Гвардия тревоги - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как это могло быть? Как они узнали, когда и где? Как вообще…
Мысли в Тимкиной голове мешались. Хотелось лечь где-нибудь у стенки (да хоть вон там, справа от водосточной трубы), подтянуть колени к подбородку и немного поспать.
Что-то крикнул главный. Квадрат матерился не останавливаясь, словно где-то в нем внутри прорвало ругательную трубу. Из-за дефекта его речи даже самая страшная и грязная ругань казалась смешной и глупой. Потом как будто бы еще стемнело, и наконец из темноты к Тимке выплыло совершенно незнакомое лицо с внимательными глазами. Выражение глаз, напротив, отчего-то показалось знакомым.
— Тимофей, ты сможешь сам дойти домой? Или тебя проводить? Это твоя собака?
— Да. Нет. Да, — собрав все силы, четко ответил Тимка.
— Хорошо. Тогда иди, — сильные руки поставили Тимку на ноги.
Дружок тут же метнулся к нему и прижался всклокоченным боком. В горле его рокотало, загривок стоял дыбом: «Все это время я дрался как лев! Ты видел?!» — легко перевел с собачьего Тимка и с трудом улыбнулся.
Уже уходя, он оглянулся, пытаясь все же увидеть и запомнить загадочных Борькиных друзей, вовремя пришедших ему на выручку. Прищурился, стараясь окинуть расплывающимся взглядом всю картину целиком…
И тут же морозным ознобом полоснуло по глазам, груди, спине.
На углу, придерживаясь рукой за водосточную трубу, стояла девочка в светлой куртке и смотрела на Тимку. Лица девочки почти не было видно, но перекинутая на грудь коса поблескивала в золотистом свете фонаря.
Маша Новицкая.
«Не может быть!» — подумал Тимка и едва не упал на разом подкосившихся ногах. Дружок испуганно тявкнул рядом.
Кровь стучала в висках. Тимка оглянулся еще раз. На углу никого не было. Значит, померещилось от лихорадки. Бывает. Слишком много думал.
Маша. Маша. Маша.
Глава 4
Маша
Большая серо-коричневая птица поднялась со стерни и истошно кричала, перелетая тяжело и невысоко. Брызги грязной воды разлетались в разные стороны. Топот копыт отдавался в голове.
Маша быстро оглянулась через плечо, продолжая чувствовать и направлять лошадь коленями и мизинцами рук, в которых свободно лежали поводья. Дина на Чалой далеко отстала и пустила кобылу шагом по краю поля. Ничего удивительного. За Машей с Карениным не угнаться никому, даже Дине. Маша — хороший наездник, а Каренина не надо уговаривать. Он сам любит бешеную скачку.
— По-че-му? По-че-му? — в такт ударам копыт стучало у Маши в висках. Коса билась на спине, словно птица, пытающаяся взлететь.
Лес светился акварелью, как на рисунке первоклашки про осень. Над синеющими холмами в темно-голубом небе парили разноцветные парапланы. От обиды и окружающей красоты хотелось заплакать, но слезы сохли на глазах раньше, чем успевали пролиться.
Маша ничего не могла понять, а Каренин ничего не мог объяснить. Он был замечательный — сильный, теплый и бесшабашный, с большими яркими глазами и чистыми чулками на стройных ногах. Почти три года Маше казалось, что Каренин понимает абсолютно все. Теперь она впервые чувствовала, что он всего лишь лошадь, и потому может только скакать по стерне, вспугивая отяжелевших за лето птиц.
Никто не может ей ничего объяснить. Хотя Ася честно пыталась. Она говорила, что Маша должна сама все понять и принять решение. Какое? О чем — решение?
В небольшую конюшню в поселке Можайском Маша приезжала два раза в неделю уже три года. Но с самого раннего детства она любила лошадей так, как другие любят землю, по которой ходят, или пироги с яблоками, которые печет бабушка. Создавалось такое впечатление, что с этой любовью она родилась. Все родные удивлялись и вместе и поврозь пытались вспомнить среди предков казака или хотя бы какого-нибудь кочевника. Папа смеялся, что ради Маши и для поддержания реноме семьи придется такого предка выдумать. В три с половиной года у Маши совсем не было кукол, зато имелся целый табун игрушечных лошадей, самых разных — резиновых и матерчатых, пластмассовых и из папье-маше. У каждой лошади была кличка, свой собственный характер и свое постоянное стойло в конюшне, которую Маша с помощью Аси соорудила из трех старых обувных коробок. Имелись и родословные — все игрушечные лошади находились между собой в сложном родстве (родные и знакомые неоднократно проверяли — Маша знала наверняка и никогда не путала, кто в ее табуне составлял пару и кто от кого родился). Уходя в детский сад, а потом в школу, Маша выпускала табун пастись на широкий подоконник, а когда возвращалась, прежде чем самой сесть за стол и пообедать, неизменно задавала корму лошадям. В чем-то это было даже удобно. Например, у друзей и родственников семьи никогда не возникало вопроса о том, что подарить средней девочке Новицких. Пока была маленькая — игрушечную лошадку. После — что-нибудь, связанное с лошадьми.
Маша выходила Каренина на кругу, расседлала и теперь растирала клоком сена. Конюшенная кошка Муся, расслабленно повалившись набок едва ли не под ногами коня, кормила молоком трехцветного котенка-переростка. Остальных котят Дина утопила в бочке сразу после рождения, а этого оставила матери в утешение. Обходя Каренина, чтобы растереть с другой стороны, Маша осторожно подвинула Мусю ногой. Муся недовольно мявкнула и лениво отмахнулась лапой, взметнув опилки.
Дина повесила на крючок недоуздок, сняла с гвоздя ватник, перекинула через плечо, остро взглянула на девочку.
— Дина, что на свете главное? — спросила Маша, не переставая энергично работать рукой.
— Лошади, блин, конечно, — Дина перегнала сигарету в другой угол большого рта, пожевала ее, потом, согнув, подняла ногу и выбросила клок сена с опилками, застрявший за голенищем кирзового сапога. По внешности и повадкам владелица конюшни сильно напоминала своих питомцев. Маша всегда находила это естественным.
— А после лошадей? — не унималась девочка.
— А после лошадей — все фигня, — решительно ответила Дина, но, помолчав, надумала проявить участие: — А ты о чем паришься-то?
— Ася говорит: главное — это пробиться.
— Ася? Сеструха старшая? — неуверенно переспросила Дина. Она не была любительницей разговоров и даже после трех лет общения знала о своей помощнице до смешного мало.
Маша кивнула.
— А то! — подумав, согласилась Дина. — Только куда? Куда пробиваться-то?
— Ася сказала, я сама должна решить.
— Ну и решай себе, в чем заморочки-то? В твои годы торопиться некуда — крыша есть, папка с мамкой кормят, в школе учат, чего еще?
— Она говорит, я бросить должна…
Дина нахмурилась, снова зажевала сигарету. Небольшие темные глаза ее смотрели внутрь, по-видимому, она что-то вспоминала.
— А вот это уж фиг им! — резко сказала она. — Каждый к своему пробивается — это верняк. Не то все давно у одного корыта столпились бы… и на том всё и кончилось. Обойдутся, это я тебе говорю!
Маша подумала и улыбнулась впервые за день.
— То есть ты полагаешь, Дина, что мне можно не торопиться к… к их корыту?
— А то! — Дина совсем по-лошадиному мотнула головой и решила закрепить успех. — Хочешь кофе с бубликом?
— Спасибо, Дина, не хочу, — вежливо отказалась Маша.
— А я бы тебе и не дала! — довольно захохотала Дина. Ее шутки никогда не отличались тонкостью и изяществом.
Маша взяла из кипы свежий клок сена. Муся стряхнула с себя присосавшегося котенка и тяжело вспрыгнула на кормушку. Каренин фыркал и пытался с плеча захватить губами Машину косу — их вечная игра.
— Надо сходить печенья им купить… Пусть Маша там накроет, хоть чаю попьют…
— Обойдутся, — хладнокровно заметила Ася, которая сидела в родительской комнате у старого полированного трельяжа на низенькой табуретке и одновременно делала два малосовместимых на первый взгляд дела: накладывала на лицо маску против расширенных пор и читала учебник по физике. — Они же не есть сюда ходят.
— Все равно неловко, — возразила Майя Филипповна, мать Аси. — Люди в дом пришли, надо хоть чем, Да угостить…
— Я могу сейчас сбегать, — вывернулась из коммунального коридора Люда (как только услышала?).-И чайник поставить. И накрыть.
— Хорошо, Людочка, сбегай, конечно, — Майя Филипповна достала из сумки кошелек, щелкнула замочком, заглянула внутрь, вздохнула. — Пятидесяти рублей хватит, ты думаешь? Если хоть грамм семьсот купить, на всех…
— Я знаю классное печенье, — жизнерадостно сообщила Люда. — С такими пупочками сверху, как будто бы варенье. И всего 49 рублей за килограмм. Называется «Наслаждение вакханки».
Все, кто был в комнате, дружно рассмеялись. Даже Ася не выдержала и растянула губы в улыбке.
— Иди уж… вакханка! — Майя Филипповна, все еще смеясь, вынула из кошелька деньги, вручила их девочке и подтолкнула младшую дочь к двери.
— Уже бегу! Вы Машке скажите, что я все сама сделаю, — протараторила Люда и исчезла в коридоре. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.