Грузовой лифт - Фредерик Дар

— Вот видите — никого нет!

Для полной уверенности она заглянула в кухню и в гостиную.

Никого нет! Она почувствовала себя спокойнее.

— Не понимаю, почему он пришел ночью. Это так не вяжется с его привычками.

— Может быть, он хотел пожелать вам счастливого Рождества?

— Он? Видно, что вы его не знаете! Действительно здесь какая-то тайна… Пойдемте выпьем, скоро полночь…Я обнял ее за талию.

— Уже полночь. Я поднял палец. — Послушайте! Башенные часы медленно отбивали двенадцать ударов. Низкие звуки вибрировали в неподвижном ночном воздухе.

— Поцелуй меня, — неожиданно попросила она. —Мне страшно!

Я снова обнял ее.

— Сильнее! Сильнее! Мне страшно…Она была крайне возбуждена и прижималась ко мне с такой страстью, что мне стало не по себе.

— Ну-ну, успокойтесь. Чего вы боитесь? Я здесь…

Она открыла стеклянные двери салона и зажгла свет.

Сцена была ужасной. На диване, который я занимал во время первого визита, лежал мужчина. Его ноги были на подушках, а головой он прижимался к подлокотнику. На нем был темно-синий костюм. Левая рука покоилась вдоль тела, а правая, неестественно выгнутая, находилась между его щекой и спинкой дивана. Часть черепа у него вообще отсутствовала, то, что было между правым виском и затылком, превратилось в кровавую кашу. Пуля прошла насквозь, а затем рикошетом ударила в потолок, оторвав большой кусок шпаклевки. У мертвого были закрыты глаза, а губы слегка приоткрыты, на одном из передних зубов блестела золотая коронка.

Женщина молчала. Она походила на тонкое подрубленное дерево, которое вот-вот упадет. Я быстро схватил ее за плечи и вытащил в коридор. Она была смертельно бледна, подбородок у нее дрожал.

Она уставилась на висящее на вешалке пальто, как на труп.

— Это ваш муж? — спросил я наконец едва слышно.

— Да.

Издалека доносилась песня, мелодия возникала, словно ветер, из бесконечности, сначала отрывками, а потом разрастаясь.

Я вернулся в маленький салон. Труп рядом с рождественской елкой; казался галлюцинацией. Мсье Драве было лет тридцать довольно благородные черты лица, слегка выпуклый квадратный подбородок волевого человека.

Очень осторожно я обошел диван. Я не собирался ни до чего дотрагиваться, просто искал какое-нибудь письмо или записку, объясняющие причину его самоубийства. Ничего такого не было.

Может быть, найдут позже в одежде…

Легкий шум заставил меня обернуться. Я увидел ее в проеме двери, она прижалась к косяку и смотрела на своего мертвого мужа скорее с изумлением, чем испуганно. Она не понимала.

— Он что, действительно мертв? — спросила она.

— Да.

Вопрос был просто лишним. Когда у человека в голове дыра наподобие такой, он не может быть живым.

И как только ему пришла мысль застрелиться рядом с этой веселой елкой, олицетворяющей жизнь? Столик с напитками по-прежнему находился перед диваном, на нем стояли рядом наши рюмки, в одной оставалось еще немного шерри, в другом — коньяку.

— Это ужасно, — прошептала мадам Драве, приблизившись к мертвому.

— Не дотрагивайтесь! — посоветовал я. — Это очень важно.

— О! Да!.. Из-за полиции?

— Да, именно из-за полиции. При самоубийстве малейшая деталь имеет значение…

— Самоубийство?

— Он выстрелил себе в голову — это очевидно.

Казалось, она не верит. Мы растерялись… Мы знали, что надо принять какие-то меры, но не могли действовать осмысленно. Я спрашивал себя, что она чувствует. Испытывает ли она грусть? Я должен был задать ей этот вопрос, но в комнате лежал мертвец…

— Нужно позвонить в полицию?

— Конечно!

Но она не пошевелилась. Она смотрела на рану на голове убитого. Все произошло очень быстро — часы продолжали отбивать полночь. Мгновения кошмара! Мечтаешь о фантастических приключениях, бьешься в сетях бесчисленных неприятностей, но не успеешь и глазом моргнуть, как все кончилось. Но только не для нас с мадам Драве. Труп оставался трупом, и мы все еще смотрели на него, улавливая, казалось, легкое подрагивание повалившегося на бок тела. Мы застыли, словно ожидая конца кошмара, но это была реальность во всей своей красе.

Наконец мадам Драве очнулась и быстро вышла из комнаты. Я слышал, как она идет по коридору. Через некоторое время раздался звук вращающегося телефонного диска. И тут я ужаснулся! И как это раньше я не подумал!

Как сумасшедший, я бросился вон из салона.

