Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

— Вставай, — сказал он. — Мне нужно тебе что-то показать.

Они прошли внутрь дома, в кабинет Сергея Серафимовича.

Кабинет Андрею всегда нравился. Он принадлежал не Ялте, а петербургскому профессорскому дому. С высокого потолка свисала на бронзовых цепях люстра с белым матовым абажуром, являвшая собой как бы впятеро увеличенную керосиновую лампу, хотя люстра была электрической. Пол кабинета был застелен огромным, от стены до стены, персидским ковром, и посреди него стоял овальный стол, накрытый шоколадного цвета суконной скатертью. Вокруг стола на неизменных местах стояли венские стулья. У дальней стены располагался большой письменный стол с мраморным прибором и часами: часы были ампирными, с позолоченными сфинксами и малахитовыми колонками. Между столом и голландской печью поместился высокий, красного дерева книжный шкаф, напротив, между двух окон, стояла бочка, в которой росло лимонное дерево, иногда дававшее настоящие плоды, а по обе стороны от него — глубокие черные кожаные кресла. Такой же диван — мягкий и уютный, Андрею приходилось спать на нем, — стоял справа от печи. И ничто в этом кабинете никогда не менялось, не сдвигалось с места.

В кабинете было две картины. Одна, принадлежавшая кисти Айвазовского, изображала бурю на море. Зеленые, подсвеченные прорвавшимся сквозь облака солнцем волны накатывались на зрителя, неся беспомощную, с порванными парусами шхуну. Вторая — Екатерининских времен — была портретом молодого черноволосого человека в зеленом мундире с красными отворотами и узким эполетом на плече. Резкими чертами лица он был похож на отчима.

— Садись, — сказал Сергей Серафимович, указывая на кресло.

Сам же он подошел к письменному столу, вытащил до отказа верхний ящик, нажал, не таясь, на скрытую кнопку в его задней стенке, отчего эта стенка откинулась, и отчим вынул оттуда связку ключей. Действия отчима Андрея заинтересовали, потому что никогда ранее он не предполагал за Сергеем Серафимовичем склонности к секретам, а обстановка светлого уютного кабинета не вязалась с потайными кнопками и двойными стенками.

Взяв ключи, Сергей Серафимович отошел к стене, на которой висел портрет военного, обернулся к Андрею и сказал:

— Подойди ближе. Я хочу, чтобы ты все запомнил.

Андрей послушно поднялся. Сергей Серафимович взял его за руку и провел его указательным пальцем по раме. В одном месте палец ощутил выпуклость. Сергей Серафимович нажал на эту выпуклость пальцем Андрея. Неожиданно картина сдвинулась с места и с помощью какого-то скрытого механизма откинулась, словно дверца шкафа. За картиной образовался серый стальной сейф.

— Возьми ключи, — сказал Сергей Серафимович. — Сначала маленький. Вставь в верхнюю скважину и поверни три раза против часовой стрелки.

Андрей подчинился. Ключ двигался легко и послушно.

— Обедать пойдете? — спросила Глаша, без стука войдя в кабинет.

— Через десять минут, — сказал отчим.

Андрей отметил, что отчима не смутил приход служанки.

— Теперь поверни ручку сейфа вправо. Два раза.

Дверца сейфа, тяжелая и толстая, беззвучно отворилась.

Внутри лежали бумаги: две или три связанные шнурками кожаные тетради, синий пакет и несколько конвертов.

Сергей Серафимович вынул один из конвертов и показал Андрею. На конверте было написано:

Андрею Берестову

Вскрыть в случае моей смерти или исчезновения.

Это была странная надпись. Она звучала словно из настоящего романа, ее последнее слово могло встретиться у Коллинза или Буссенара. Но Андрей ничего не сказал.

Сергей Серафимович положил конверт на место. Затем вытащил с нижней полки толстый синий, запечатанный сургучом пакет.

— Здесь, — сказал он, — шестьдесят тысяч долларов. Я полагаю, что эта валюта имеет больше шансов пережить любую войну, нежели европейская. Здесь же акции швейцарской часовой фирмы «Лонжин». Наверное, и их не коснутся грядущие трагедии. Хотя кто знает… Что касается писем и бумаг, то ты имеешь право прочесть их, но никому, ни при каких обстоятельствах не должен их показывать. Впрочем, если у меня будет время и возможности, я постараюсь их уничтожить.

Сергей Серафимович поглядел на оторопевшего Андрея и улыбнулся, как всегда холодно, одними губами:

— Их давно надо было уничтожить — всего с собой не возьмешь. Я слишком здесь зажился.

С этими словами он закрыл сейф, взял у Андрея ключи, запер его и вернул портрет на место. Молодой офицер глядел на Андрея строго, даже сурово.

— Ты все запомнил? — спросил отчим.

— Да. — Андрей чувствовал себя неловко.

Он был бы рад уйти. Но нельзя. Чтобы отвлечься от странных поступков отчима, он подмигнул портрету. Портрет, по семейному преданию, изображал прадеда Сергея Серафимовича. «А может, это я сам», — шутил отчим, если кто-нибудь из гостей обращал внимание на сходство офицера и отчима.

— Перейдем ко второму действию семейной мелодрамы, — сказал отчим. Он пересек кабинет и у самого книжного шкафа резким движением откинул угол ковра. Затем присел на корточки.

Паркет под ковром был точно таким же, как и на открытых участках пола. Он был набран квадратами из светлых и темных планок.

— От ножки шкафа, — сказал Сергей Серафимович, ведя указательным пальцем по паркету, — третий квадрат.

Он показал на темный квадрат со стороной примерно в пядь, который ничем не отличался от соседних. Затем раскрыл прикрепленный к цепочке с часами перочинный ножик и, подцепив лезвием, приподнял одну из планок. Под паркетом обнаружилось углубление, дно которого представляло собой металлическую пластину.

— Для этого у тебя есть второй ключ, — сказал Сергей Серафимович. — Открывай.

Андрей присел рядом с отчимом и вставил ключ в отверстие в пластине.

— По часовой стрелке, — сказал Сергей Серафимович. — Два раза.

Раздался щелчок, и крышка легко открылась, обнаружив внутри такой же металлический ящичек, что лежал в сейфе. Он был набит кожаными коробочками. Сергей Серафимович взял верхнюю и раскрыл ее. В коробочке лежала золотая брошь, усеянная изумрудами.

Храня молчание, отчим открыл поочередно еще несколько коробочек, показав Андрею их содержимое — разного рода драгоценности, из которых Андрею запомнился лишь массивный перстень с опаловой камеей.

Затем он молча сложил все обратно, закрыл шкатулку, восстановил паркет и положил на место ковер. На этот раз он поднимался тяжело, ему пришлось опереться на руку Андрея. Отчим поморщился, недовольный собой, и сказал: