Андрейка - Леонид Кокоулин

- Милая, ласковая.

- А Талипа возьмем?

- Талипу надо строить ЛЭП.

- А мне не надо? Я ведь тоже строю!..

На том и покончили.

Нет, не умею я с Андреем разговаривать. Оделся и ушел в горы-гольцы. Стою под самым небом. Низкие беспокойные тучи плывут над туманом. Горы далеко внизу. В расщелине еле дымит поселок. Думаю об Андрейке.

Почему-то все ребята считают, что я на него имею больше прав. Почему? Димка с Галкой даже просили его у меня, хотела Галка увезти к своей матери. А теперь, не знаю, что делать. Где я буду завтра - неизвестно. Ничего не могу придумать. Пацану нужна школа, близкие, любящие его люди. У меня в кармане телеграмма - вызывают в управление. Несчастный случай на производстве, я, прораб, в ответе, но какое бы решение ни приняли, не могу я Андрея вот так оставить. Не могу, и все тут. Просеку буду рубить, все что угодно, пока не определю его. Андрей еще не знает, что Седой умер. Мы ему не говорим. Мальчишка к нему был привязан. А может быть, в таких случаях надо говорить? Все это получилось очень нелепо. Седой отморозил ноги. В тот день, когда он нес заболевшего Талипа из тайги, дул сильный холодный ветер. Седой снял с себя портянки - замотал Талипу лицо и руки. Когда дотащил до палатки, разуться не смог - ему разрезали сапоги, а ноги у него почернели.

Я так и не поговорил с ним напоследок. Заезжал раз в больницу - Седой лежал на спине, прикрытый одеялом, увидел меня, улыбнулся, сдул упавшую на глаза прядь волос.

Я смотрел на Седого: не лицо - земля. Только и есть всего - глаза. А он все улыбался.

- Слушай, - сказал он тихо. Губы у него потрескались. - У меня к тебе просьба - присмотрись к Полине Павловне, пожалуйста. Это стоящий человек. Если попросит, отдай ей Андрюху. И еще, - Седой набрал воздуха, в груди у него сильно свистело, - не пиши матери, пусть живет надеждой. Обещай, дед!

Я попрощался с Седым и вышел в коридор.

Доктор отвела меня от двери.

- Что за человек ваш Талип? Салават Юлаев? Я его боюсь. Даже судно не доверяет, все сам и спит тут. Я уже смирилась, а он все свое: не будете лечить как следует - башка сикирить буду. Кто знает, что ему в голову взбредет.

Успокаиваю доктора и спрашиваю про Седого. Доктор пожимает плечами: начался двусторонний отек легких.

А я так и не поговорил с ним, хотя были мы старыми товарищами. Ну что же, теперь придется попристальнее приглядеться к Полине Павловне...

В ГОСТЯХ У НЕЛЬСОНА

Из палатки выглянул Андрей и обрадованно закричал во весь голос:

- Смотри, братва, дед вернулся. Вот он, видите, я же говорил!

- Вот тебе, Андрей, работенка, - я протянул ему старый заржавевший пускач, который подобрал на руднике - Возьми у бригадира ключи и отремонтируй.

- Сейчас?

- Да нет, когда снег перестанет.

Андрей деловито осмотрел заржавевший пускач.

- Постараюсь, дед. А ты меня к Нельсону возьмешь - пончики поесть у Полины Павловны?

- Ты откуда взял?

- Мужики говорили.

Захожу в палатку - так и есть, телефонограмма. Читаю: "НА ПЕРЕВАЛЕ ЛИТОЙ ГРАНИТ ТЧК БОРОВЫЕ СТАНКИ НЕ БЕРУТ ТЧК ВВОД ЛИНИИ СРЫВАЕТСЯ ТЧК ТЯГЛОВ".

Надо ехать. Если уж Нельсон написал, значит, плохо дело.

- Заводить, дед?

- Долго думать нечего, поехали.

Усаживаемся в вездеход, и Славка трогает машину.

Дорога бежит по крутому нагорью. По обе стороны упал навзничь стланик. Метели прикрыли его ветки, пригрелся под снегом и будет лежать так до весны, сохраняя завязь шишек. Весной распрямится, зеленая хвоя станет голубой, запахнет кедровым орехом. Но уж если пожар, то страшен стланик в огне. Тушить его бесполезно. Это сплошной вал огня. Горит и стонет, как живой. Вначале замрет, притаится огонь - хитрый зверь. Это он ждет, пока из хвои вытопится и накалится смола, потом заголосит - душу вывернет. Перебежит огонь дальше на хвою, стебли корчатся, судорожно упираясь вершинами в землю, норовят подняться, да так и замрут. Не вздумай попасть случайно на это кладбище, хоть летом, хоть зимой. Запутаешься, обдерешься. А если еще и припозднишься, то испугаешься до смерти.

Сейчас мы едем в бригаду Нельсона, к тому самому бригадиру, бывшему строителю Иркутской, Братской, Вилюйской ГЭС, который со своими ребятами еще в 50-х годах выдал всесоюзный рекорд скорости при натяжке проводов линий электропередач Иркутск - Братск.

Но в один из самых неудачных дней оборвался провод и выхлестнул Ивану Михайловичу Тяглову глаз. Вот тогда и пристала к нему кличка "адмирал Нельсон". С тех пор почти никто не знает его настоящей фамилии, разве только бухгалтерия. Я тоже о Нельсоне знаю понаслышке, близко сталкиваться не приходилось. Уже лет двадцать, а то и больше бригадирствует он по линиям.

