Запонки императора, или орехи для беззубых - Лариса Исарова

Он нахмурился.

— Пусти, больно!

— Подумаешь, большая ценность, какая-то картина!

Марат покрутил пальцем у виска, а вечером явился с Кооператором. Я не посмотрела в глазок и впустила их без опаски, но тут же засунула руку в куртку и сжала в пальцах баллончик со слезоточивым газом. Верзила в этот раз не казался сонным и оглядел меня довольно нахально.

— Сестренка больше не чихает и не икает?

Кооператор ходил по квартире, точно пума по клетке, приглядываясь и принюхиваясь ко всему, что стояло в горке и висело на стенах.

Марат непринужденно облокотился на секретер, поигрывая по нему пальцами, его маленькие глазки искрились злорадством.

— Я вас не приглашала. — сказала я звенящим от злости голосом, — Что вы тут вынюхиваете?

Кооператор посмотрел на Марата.

— Люблю диких кошек!

Я вытянула по направлению к ним руку с баллончиком.

Они дернулись одновременно, и Кооператор произнес бесцветным голосом:

— Мне нужна картина.

— Я же не отказываю, только хочу показать Карену…

— Дам двадцать кусков. Даже двадцать пять, и покончим дело миром.

На секунду мелькнуло довольное лицо матери, потом я подумала. что освобожусь от Карена… что картина может быть неплохим подспорьем, если я надумаю уехать за бугор…

— Меня интересует конвертируемая валюта, — сказала я небрежно.

Марат и Кооператор переглянулись, пошептались.

— А сколько ты хочешь?

Кажется, Марат был не очень высокого мнения о моих умственных способностях. Или не верил, что я подковалась в вопросах искусства.

— Сколько стоил Шагал на аукционе Сотби? Не читали?

Они опять переглянулись, и Кооператор засмеялся. Звук был отвратительный, точно жестянка ударяла о жестянку, а глаза посветлели от прилива непонятного мне чувства.

Они ушили, прервав разговор и обходя меня, будто я была стулом с острыми углами.

Перед приездом Карена ко мне забежала Алка, кругленькая моя подружка с черными кудряшками…

— Слушай, говорят, у тебя клевая картина? — начала она с порога, — Мой шеф заржал и забил копытом. Он коллекционер живописи 20-х годов и о Шагале даже не мечтал. Он заплатит тебе больше всех, поверь, у него бабок — стены можно оклеивать…

— Уймись, может быть, я не буду продавать картину.

— Дура! — Тон ее был категоричен. — Зачем тебе неприятности? Ведь к ней надо охрану нанимать или в музей сдать под расписку…

— Ну что вы все прицепились! — взорвалась я, — Картина моя, что хочу, то и делаю. Вот возьму и в Фонд мира пожертвую…

Мы посмеялись, потом Алка рассказала об очередном своем приключении и под конец произнесла умные слова, только я к ним тогда не прислушалась:

— Никогда не надо иметь вещей, за которыми охотятся другие! Ни одна вещь не стоит человеческой жизни, даже просто спокойствия и я бы поспешила избавиться от этой картины, как от ядовитой змеи.

— Кинжал брамина?

Она меня поняла. В детстве мы зачитывались «Маугли», и нас поразил кинжал, который нашел Маугли в сокровищнице раджей. Он нес смерть всем, кто на него покушался…

Мне стало неуютно, по спине пробежали мурашки. Но все-таки я разрешила приехать и Лизе, хотя знала о ее завистливости. Высокая изящная Лиза приехала в вязаном жакете своей работы, настолько великолепном, что я облизнулась.

Я спросила, от кого она слышала о картине.

— От многих… По Москве пошли шорохи и стуки…

Потом Лиза осмотрела картину и сказала, что это не Шагал, а Филонов, но хорошего периода и редкой сохранности. Лицо ее прояснилось. Филонов был известен, но по ценности стоял неизмеримо ниже Шагала. На радостях она предложила поменять свой жакет на серебряные серьги в моих ушах. Они были из пуговиц XVIII века, а я не питала особенного пиетета к подлинности времени. Жакет мне шел больше, чем ей, и мы расстались, вполне довольные друг другом.

Скандал с Кареном

Приехавший из-за границы Карен пришел в ярость.

Нет, он не ругался, даже разрешил мне выбрать подарок из привезенных для семьи тряпок. И я взяла кожаную куртку из темно-зеленой с позолотой кожи, гофрированную и переливающуюся. как змея.

Карен выслушал мой рассказ о маминой картине, спросил, кто ее видел, что предлагал, и закурил трубку. Обычно он курил в определенное время, и это нарушение режима меня удивило.

