Рейволюция. Роман в стиле техно - Илья Стогоff

Под конец жизни он стал протестантским пастором. Правда ненадолго. Из церкви его тоже изгнали. Вместо проповедей Олег Михайлович приглашал к амвону знакомых панк-рокеров, и прихожане в ужасе затыкали уши ладонями.

Сумароков первым из деятелей андеграунда стал говорить с властью на ее языке. В пухлом своде причудливых советских законов он нашел несколько годных по смыслу и, потрясая ими, начал ходить по райкомам и исполкомам.

Когда ему отказывали, он не шел молча напиваться, а подавал апелляцию. Он обзавелся печатями. И он добился своего. В 1987 году под обустройство молодежного клуба Сумарокову было передано громадное здание в самом центре города. Прямо напротив офиса КГБ и в двух шагах от АССЫ Тимура Новикова.

Галерея Тимура Новикова была первым ленинградским сквотом. Но она была совсем небольшой – частный клуб для приятной публики. А Сумароков прямо под окнами КГБ основал громадную коммуну. Сквот получил название «Клуб НЧ/ВЧ». Олег Михайлович был фанатом группы AC/DC – отсюда и название. В рушащемся неотапливаемом здании жили сотни людей: джанки, первые кришнаиты, авангардные фотографы, рок-звезды, которые не умели играть на своих инструментах, безумные художники-мультипликаторы и толпы просто гребнястых подонков. Здесь же обосновался и первый русский панк Андрей Панов, больше известный под кличкой Свинья.

Панов стал легендой почти сразу. По городу ползли слухи: Свинья ходит по Невскому проспекту в женском нижнем белье… Свинья прямо на квартирном концерте убил человека…

Самый известный сюжет был связан с фекалиями. Детали могли различаться, но вкратце суть такова.

Свинья шел по улице и захотел в туалет. А туалета поблизости не оказалось. Тогда он просто расстегнул брюки и сел на корточки. Прохожие отворачивались и краснели. Девушки замирали с круглыми глазами, а потом со всех ног бежали прочь.

К распоясавшемуся хулигану, играя желваками, подошел милиционер:

– Какаем? На улице? Непорядок! Будем оформлять статью за хулиганство.

Панк удивился:

– Вам не нравится, что я какаю? Так я уберу!

Он сгреб фекалии в ладони и отнес в урну. А милиционер грохнулся в обморок.

Свинья умер еще до того, как ему исполнилось сорок. Последние несколько лет он не трезвел вообще ни на мгновение. При этом родился он в милой еврейской семье и всю жизнь прожил с любимой мамой.

Отец Свиньи был ведущим танцором Кировского театра. Сегодня он возглавляет Бостонский балет в США. У нас в стране он известен куда меньше сына, хотя на Западе его ставят в один ряд с Нуриевым и Барышниковым.

Когда встал вопрос о получении образования, Андрей подал документы в Театральный институт. По закону, платить стипендию сыну должен был родитель, проживающий за границей. От отца Андрей получал по полторы тысячи рублей за раз. В СССР это были фантастические деньги. Не все получали столько за год.

Учиться в модном вузе… получать за это огромные бабки… чего еще надо? Панов проучился в Театральном институте всего три месяца, а потом забрал документы и создал первую панк-группу страны. Прикинув, как по-русски могло бы звучать «Sex Pistols», группу назвали «Автоматические Удовлетворители».

Типичным приемом Свиньи было выйти на сцену и тревожным голосом спросить в микрофон:

– Андреи! В зале есть Андреи?!

– Есть!

– Ну, так держите хуй бодрее!

И уйти со сцены минут на двадцать.

В 1988-м во время выступления на рок-фестивале в Киеве музыканты накрыли на сцене стол. Когда объявили их выход, они расселись вокруг и стали пить алкоголь.

Публика решила, что это такой эффектный заезд, и сперва молчала. Потом, минут через двадцать, на сцену полетели стулья. Кто-то из музыкантов оторвался от стола и спел-таки пару куплетов.

Всего выступление продолжалось около двух часов. «АУ» за это время успели нарезаться до полусмерти. Выпито было много, а спето от силы полпесни. Сам Панов считал это выступление лучшим в своей карьере.

Ежегодно тысячи мальчиков с сальными волосами и угреватой кожей берут в руки гитары и идут на штурм небес. Кто-то из них становится звездой. Кто-то – нет. Но начинают они всегда одинаково: набрасывают на плечо ремешок гитары и шепчут миру: «Держись, гад!..».

Потом мальчишечьи пальцы забывают, как берутся аккорды. Звездами становятся единицы. Но никто не переживает из-за этой фигни.

Рано или поздно ты поймешь, что успех – это всего-навсего слово из пяти букв. Это дойдет до тебя обязательно. Потому что это правда. До тебя дойдет, что никто в целом мире не станет, просыпаясь, шептать твое имя.

