Сказки Бернамского леса - Алёна Ершова

я не из этих мест, — напротив фения встал юноша в венке из трав, и Ойсин забыл, что нужно сделать следующий вдох.

— Вилли? — не веря собственным глазам, спросил он.

— Можешь звать меня так. — Молодой воин обнажил меч. — А можешь по-другому. — Лицо юноши пошло рябью, и вот на фения смотрят хитрые глаза Ападев.

IX

Никто из гостей не увидел метаморфозы, впрочем, не заметили они и прекрасную пепельноволосую деву, что замерла у входа. А вот Блодвейт узнала сиду лесного ручья в обличье юноши. Воспоминания окатили ледяной волной. Как наяву она увидела серые глаза Вилли, почувствовала мягкий пух над его верхней губой. Молодой охотник, которому не повезло попасться ей на глаза. Она играла с ним, позволяла целовать себя, обещала забрать в Холмы, если тот отгадает загадку цветов.

Ападев тогда приходила, умоляла снять с юноши проклятье, но Блодвейт лишь смеялась ей в лицо. Кем он приходился сиде лесного ручья? Сыном? Братом? Возлюбленным? Кем-то очень дорогим, раз она не побоялась в мести своей идти против дочери Хозяина Холмов. И не важно, как закончится этот поединок. Ападев уже победила.

Блодвейт спрятала лицо в ладонях не в силах противиться воспоминаниям. Сколько их было молодых и зрелых, богатых, властных, смелых, красивых. В эту минуту ей вспомнился каждый. Сида подняла глаза на фения, скользящего по залу.

Ойсин. С ним она тоже не была до конца честна. Обернувшись ветром, летала к его невесте, навевая темные сны. Заплатила наемникам… но скальд. Смешно, это как нужно было ослепнуть, как сильно хотеть выдать желаемое за действительное, что не распознать собственную магию.

Горечь разочарования разлилась по телу Блодвейт. Поняла она, что не любил ее Ойсин, а лишь использовал ее силу.

— Вот и поубивайте друг друга! – зло прошипела она, отворачиваясь.

— Так и уйдешь? – прогрохотало за спиной. Сида вздрогнула, обернулась и наткнулась на полыхающие зеленью глаза короля Нуада.

— Отец?

Хозяин Холмов отрицательно покачал головой.

— Уже нет. Ты поспешила отречься от меня и своего народа, как сейчас отрекаешься от этого скальда и всего человеческого, что есть в тебе.

— Он предал меня!

— Он ничего тебе не обещал, Блодвейт. Помнишь, я спрашивал, способна ли ты принять его волю, если она не совпадает с твоей? Пойми любовь – это не обладание, а жертва.

— Я и так пожертвовала всем ради него!

— Ты пожертвовала всем ради себя. Человек тут не причем. — Нуад пожал могучими плечами. — Впрочем, скоро это перестанет иметь значение. Ападев убьет его, ибо не может сравниться по силе и ловкости человек с туатом.

Блодвейт взглянула на Ойсина и сердце ее болезненно сжалось. Фений был изранен и едва держал меч в руке. Ападев же текучая, как сама вода, оставалась невредимой. Дочь Нуада закрыла глаза, присела и положила руку на земляной пол.

— Любовной магии я лишилась, но кровь туатов все еще течет во мне, — отстраненно произнесла она, вытягивая из земли ивовый прут.

В этот момент Ападев выбила у фения меч, и тот едва успел уйти в сторону, спасаясь от удара. Блодвейт кинула Ойсину прут, и тот поймал его и ударил прежде, чем успел сообразить, что в руках у него совсем иное оружие. Сида лесного ручья вскрикнула и опала водой. В луже остались лежать лишь венок из цветов да золотой браслет. Дерина и Блодвейт подбежали к скальду одновременно, и замерли, глядя на то, как он поднимает с пола витой браслет.

— Вот твоя пропажа, душа моя. — Ойсин протянул Дерине украшение, а та, всхлипнув, прижалась к нему.

— Что ж, герой, вижу, ты остался верен своей любви. — Блодвейт криво усмехнулась, глядя на то, как фений загораживает собой Дерину. – Но у каждого поступка есть своя цена. Поверив тебе, я отреклась от имени рода и вечной молодости. Так пусть твой род полнится лишь девочками, и некому тебе будет передать свое имя. Снимется же мое проклятье тогда, когда дева крови твоей полюбит туата, уродство которого также сильно как моя красота.

***

Спакона Тэрлег замолчала, и тишина опустилась на Зал под Холмом.

— Это ж, сколько тебе лет?! – не выдержала Айлин.

— Очень много, — проскрипела сида, — и все это время я стара и горбата. Моей молодости хватило лишь на одну человеческую жизнь, но прожила я ее с огоньком. Сила Холмов во мне сохранилась, но пробуждать землю после зимы я уже не могла. Зато научилась видеть нити судеб.

— А что стало с Ападев? Она погибла?

— Да, но она переродилась и нашла своего Вилли, хоть для этого и понадобилась почти тысяча лет. Правда, у лесного ручья больше нет сиды-хранительницы, а берега его облюбовали банши.

— Выходит, Айлин сняла твое проклятье со своего рода? – наконец спросил правитель сидов.

— Выходит, — старуха улыбнулась щербатым ртом, — и тебе помогла, и себе.

Айлин с теплотой посмотрела на супруга.

— Значит, у нас родится мальчик? – спросила она.

— Да. Ноденс вновь переродится, как в свое время переродился Нуад. Но круг должен замкнуться. А потому через пятьсот лет ваш сын ляжет на жертвенный камень, дабы напитать магию Бернамского леса.

2. Время пришло, а человека все нет

Сквозь брешь в ночном небе пролился лунный свет. Мазнул по глади озера и запутался во влажных, слегка вьющихся волосах. Мужчина прошелся по ним пальцами, словно хотел вычесать мягкое серебро, но вместо этого поддел длинную водоросль, вытянул ее и небрежно бросил на землю рядом с золотой уздечкой. Посмотрел задумчиво на эмалевые накладки, поднял глаза на человека, что спал неподалеку, и в очередной раз подивился чужой беспечности. У местных жителей зуб на зуб не попал бы от страха, окажись они рядом с келпи, а этот пожелал доброй ночи, накрылся плащом и заснул как ни в чем не бывало. И ладно если бы не знал, кого встретил на берегу озера лох-Каледвулх. Так нет же, сразу догадался. И при этом не только спас, но и вернул драгоценную уздечку. Не пожелал обрести власть над хранителем озера. Глупец. Или, наоборот, излишне хитер?

Келпи[1] обиженно фыркнул, не в силах разгадать чужой мотив. Дух хоть и был очень молод, но на собственной шкуре успел убедиться в том, что от людей стоит ждать