— А подождать меня ты не могла? Ведь твоя мать именно мне поручала ее продать…

— Я и ждала, никому не продала…

— Но всем демонстрировала… Очень умно…

Он лихорадочно курил, сбрасывая пепел на ковер, чего вообще никогда себе не позволял.

— Ну в конце концов что для тебя даже сто тысяч? Их хочет заплатить профессор…

— Сто тысяч — ничто, пустяк, дым, а полмиллиона долларов?!

Я села.

— Но ее же нельзя вывозить… — пролепетала я.

Карен посмотрел на меня с отвращением.

— Теперь — почти невозможно. С твоим языком. Нет, даже самая умная женщина — идиотка.

Он встал, подошел к секретеру, вынул бронзовую ромашку, полез в тайник и достал коробочку с запонками. Потом открыл ее. Коробочка была пуста.

— Я так и знал, ты была слишком идеальна. Но приманка сработала, тебе нельзя доверять, как и всем остальным.

Я молчала, слишком ошеломленная, чтобы сказать хоть слово.

Неужели он всерьез мог меня подозревать? Или это глупая шутка? Маленький мужчина с седой головой и черными бровями не выглядел привычно снисходительным, воспитанным и ласковым. Что-то проступило затаенно первобытное, дикое, он точно приготовился к прыжку.

Сцена показалась мне бредовой. Я понятия не имела, куда делись его запонки. Они меня не интересовали, как и многие купленные им украшения. Я была к ним равнодушна.

Карен подошел, наклонился, сжал мои запястья, чем привел меня в негодование. Я близко увидела его тщательно выбритое холеное лицо, небольшие светлые глаза под черными бровями потемнели, взгляд давил… Я никогда не думала, что вещи имеют над ним такую власть. Я полагала, что он покупает антиквариат из страха потерять деньги и ради любви к искусству, что драгоценностями он откупается от придирчивости жены и настойчивости дочерей, сующих нос в мужские дела… Но если это не так, то кто же он?

— Кого ты принимала в квартире, дрянь?

Я улыбнулась. Криком меня нельзя было испугать.

— Маму.

Он все еще не отпускал меня.

— Еще кого, быстрее, без фокусов, пока я не вызвал парней!

Я внимательно всматривалась в моложавое лицо, с которого слетела маска. Мой содержатель был теперь обычным рыночным армянином, развязным и жестоким, презиравшим всех…

— Ну, а если я взяла твои запонки?!

Он опустил мои руки и выпрямился.

— Тогда отдай немедленно и можешь убираться..

Я засмеялась.

— Скорее будет наоборот. Это моя квартира, и наглые гости мне наскучили.

Он сел в кресло, потер лицо.

— Извини но шутка неудачная. Где запонки?

— А ты их выкупи!

И это он принял всерьез.

— Сколько?

— Двадцать процентов от их стоимости.

Он небрежно бросил на стол две пачки сторублевок. Он не усомнился в моих словах, значит, с самого начала относился ко мне. как к продажной девке, посмеиваясь втайне над моими попытками сохранять достоинство.

— Дай запонки, — сказал Карен бесцветным голосом, вновь превратившись в жизнерадостного мужчину, умевшего дарить радость в постели даже такой ироничной женщине, как я. Но теперь он уже не мог меня обмануть.

— Я пошутила. Запонки исчезли без моего участия. Даю слово. Надо вызвать милицию, снять отпечатки пальцев…

— Никакой милиции, идиотка.

Он опустил глаза и задумался, а я стала вспоминать всех, кто приходил в дом за последнее время. К сожалению, я стала неосторожной, пускала многих, но я хорошо знала тех. кто приходил. Разве что Кооператор… Но он ни до чего не дотрагивался. Марат?! Точно сигнал тревоги зазвенел в моей голове. А не он ли «сосватал» этот секретер Карену?..

— У кого ты купил секретер? — спросила я, и Карен непонимающе посмотрел в мою сторону.

— У той, что продала запонки. Я ее знаю несколько лет.

— А кто тебя с ней познакомил?

Он задумался.

— Кажется, Марат… Ты часто пускала в дом этого подонка?

— Пару раз забегал. В каких он отношениях с бабусей?

— Говорил, сводная то ли бабка, то ли тетка.

— Вместе ты их видел?

— Он меня к ней возил, она все приглядывала, чтобы он что-либо не спер, рассказывала позже, что ловила его не раз на таких штучках.

— А где она живет?

— Тебя это не касается.

Но я вспомнила, что когда-то Марат рассказывал о своей «сводной бабке» — сторожихе в палеонтологическом музее.

— Она при музее расквартирована?

— Допустим. Значит, ты в курсе?

— Чего?

— Дел этой особы…