Страх полета - Эрика Джонг

Французские:

Старый отель в Париже с двумя бробдиньягскими железными отпечатками от широко расставленных ног в вонючем холле. Плантация апельсиновых деревьев в Версале для прикрытия зловонных сточных канав. Ii est defeendu de faire pipi dans la chambre du Roi[8].

Я, так или иначе, не могу почувствовать французской философии и литературы виз-а-ви c французским подходом к merde[9]. Французы мыслят слишком абстрактно, но они выращивают поэтов, подобных Понжу, который написал эпическую поэму на мыле. Как же все это связано с французскими туалетами?

Японские:

Сидение на корточках как важнейший факт в жизни. Туалет-резервуар, расположенный на полу. Цветы украшают туалет сзади. Это как-то связано с дзэн-буддизмом (см. Судзуки).

После двенадцати мы наконец-то прибыли в отель и узнали, что нам придется занимать маленькую комнату на верхнем этаже. Я попыталась было возмутиться, но Беннет слишком хотел отдохнуть, чтобы что-либо предпринять. Мы отгородились шторами от полуденной жары, разделись и плюхнулись на кровать, даже не распаковав вещи. Несмотря на новизну места, Беннет уснул. Я еще долго ворочалась и боролась с перьевым матрасом, пока, наконец, не окунулась в беспокойные сны о нацистах и крушении самолета. Я проснулась от того, что мое сердце было готово выпрыгнуть из груди, а зубы стучали. Это был страх, со мной так обыкновенно случалось в первый день вдали от дома, но на этот раз было хуже, потому что мы были в Германии. Я ужасно хотела вернуться.

В три тридцать мы встали, отнюдь не утомленные занятием любовью на одной из односпальных кроватей. Я с удовольствием представляла на месте Беннета кого-нибудь другого. Но кого? Ясной картины не было. Никогда. Кто этот призрак, что посетил мою жизнь? Мой отец? Мой немецкий аналитик? Воплощенный секс нараспашку? Почему его лицо никогда не попадает в поле зрения?

После четырех часов мы были в конце Штрассенбах, около Венского Университета, чтобы зарегистрироваться для участия в конгрессе. День обещал быть ясным: с голубым небом и густыми белыми облаками. Я, неуклюже ступая, шла вдоль улицы в туфлях на высоких каблуках и ненавидела немцев, ненавидела Беннета за то, что он — не незнакомец с поезда, за то, что он не улыбался, за то, что он хорош в постели, но никогда не целовал меня, за то, что оплачивал мои психоаналитические сеансы, мою косметику, мою ай-би-эмовскую электронику, но никогда не дарил цветов. И не разговаривал со мной. И никогда не хватал меня за задницу. И никогда не лизал меня, никогда. А чего вы ожидали после пяти лет супружества? Смешков в темноте? Щипков за задницу? Поцелуев в промежность? Ну хотя бы изредка. Чего, вы думаете, хочет женщина? Фрейд тоже ломал над этим голову, но так никогда и не постиг этого. Кого вы, дамы, хотите видеть своим обольстителем? Мужчину, который лезет на вас, когда у вас месячные? Мужчину, который хочет целоваться до того, как вы успели почистить зубы? Мужчину, который посмеется с вами, когда свет уже погашен?

Твердого хрена, сказал Фрейд, допустив, что его навязчивая идея станет нашей.

Фаллоцентрист, как кто-то припечатал его позднее. Он-то думал, что солнце вращается вокруг пениса. И его дочь тоже.

И кто протестовал? До тех пор, пока женщина не начала писать книги, у любой истории была только одна сторона. Во все времена, все книги были написаны спермой, а не менструальной кровью. Когда мне было двадцать один, я сравнила свои оргазмы с леди Чаттерли и подумала, что что-то у меня было не так. Так случилось со мной, потому что леди Чаттерли в действительности мужчина? Что она — это Д. Х. Лоуренс[10].

Фаллоцентрист. Проблемы с мужчинами и к тому же проблемы с женщинами. Мой приятель как-то отлепил по этому случаю:

Трудности мужчины оттого, что он мужчина.

Трудности женщины — мужчины.

Однажды, точно насилуя Беннета, я рассказала ему о церемонии посвящения у «Ангелов Ада». Посвящаемый лизал влагалище своей подруге, у которой как раз были месячные, а все остальные участники церемонии наблюдали за этим.

Беннет ничего не сказал.

— Что, не интересно? — проворчала я. — Ты считаешь, что это вздор?

Снова молчание.

Я продолжала ворчать.

— Почему бы тебе не купить маленькую собачку, — наконец вымолвил он, — и не научить ее…

— Мне следовало бы доложить о тебе в нью-йоркском психоаналитическом обществе, — ответила я.

Медицинский факультет Венского Университета был холодным и похожим на пещеру. Мы с трудом поднялись по лестнице. Наверху несколько дюжин кресел равномерно располагались вокруг регистрационного стола.

Назойливая австрийка в шутовских очках и красном платье регистрировала удостоверения. Она разговаривала, словно по учебнику английского языка, и я предположила, что она жена одного из австрийских кандидатов. Ей было не больше 25 лет, но улыбалась она, как настоящая чопорная фрау доктор.

Я показала ей свою рекомендацию от «Вуайор Магазин», но она не стала меня регистрировать.

— Почему?

— Потому что мы не уполномочены допускать прессу, — съязвила она. — Я очень извиняюсь.

— Я хочу участвовать.

Я сдержала гнев, как котел сдерживает паровое давление. Нацистская сучка, подумала я, проклятая немка.

Беннет бросил на меня короткий взгляд, будто сказав: успокойся. Он ненавидел, когда я начинала сердиться на людей из общества и попытался удержать меня, но я только сильнее разозлилась.

— Смотри, если ты меня не пропустишь, я и про это тоже напишу. — Я знала, что, когда встреча начнется, я смогу спокойно зайти и без всякого значка — это не имеет никакого значения. Кроме того, мне вряд ли нужно слишком много для написания статьи. Я была шпионом из другого мира. Шпион в доме психоанализа[11].

— Я полагаю, вы не хотите, чтобы я написала о том, как аналитики боятся допускать писателей на свои собрания?

— Я очень исфиняюсь, — повторила австрийская сучка, — но я действительно не получала полномочий допустить фас.

— Да-да, «я только выполняла приказы», знаю, знаю.

— Я обязана подчиняться инструкциям, — сказала она.

— Вы и Эйхман[12].

— Простите? — она не расслышала моих слов.

Но другие слышали. Я обернулась назад и увидела светловолосого англичанина с трубкой в зубах.

— Если вы на минутку перестанете изображать из себя шизофреничку и используете свое очарование как главную силу, я не сомневаюсь, никто тогда не воспрепятствует вам, — сказал он. Он улыбнулся мне улыбкой мужчины, который лежит на вас после особенно удачного акта.

— Вы, наверное, аналитик, — обратилась я к нему. — Никто другой не бросает так свободно слова «шизофреник».