Она была в спальне, сидела на пуфе с телефоном на коленях и как раз заканчивала набирать номер, когда я вырвал телефон у нее из рук. Трубка отлетела к туалетному столику и разбила один из флаконов с духами. Сладкий запах туберозы мгновенно распространился по комнате.

Женщина была шокирована.

— Что вы делаете?!

— Подождите секунду.

То, что мне предстояло ей сказать, было трудно произнести.

— Но я должна позвонить! — запротестовала она.

— Да, это необходимо. Только ничего не говорите обо мне полицейским! Я не могу быть замешан в историю подобного рода.

Она была очень подавленна, но не растерянна. Я заметил, как в ее взгляде полыхнуло пламя презрения. Она решила, что я охотник за юбками, испугавшийся первых же трудностей.

— Я знаю, о чем вы думаете, но вы ошибаетесь. Я прошу вас в ваших же интересах. Мое присутствие у вас в эту ночь может все испортить. Я не могу быть свидетелем!

Она едва дышала. Рот ее был слегка приоткрыт, глаза расширились, казалось, она сейчас упадет в обморок. Состояние прострации, в которое она впала, вызвало у меня тревогу.

— Вам плохо?

— Нет. Говорите!

— В начале вечера я рассказал вам свою историю. Но не до конца… потому что это трудно рассказать…

Я снова замолчал. На грани истерики она закричала:

— Да говорите же! Вы же видите, что я больше не могу!

— Та женщина, с которой я бежал… Через три месяца она охладела ко мне и захотела уйти. И тогда я… я убил ее. В состоянии аффекта, так по крайней мере определил адвокат. Меня судили в Эан-Прованс и дали десять лет… Вчера меня освободили из тюрьмы Бомэтт в Марселе. Досрочно.

Я выложил все это на одном дыхании, не глядя на нее. Взгляд мой был прикован к перевернутому телефону. Он был похож на мертвое животное. Я поднял его и положил трубку на место.

— Я преступник, мадам Драве. Если полиция узнает, что мы провели вместе часть ночи, то они могут не поверить в самоубийство вашего мужа. Вы понимаете? Теперь-то я хорошо знаю полицейских, они всегда предполагают самое худшее!

Она обхватила голову руками.

— И все же, — прошептала она, — они не могут нас заподозрить.

Мы были вместе. Мы же не расставались!

— А кто это докажет? Вы и я. Если полиция решит, что мы сговорились, нам не оправдаться. Доверяй, но проверяй. А я уже один раз убил человека, понимаете?

Она бросила на меня испуганный взгляд и шарахнулась было в сторону. Эта женщина наконец поняла, что я убийца и почувствовала то, что обычно ощущают в подобном случае, — страх, смешанный с брезгливостью.

— Уходите.

— Хорошо, мадам…

— Сейчас же убирайтесь отсюда! — сказала она резко.

— И все же, может быть, нам следует договориться о…

— Нет! Я вас не знаю! Как только вы выйдете отсюда, вы забудете обо мне, словно никогда и не видели! Вы меня поняли?

— Как хотите. Только полиция…

— Я сама займусь ею! Убирайтесь вон!

В замешательстве от ее злобного взгляда, я попятился из комнаты. В течение двух или трех часов, что мы провели вместе, она казалась мне слабой и растерянной. И вот, превратившись в противника, она стала удивительно решительной, она уже не вела себя, как жертва. Во всем ее хрупком существе появилась такая безжалостность, что мне стало даже больно. Я не мог представить себе нежное личико той, которую обнимал.

Нет, теперь это была другая женщина.

Очутившись вновь в вестибюле, я опомнился. Рядом был мертвый мужчина, а я находился в его доме без всяких объяснимых причин.

И я только что вышел из тюрьмы!

Мне казалось, что вся эта квартира уставлена волчьими капканами. Я уже собирался выйти, но вспомнил о своей рюмке с коньяком в пятидесяти сантиметрах от трупа. На ней, наверное, остались великолепные отпечатки пальцев. Я вошел в салон, чтобы вытереть рюмку платком. Я также обтер и горлышко пузатой бутылки из-под коньяка, и края столика на колесиках и мрамор камина.

Затем я протер ручку двери в салон.

Когда я убирал платок в карман, пальцы нащупали смятую коробку из-под елочной игрушки. Чуть было не забыл! Сомневаюсь, что с такой шероховатой поверхности можно снять отпечатки пальцев, но лучше ничего не оставлять после себя.

Я подошел к елке, протянул руку, чтобы снять маленькую серебряную клетку, да так и застыл, словно парализованный: клетка с велюровой птичкой исчезла.

Я раздвинул ветки, заглянул под елку, надеясь, что игрушка просто упала. Но я искал напрасно — ее нигде не было. Кто-то убрал ее!