Говорят, адмирал - мужик себе на уме, и что у него характер не из легких, и что не любит, когда в его дела суют нос. Но за справедливость Нельсона уважают товарищи. И еще рассказывают, не любит адмирал смотреть в рот начальству и будто самому ему не раз предлагали портфель, да все не соглашается на должность. Начальники приходили и уходили, а бригадир оставался бригадиром...

Славка переключил скорость.

- Ну, кажется, подъезжаем, - сказал он. Круто повернул вправо и сразу подрулил к вагончикам, в которых жила бригада.

Как всегда на ЛЭП, первыми встречают гостей собаки. Псы облаяли машину, обнюхали нас, успокоились, но вид их говорил: палки не хватайте, камни из-за пазухи выбросьте.

Вагончики образовали незамкнутый круг с выездом. Такое расположение напоминает старинную крепость. Только нет часовых у ворот.

- Ну, что же вы, входите, - звонким голосом приглашает Полина Павловна.

Обметаем веткой стланика снег с валенок.

- Да вы проходите, проходите, снег не сало - стряхнул и отстало.

У Полины Павловны на кухне блеск: пол выскоблен дожелта, кастрюли улыбаются. Вижу - рада нам. Но не просто так: нет-нет да и клонит разговор к Андрею. Вроде и не должно бы удивлять это: в какую бригаду ни приедешь все спрашивают о мальце. Но у нее свой прицел - забрать к себе хочет мальчишку. Не раз уж говорил: сын он бригадный, не мой, ребятам и решать.

Как-то приехала Полина Павловна в бригаду к Димке, поохала, повздыхала и давай нас корить: и папиросами-то начадили - топор вешай, и выражаетесь не так. Разве общество это для ребенка?..

- Слушай, Полина Павловна, - озлился Седой, - хоть и уважаем мы тебя, а иди-ка ты лучше подобру-поздорову, пока холодок, да не торопись к нам в другой раз. А ты, мужик, - это к Андрею, - ступай на улицу, посмотри погоду! А ты видела лицо Талипа, - наступает Седой на Полину Павловну, когда он по ночам шьет или стирает Андрейкино?

Та молчит.

- То-то!.. Живут люди и пусть живут...

Полина Павловна сутулится, плечи у нее вздрагивают. Седой не может усидеть на месте.

- Полинушка, милая ты моя, - говорит он, - послушай, что я тебе скажу, только не реви!

Полина Павловна поднимает голову и с надеждой смотрит на Седого.

- И твой черед наступит, - Седой кивком отбрасывает волосы, - вот увидишь. Куда мы с ним, ведь скоро в школу ему...

И еще вспомнилось мне: приезжаю где-то под утро в Димкину бригаду, захожу в палатку. С ножницами в руках Седой за столом сидит, через плечо рулетка и охапка лоскутков. Что это он ночью вздумал ветошь перебирать?

- Кружок кройки и шитья? - спрашиваю.

- Видишь, какая штука, дед, - вздохнул Седой. - Шьешь, порешь, ниткам горе. Набрали Андрею обновки. А не люблю я эти лямочки, а ленточки, вязочки. Да и Андрей не хочет надевать. Просит штаны, как у меня, с карманами. Посему ателье. - У Седого рот до ушей. - Модняче получается. Ну-ка, дед, снимай брюки, и твои смоделирую, с себя уже искромсал, за Талиповы взялся. Скрою, приметаю: то карманы ниже колен получаются, то прореха кукишем выходит.

Смотрю.

Так и есть, вот и обрезки от его парадного костюма. Но Седой доволен.

Вспоминая, мне показалось, что я всего-навсего успел закрыть глаза. Посмотрел, а Полина Павловна закалывает седую прядь на маленькой головке и сразу становится выше ростом.

- Да проходите же, что задумались?

Ходит она легко. Ставит на стол пирог с кетой и луком, мягкий. К пирогу - холодный квас. Проголодались с дороги да и давно уже так вкусно не ели. Наваливаемся.

На ЛЭП закон: кто бы ни зашел, ни заехал - угостят как следует, отдохнуть предложат.

- А где народ? - спрашиваю.

- Мужики-то? Вторую неделю ни обеда, ни ужина. Там, на увале, камень угрызть не могут. Адмирал темнее тучи. Только зубами скрежещет, зверь зверем! Вам чайку или компоту?

- Спасибо, Павловна, спасибо.

- Не за что. Они тут недалеко, километрах в шести на заход солнца. Вернетесь - чайку морского сотворим. Кипяток постоянно крутым держим. Нельсон, спасу нет, как с пылу любит.

Поблагодарив еще раз хозяйку, выхожу из столовой под навес. Ветер сухим веником пошуршал под навесом, где аккуратно, по-хозяйски сложены тросы, пилы и прочая монтажная арматура. Бреду по снежному целику через елань к подножию хребта. Пробираюсь сквозь ерник - цепкий, как колючая проволока. Прыгаю, как козел, с камня на камень; хорошо, хоть ветер обдул с них снег, видно, куда ступать. Оступишься - свернешь шею. А идти между камнями неохота. Будешь барахтаться в снегу и вешки не увидишь. Сдвигаю на затылок шапку, расстегиваю меховую куртку - валит пар. Хватаю, как загнанный мерин, воздух. На самом крутяке булыги реже, и совсем неудобно ступать но ним. Но вот камни стали окатистее, скоро, значит, перевал. Так и есть, на самой макушке копошатся люди. Сам черт не скажет, как только затащили сюда эту махину БУ-20. Подхожу, здороваюсь. Парней не признать: все обросшие.