут же явился Полкаш с ножницами в руках и с ходу начал резать роскошные, зачесанные назад темно-каштановые, чуть вьющиеся серовские волосы.

Серов попробовал было от ножниц увернуться, однако держали его крепко. От безудержного гнева и тлеющей под этим гневом тревоги Серов сдавленно завыл, попробовал куснуть Марика за руку. Марик руку убрал, а на помощь цирюльникам подоспела медсестра Лиля с пузырьком йода в руках.

Тем временем Полкаш грубо, но весьма ловко - как будто в свободное от военной службы время он только тем и занимался, что стриг подчиненным волосы, - тем временем Полкаш, срезав основную массу серовских волос, добыл из кармана опасную бритву.

- Так я согласный... Так оно справней будет... - буркотал подполковник и, высунув язык, водил аккуратно бритвой по круглой, теперь уже послушной серовской голове.

Как ни старался Полкаш - побрить гладко, побрить без крови не удалось. Серов почувствовал вдруг сильное жжение, две-три тепловатые струйки медленно потекли с темечка к вискам, к шее.

- Лилька! - взвизгнул снова Глобурда. - Не видишь, што ль? Больному помощь требуется!

Недавно голая, а теперь одетая, но все одно тайно разнузданная, сотканная из мягкого лукавства, вся прошпиленная покалывающей дерзостью, Лилька ойкнула и, выйдя из минутного оцепенения, стала сноровисто и быстро обрабатывать ваткой, густо смоченной раствором йода, голову Серова.

И здесь подала голос телеведущая. В черном до полу платье, закутанная платком по брови, напоминала она царицу ночи, во всяком случае, какое-то похожее сравнение родилось в бедной, обритой, болтающейся на тонковатой шее серовской голове еще несколько минут назад.

- Чего вы с ним церемонитесь? - переливая в голосе закипающую сталь, медленно выкликнула царица. - Рвите волосы! Выжигайте бороду! Выдирайте из него с корнем весь этот клоунизм, всю заразу юродства!

Серов попытался обернуться на женский голос, озвучивший его тайные, никому пока не ведомые мысли, бритва оцарапала его сильней, жжение заставило скорчиться, скривиться...

Именно жжение, собиравшееся где-то в затылочной ямке, затем вслед за струйками крови стекавшее вниз, окончательно добило Серова; надсада, явившаяся жжению вослед, запалила в мозгу темную красную свечу, и он, рискуя быть зарезанным бритвой сумасшедшего подполковника, - с силой рванулся и вырвался из рук Цыгана и Марика. Тут же, не раздумывая, он ударил Полкаша кулаком в лицо, тот от неожиданности раскрыл руки, отпрянул, Серов соскочил со стола и, оттолкнув кинувшегося на него Цыгана, побежал к двери. Не добегая двух шагов до снова вставшего на пути Молдована, он внезапно остановился, сделал вид, что хочет повернуть назад, и неожиданно, нагнув наполовину обритую, перемазанную йодом голову, ударил ею опешившего Молдована в подбородок. Молдован упал, Серов тоже не удержался, завалился на бок, припал на одно колено, но тут же вскочил, рванулся к дверям, по дороге оглянулся...

За ним никто не бежал. Глобурда, Полкаш, Цыган, Лилечка в тоненьком на голое тело халатике так и стояли на просцениуме. Не разбирая ступенек, Серов кинулся из поганого "телетеатрика" вон. Не зная, куда бежать, он кинулся во двор. Йод, густо налитый на темечко, залил правый глаз, саднило висок. По пути Серову попался как-то растерянно на него глянувший Санек и еще какой-то санитар...

Во дворе Серова ждал Воротынцев. Он сразу же подхватил шкандыбающего на бегу Серова и поволок его к солярам. Больных во дворе, темном уже и прохладном, - почти не было.

- Ну, ну... - успокаивал неудавшегося заговорщика бывший лекарь. Ну, будет...

- Уехала, стерва... Уе... Меня этим акулам... На съедение оставила...

Серов внезапно перевернулся на живот, стал колотиться изрезанным лбом о все еще теплые, таящие в себе веселый, солнечный дух дня соляры.

Воротынцев подсел ближе, мягко попытался перевернуть Серова на спину и перевернул.

Затем так же мягко бывший лекарь переложил обмазанную йодом, не до конца обритую, а кое-где и плохо выстриженную голову к себе на колени, стал гладить Серову шею, виски.

- Бежать вам отсюда надо, - вздохнул нежно и сладостно даже маленький китаец. - Бежать. Хотя, видит Бог, я этого меньше всего хотел бы. Вы, вы... Они ведь вас сразу вычислили...

Расслабившийся было Серов вздрогнул, опять напрягся.

- В вас есть что-то от юродивого, поверьте! (Серов расслабился вновь.) И они это чувствуют и изничтожат вас, конечно. Не Россия сошла с ума. Сошла с ума интеллигенция. А сумасшествие, любой вид его: будь то паранойя с ее несмолкающим бредом, будь то маниакально-депрессивный психоз, будь то сама королева душевной гнили - шизофрения, так вот, сумасшествие всегда противоположно "божеволию", или, по-московски, юродству. Именно поэтому нынешние интеллигентные психи (да, да, теперь мы не диссиденты, мы психи, и психи, уверяю вас, настоящие!) объявили на всех уровнях войну высшей правде юродства. Зато с ума сбродству жалкому, зато с ума сшествию нагленькому дан зеленый свет! Сумасшедших выпускают из больниц.