В тот момент, когда ты покоряешь вершину, для тебя начинается путь вниз. Тот, кто добился всего, дальше будет только терять…

и терять…

и терять…

и терять…

так не проще ли оставаться внизу? Не проще ли вести себя так, будто на вершине ты уже побывал, даже если ты там не побывал?

Лицо Свиньи так и не появилось на обложке ни единого глянцевого журнала. И в заставке ни единого ТВ-шоу тоже не появилось. Дело не в том, что успех его не интересовал. Еще как интересовал! Но только реальный успех, а не тот бред, который подразумевают под этим словом.

Потому что успех выглядит красиво в кино, а в жизни успех не стоит того, чтобы его завоевывали. Слишком много мороки… слишком мало удовольствия.

Сквот Сумарокова располагался с одной стороны от офиса КГБ, новиковская АССА – с другой, а вокруг этих двух точек, как опята вокруг пня, стали расти места помельче. Клубы, галереи, театры и просто дыры, куда каждый вечер набивались толпы юных бездельников.

И все равно, самым главным местом в мире был «Сайгон». Все дороги города вели на перекресток Невского и Владимирского.

Хиппи 1970-х меняли отдельные квартиры в новостройках на крошечные комнаты в коммуналках напротив «Сайгона». Допив кофе, тусовка перебиралась к ним. Они слушали музычку и курили только появившуюся в городе марихуану.

Самое ужасное, что поменянные квартиры никуда не делись. Мир изменился два раза подряд, а квартиры остались. Обитаемы и до сих пор. За прошедшие двадцать лет там ничего не изменилось. Все так же попахивает жженой травой. Звучат все те же трупные звуки King Crimson.

Поколение рок-н-ролла напоминает беженцев из Атлантиды. Их родина ушла на дно в мифологическую эпоху. А сами они все еще живы. Опухшие, полысевшие рок-н-роллеры поигрывают иногда на своих гитарках. Снимают их с антресоли. Сдувают вековую пыль. Поигрывают. Получается ничего.

«Сайгон» выблевал свое прошлое, сменил кожу, и на месте чумазого кафетерия сейчас стоит дорогущий отель «Рэдиссон». Охранники с бэджами и рацией в ухе даже не подозревают, руины чего им выпало охранять.

Из окон соседних домов на «Рэдиссон» смотрят выжившие атланты. Они сидят на коммунальных кухнях, пьют чай, кушают гречневую кашу и ведут беседы, начавшиеся два десятилетия назад.

Они все еще слушают свой замогильный рок-н-ролл. Слушают осторожно: он что-то плохо пахнет последние годы… неприятный какой-то запах… лучше его не тормошить… но что поделаешь?.. ведь это рок!.. великий рок!.. все должно продолжаться, даже если все давно кончилось.

5. Группа «Кино» (1987–1990)

В 1987 году власти попытались прикрыть очередной ежегодный Фестиваль Рок-клуба. Сослались на несоблюдение правил пожарной безопасности и в последний момент запретили уже заявленные концерты.

Запрещать нужно было самый первый Фестиваль, а запрещать пятый по счету шабаш было поздно. Толпа меломанов не дождалась концерта и двинула на Смольный. Колонна состояла из нескольких тысяч молодых людей. Во главе колонны шел красавчик Михаил Борзыкин, из группы «Телевизор».

Борзыкин был похож на молодого Билли Айдла. Он никогда ничего не боялся. Он даже в советские времена, стоя на сцене, прислонял к ширинке на джинсах резиновую куклу с лицом Михаила Горбачева, и ему ничего за это не было.

Теперь он вел тысячи людей прямо на самое охраняемое здание города. И оно больше не казалось таким уж неприступным.

Вопрос разрулили. Фестиваль все-таки начался. Фестиваль начался, а на следующий год, в 1988, следующий Фестиваль прошел и вообще с невиданным размахом.

Три десятка групп! Три десятка тысяч зрителей! Выглядело это здорово. Однако за ярким фасадом почти ничего не стояло.

Весь петербургский рок-н-ролл – это был Борис Гребенщиков и кружок его приятелей. Как и десятилетие назад. Никакого массового движения не получалось. Такова была горькая правда.

Вторым китом петербургского рок-н-ролла была группа Майка Науменко «Зоопарк». Но Майк спивался. Неделями не приходил в себя. Вместо концертов пьяный лежал под столом в гримерке. Если же он (потолстевший… ужасно выглядящий…) все-таки выходил на сцену, то ходуном ходящие руки все равно не давали ему прилично взять хоть один аккорд. Майку оставалось жить всего пару лет. Последние месяцы жизни до музыки ему не было никакого дела. А Гребенщикову нужны были соратники по борьбе.