Охота на сурков - Ульрих Бехер

Единственное оружие, имевшееся в моем распоряжении, — суковатый с железным наконечником альпеншток мадам Фауш.

Я вынул монокль из глаза и крадучись спустился к ручью, бурнопенящемуся Розегу, молочные брызги которого отливали синеватой зеленью, будто увлекая за собой клочки небес из облачных брешей и осколки горного хрусталя; рокот, рев, шипение ручья полностью заглушали шум моих крадущихся шагов.

Увесистый камень с острыми краями — жалкое и даже никудышное подобие ручной гранаты — я поднял и зажал в левом кармане, продолжая пригнувшись красться вдоль берега, поросшего густой травой и усеянного плоско сточенной галькой, пытаясь незаметно обойти «засаду», где меня подстерегала рука в свитере с египетским узором, и сзади подобраться к этому парню или этим парням. В марте 1916 года я семнадцати лет и трех месяцев от роду, командир штрафников, вот так же вооруженный до смешного никудышным оружием, вынужден был «не отрываться от врага».

…Отряд особого назначения из драгун четырнадцатого полка, в который я вступил вольноопределяющимся, был переведен на южный фронт и придан пятой армии Бороевича, а уже в четвертой битве на Изонцо был, как говорится, перемолот. Тогда-то я и стал командиром штрафников: воров и бродяг, которых выпустили на фронт с каторги и из тюрем. Некое подобие маломощной штрафной роты (80 солдат), которыми я командовал в ту весну. Хоть меня и не произвели еще из вольноопределяющихся в унтер-офицеры, бандиты большей частью с отеческой теплотой называли меня «господин лейтенант», что звучало как «господин Налейнам». А чехи, говорившие на ломаном немецком (если они не перебегали к сербам), называли меня «пане Налейка». Мы располагались в нескольких десятках километров от той самой горы Сан-Мишель, где в следующей, пятой битве на Изонцо предстояло пасть великому множеству итальянцев и австрийцев; австрийцев — это значит: хорватов, венгров, тирольцев, чехов, украинцев, поляков и так далее.

— По данным разведки, противник намеревается форсировать Пьяве, — сказал мне генерал. — Меня в настоящую минуту больше всего занимает, какое оружие я смогу выделить твоим вооруженным силам. — («Вооруженные силы, — ничего себе!» — подумал я.) — Ну-с, во всяком случае, окопайтесь. Ты же командуешь штрафниками, вот и разбирайся сам.

— Окопаться! — приказал я, вернувшись из штаба корпуса к своим «вооруженным силам».

Штрафники стали окапываться с таким усердием, что в мартовском воздухе повисла земляная завеса. Солдат, на гражданке домушник, крикнул:

— Слушаюсь, господин Налейнам, мы окопаемся и докопаемся до пупа земли.

Наконец к нам прибыл вестовой с мулом, притащил два пулемета с погнутыми стволами, да и они никуда не годились. Вслед за вестовым появился артиллерийский техник, юнец моего возраста с шестью мулами, одной полевой пушкой и одной гаубицей.

— Эй, штрафники, получай артиллерию!

— Говори, — заорал я, — пока я из тебя душу не вытряхнул, что это с твоей гаубицей?

— Все детали сработались, — покраснев, пробормотал молокосос. — Вот при стрельбе и опрокидывается.

Штрафники стирают носовые платки в Пьяве — ввиду ненадежности замаскированной в кустах артиллерии.

— Будут хоть белые платочки, как итальянцы нагрянут, пане Налейка.

Я точно держался берега. Не берега Пьяве, а берега Розега, и прыгал, будучи не семнадцати, а тридцати девяти лет от роду, с одного обломка, обточенного бурным ручьем, на другой. И тут между тремя соснами увидел ее, косо торчащую гранитную глыбу возле шоссе на Русселас.

Три сосны, сливаясь, выглядели отсюда как одна.

На секунду я вставил монокль в слабовидящий глаз. Один из двух белобрысых парней, недавно поселившихся в отеле «Мортерач», распростерся на животе, обратив ко мне подбитые гвоздями башмаки, рюкзак его лежал неподалеку. Второй, спиной ко мне, опустился на одно колено, прислонясь правым плечом к глыбе, словно стоял на посту.

Однако кажется, из огнестрельного оружия он не целился.

На обоих парнях свитера с одинаковым египетским узором, брюки-гольф и белые шерстяные носки-гольф. Рядом с парнем, что опустился на колено, укреплен на штативе фотоаппарат, на обычном складном треножнике из вороненой стали. А значит, это могла быть одна из трех ножек штатива, которая десять минут назад высовывалась рядом с рукой из-за гранитной глыбы.

Могла быть.

Я зашагал по низкой прибрежной траве. И они обнаружили меня только тогда, когда я остановился в пяти шагах за их спинами, сжимая правой рукой альпеншток, чтобы он мог послужить мне и как колющее и как рубящее оружие, левой держа наготове сунутый в карман камень, очертания которого напоминали некий определенный предмет.

— Ну-с, господа, какова охота?

Стоящий на колене резко повернул ко мне лицо. Лицо не очень красивое, маловыразительное, однако располагающее к себе. Довольно приятное, заурядное юношеское лицо, волосы тщательно расчесаны на пробор, напомажены брильянтином — пепельный блондин; мещански-фатоватые полубаки придавали ему вид типичного австрийца. Это я уже отметил мимоходом в отеле «Мортерач», так же, как и то, что второй парень — блондин соломенно-желтый.

Сейчас этот второй лежал на клетчатом пледе. Приподнявшись на руках, он куда медленнее приятеля повернул голову в мою сторону, и я впервые так близко увидел его лицо — не лицо, а непропеченный блин, — усыпанное прыщами, они четко выделялись на белесой пористой коже. Нет, он повернулся ко мне не по собственному побуждению. Скорее уж подражая первому парню. Но вот, но вот, кажется, он хочет доказать, что и сам на что-то способен. Стоя на колене, он протянул руку к рюкзаку (горчичного цвета, новый с иголочки). Резкий кивок Пепельного — явно жест начальника. И Соломенный застыл, не дотянувшись.

Быстрый взгляд Пепельного уперся в мой левый карман. Я схватился за камень, как за пистолет, словно заядлый стрелок в американских гангстерских фильмах, для которого нет большего удовольствия, чем палить из разных пистолетов сквозь брючный карман.

Тут Пепельный — раз-два-три и — вскочил на ноги. Соломенный тоже вскочил, подражая ему, не менее ловко и быстро. Я сделал шаг назад. Оба были ростом метр восемьдесят пять, у Пепельного весьма спортивный вид, у второго — какой-то вялый. Не странно ли, что у них одинаковые безвкусно-пестрые свитера, одинаковые брюки в елочку, одинаковые белые гольфы. А кто одевается одинаково: иной раз близнецы. Или гомосексуальные любовники. Или — «зондеркоманда в штатском».

Парень с располагающим лицом:

— Охота? Какую охоту имеете вы в виду?

— Очень уж похоже, что вы подстерегали добычу.

— Подстерегал? Ничччего себе. Вполне может быть, я и вправду кое-что хотел подстрелить.

— А! Хотели кое-что подстрелить.

— Вполне может быть, что сурка.

— А! Сурка.

— Вполне может быть. Нашей вон «лейкой». Щелкнуть хотел.

— Щелкнуть. Вот оно что. Но штатив-то разве не удобнее поместить на валун. А не за валун?

— В конце-то концов это наше дело, — отрезал Пепельный; и возразить было нечего.

Разговаривал со мной только он, и его венский диалект не оставлял никаких сомнений, я, для которого этот город много лет был родным домом, даже угадал, из какого он района: из VII-го, да, из района новостроек со спортивным залом на Зибенштернгассе, где в 12 часов дня 25 июля 1935 года собрался 89-й полк СС, чтобы, переодевшись в форму вооруженных сил федерации, на грузовиках отправиться к Баллхаусплац[17]; там они беспрепятственно въехали во двор Государственной канцелярии и прикончили карликового канцлера Дольфуса, этого «миллиметтерниха».

— Наше дело, не правда, Шорш?

Шорш, Шорш: краткая форма от Георга. Судя по этому, тот, к кому обращались, был Мостни. Он еще не проронил ни слова, только таращился на меня, но глядя не в глаза мне, нет, а поверх глаз, на шрам, глядел с тупым выражением белесопористого лица, в котором я усмотрел дикую ненависть. На риторический вопрос того, кто разыгрывал начальника, этого Й. Крайнера (так внес он себя в списки Клуба аллергиков), Мостни не ответил, и выражение его лица и его молчание мне не понравились, а близкий рокот Розега в подобном сочетании не нравился мне тем более.

Внезапно я подумал, что игра, в которую я ввязался, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО таит в себе потенциальную опасность, но все-таки сказал:

— Разумеется, ваше дело. Одно только странно, что, м-м, поставив аппарат на штатив, на высоту человеческого роста, вы опустились на колено, чтобы щелкнуть и сделать моментальное фото. Потому я и задаюсь вопросом, не собирались ли вы, вполне может быть, вовсе не лейкой «щелкнуть» сурка, а… м-м…

Пепельный слегка повысил голос:

— А?..

— А… — я нарочито, хоть и легонько шевельнул лежащий в левом кармане камень, — а скажем, к примеру, из пистолета… или мелкокалиберной винтовки.