Вендия 1. Город у священной реки - Брэнт Йенсен

— Хамар, это чушь! — киммериец злился на себя за то, что потратил время, выслушивая россказни убийцы. — Ты был весь в крови. Ты сам, оружие, одежда! За ночь вся постель стала багровой. Дежурившие в ту ночь солдаты показали, что ты вернулся домой в какой-то жидкости с головы до ног. За тобой тянулся след! Прохожие видели тебя! И выжившие охранники брамина тоже. Они все дали твое описание!

— Я не убивал их, Конан, — Хамар повалился на пол и заплакал. К нему вернулись все прежние страхи, он вспомнил, что ему завтра предстоит умереть. — Не убивал. Просто не мог убить. Я же не сумасшедший, сотник. Брамин, его жена, семеро детей, стражники. Я бы никогда не притронулся к ребенку, Конан. Даже в той прошлой жизни. Зархеб не убийца.

Туранец рыдал так сильно, что тело его то и дело вздрагивало. Он скреб руками пол, словно надеялся прокопать подземный ход.

— В дни предыдущих убийств, — сказал Конан, — тебя тоже не было среди солдат. Не нашлось ни одного человека, кто показал бы, что видел тебя в это время. Хамар, ты убил всех этих людей и завтра примешь за это смерть.

С этими словами киммериец поднялся на ноги и вышел из камеры.

— Не уходи, сотник! Молю! — доносились крики из-за спины. — Я же тебе все рассказал! Один ты знаешь правду!

— Можешь закрывать, — сказал киммериец подошедшему вендийцу. – Мы поговорили.

Стражник грустно улыбнулся и покачал головой. Сначала нижний замок, затем верхний, следом за ними засов.

Молча шли Конан и вендиец вперед по коридору в направлении выхода из тюрьмы. Сзади слышались мольбы Хамара – или же Зархеба. Он кричал, что невиновен, и заклинал киммерийца спасти его.

Северянину было жутко. Он жалел, что пришел сюда. Конан отдал последний долг своему солдату и услышал правду. Вор Зархеб слишком долго бегал от своих преследователей, и когда он волею случая очутился в Вендии, его разум не выдержал. Он убивал, сам не понимая того, что совершает. Скорее всего, Хамар искренне верил в ту историю, которую он только что рассказал. Большая часть его сознания еще оставалась нормальной, и она не понимала, почему должна отвечать за действия своей темной сестры. Туранцу предстояло умереть с твердой верой в свою невиновность. Конан корил себя за то, что не разглядел изъяна в разуме Хамара. Он мог предотвратить все эти убийства, но не сделал этого. Это его следовало бы повесить завтра.

— Держите, — страж протягивал Конану его серебряные монеты. — На вас тяжело смотреть. Ни к чему была эта беседа.

— Оставь себе. Мне это было нужно.

Глава 3.

День казни Хамара. Дворец туранского посланника.

— Что значит, вы отказались забрать тело?!

Конан стоял, оперевшись руками о стол посла Шеймасаи.

Во дворец посланника киммериец прибыл сразу же, как узнал от вендийских солдат, что тело казненного преступника предали огню, а прах сбросили в реку. Сотник ни на миг не усомнился в том, чьих это рук дело.

— Хамар навлек позор на Туран, а потому не заслуживает тех похорон, что ты собрался для него устроить.

— Он был сумасшедшим, — кричал на посла Конан. Тот, казалось, не замечал нависавшего над ним киммерийца и продолжал спокойно заполнять какие-то свои бумаги. — Не понимал того, что натворил. Это даже вендийцы признавали.

— Повежливее, сотник, — холодно отрезал Шеймасаи. — Ты очень близок к тому, чтобы навлечь на себя мой гнев. Поверь, мне есть что написать о твоем поведении в послании к царю Илдизу. Что ты злишься из-за того, что собаку похоронили по-собачьи? Эрлик всё равно не принял бы его душу. Или вас с Хамаром что-то связывало?

— Он был одним из моих солдат! – Конан начал перебирать в уме всевозможные способы предания Шеймасаи смерти. Это помогало успокоиться.

— Мне кажется, было что-то большее, — посол наконец соизволил поднять голову. Взгляд его маленьких темных глаз был недобрым и колючим. — Мне рассказывали, что Хамар взывал к тебе перед казнью. Он упоминал некую тайну, в которую были посвящены вы оба. Что если это ты, сотник, задумал и организовал все убийства, а Хамар, бедный безумец, был лишь послушным проводником твоей воли? Может мне поговорить с властями Айодхьи, поделиться своими сомнениями?

— Дурак, — процедил сквозь зубы киммериец. — Можете хоть весь город оповестить о своих подозрениях. Тогда, надеюсь, Илдиз одумается и назначит на ваше место здравомыслящего человека.

— Пошел вон, — по слогам произнес Шеймасаи.

Телохранители посла демонстративно коснулись своего оружия. Эти двое гигантов не входили в сотню киммерийца, а относились к непосредственной свите Шеймасаи. Туранец не доверял посторонним людям, памятуя о незавидной участи своего предшественника на посту посланника в Вендии.

Конан сплюнул на шикарный туранский ковер, развернулся, не отвесив обязательного поклона, и вышел из приемной. За его спиной Шеймасаи махнул рукой стражам у дверей, чтобы те вернули киммерийцу его меч.

Суета, царившая во дворце посланника, раздражала северянина. Все куда-то спешили, сталкивались, кричали друг на друга. Охранники, прибывшие в Вендию вместе с Шеймасаи, терялись в этой обстановке и замещали понимание повышенной требовательностью к себе и окружающим. Конана только за время последнего визита успели пять раз остановить и поинтересоваться, кто он такой и что здесь делает. И это при весьма приметной внешности киммерийца. На самом же деле умелому вору или убийце не составило бы труда незаметно пройти сквозь все эти посты и не обратить на себя внимания патрулей. Слишком много сил тратила охрана на ликвидацию мнимых угроз. Интересно, они сами-то хоть осознавали, что как стражи никуда не годятся?

Во дворцах вендийской знати все было иначе. Спокойствие и порядок ценились превыше всего. Все находящиеся внутри люди относились друг к другу с почтением, киммериец ни разу не слышал, чтобы кто-то повысил голос во время разговора. Разодетые в шелка и вооруженные широченными саблями охранники встречались только на входе во дворец и у покоев его владельцев; выполняли они по большей части декоративную функцию. Те люди, в чьи обязанности входило поддержание покоя и безопасности, на глаза старались не попадаться, но вору, вздумавшему освободить вендийского князя от части его сокровищ, пришлось бы немало потрудиться, чтобы исполнить задуманное. Еще Конану очень нравилось отношение вендийцев к чужеземным гостям. Не было такого случая, чтобы киммерийцу или кому-нибудь из его солдат не поднесли чашу с вином и не предложили бы отведать фруктов или сладостей. В Туране и Заморе такие знаки внимания хозяева оказывали чрезвычайно редко.