Поллианна вырастает (Юность Поллианны) (Другой перевод) - Портер Элинор

– Ну да, разумеется, я живу здесь, – ответила та, с оттенком раздражения в голосе.

– О, как вы, наверное, рады – рады, что живете в таком совершенно замечательном месте! – с восторгом воскликнула девочка, выпрыгнув из автомобиля на тротуар и с любопытством оглядываясь вокруг. – Разве вы не рады?

Миссис Кэрью молчала. Из лимузина она вышла без улыбки и с насупленными бровями. Во второй раз за эти последние пять минут Поллианна поспешила исправить свою ошибку.

– Я конечно же говорю не о той радости, что вызвана, как говорит тетя Полли, греховной гордостью, – объяснила она, с беспокойством наблюдая за выражением лица миссис Кэрью. – Может быть, вы подумали, что я о такой радости говорю? Тетя Полли так иногда раньше думала. Но я имела в виду не ту радость, когда радуешься тому, что у тебя есть что-то такое, чего у других нет, а ту простую… когда просто хочется кричать и хлопать дверьми, даже если это неприлично, – заключила она, подпрыгивая на цыпочках.

Шофер поспешил отвернуться и занялся машиной, а миссис Кэрью, по-прежнему без улыбки, направилась вверх по широким каменным ступеням.

– Пойдем, Поллианна, – только и сказала она, очень сухо.

Пять дней спустя Делла Уэтерби получила от сестры письмо, первое с момента приезда Поллианны в Бостон. Делла распечатала его с любопытством и нетерпением.

«Дорогая Делла, – писала миссис Кэрью, – во имя всего святого, почему, почему ты не позаботилась дать мне хоть какое-то представление о том, чего ожидать от этого ребенка, которого я взяла по твоему настоянию? Я почти схожу с ума, но тем не менее не могу отослать ее. У меня трижды возникало желание сделать это, но всякий раз, прежде чем я успевала сказать хоть слово, она сообщала мне, как «совершенно замечательно» она проводит здесь время, как она рада, что приехала, и как я добра, что взяла ее к себе на то время, пока тетя Полли в Германии. Как, скажи на милость, могу я вдруг обернуться к ней и сказать в ответ на все это: «Отправляйся, пожалуйста, домой; мне ты здесь не нужна»? И что самое нелепое, так это то, что ей никогда не приходит в голову, что она мне здесь не нужна, а навести ее на эту мысль я не в силах.

Разумеется, если она начнет читать мне нравоучения или перечислять выпавшие на мою долю блага, я вынуждена буду ее отослать. Я сказала тебе с самого начала, что не допущу этого. И я не допущу! Два или три раза мне показалось, что она собирается это сделать (то есть начать читать мне проповедь), но пока все сводилось к какой-нибудь забавной истории о дамах из благотворительного комитета, так что проповеди не получалось – к счастью для этой девочки, если она действительно хочет здесь остаться.

Но, право же, Делла, она просто невыносима. Вот послушай. Во-первых, она в безумном восторге от моего дома. В первый же день упросила меня открыть все комнаты и не успокоилась, пока все шторы в доме не были подняты, чтобы она могла «рассмотреть все эти совершенно замечательные вещи», которые, как она заявила, даже «лучше, чем у мистера Джона Пендлетона» – понятия не имею, кто это такой; вероятно кто-то из Белдингсвилла. Во всяком случае, он не дама из благотворительного комитета. Только это мне и удалось узнать. Затем, как будто не было достаточно того, что я бегала из комнаты в комнату (словно персональный гид), так она еще обнаружила в одном из шкафов вечернее платье из белого атласа, которое я уже сто лет не надевала, и умолила меня его надеть. И я надела – почему, не могу понять, знаю только, что я была совершенно беспомощна в ее руках. Но это было только начало. Она упросила меня показать ей все мои наряды и так забавно рассказывала о церковных пожертвованиях, из которых прежде «одевалась», что я не могла удержаться от смеха, хотя тут же чуть не заплакала, представив те ужасные вещи, которые приходилось носить этому ребенку. От платьев, разумеется, перешли к украшениям, и она так восторгалась моими двумя или тремя кольцами, что я по глупости открыла сейф, только чтобы посмотреть, какие большие глаза она сделает. О, Делла, я думала, ребенок сошел с ума: она надела на меня все кольца, броши, браслеты, ожерелья, какие у меня есть, и настояла на том, чтобы прикрепить к моей прическе обе бриллиантовые диадемы (когда узнала, что это такое), так что под конец я сидела обвешанная жемчугами, изумрудами и бриллиантами, чувствуя себя языческой богиней в индусском храме, особенно когда этот нелепый ребенок принялся приплясывать вокруг меня, хлопая в ладоши и распевая: «О, совершенно прелестно, совершенно прелестно! Ах, как я хотела бы повесить вас в окне – была бы такая отличная радуга!» Я еще только собиралась спросить, что она имеет в виду, когда она вдруг упала на пол и заплакала. И, как ты полагаешь, в чем была причина? Она была так рада, что у нее есть глаза, чтобы видеть! Что ты на это скажешь?

И, разумеется, это не конец, а лишь начало. Она здесь только четыре дня, но не потеряла ни минуты зря и уже может причислить к своим друзьям мусорщика, участкового полицейского, разносчика газет, не говоря уже обо всей моей прислуге. Они, похоже, совершенно очарованы ею, все до одного. Но не думай, пожалуйста, что и я подпала под ее чары. Ничего подобного. Я отослала бы ее к тебе сразу, если бы не чувствовала себя обязанной выполнить обещание и оставить ее у себя на всю зиму. Что же до того, что она могла бы заставить меня забыть о Джейми и моем глубоком горе, – это невозможно. В ее присутствии я лишь острее чувствую собственную утрату, потому что со мной не он, а лишь она. Но, как я уже сказала, я оставлю ее у себя – до тех пор, пока она не начнет читать мне нравоучения. Тогда она отправится к тебе. Но пока еще она нравоучений не читала.

Твоя любящая, но в полном смятении

Рут».

– «Пока еще она нравоучений не читала»! Ну еще бы! – засмеялась Делла, складывая мелко исписанные листки письма. – Ах, Рут, Рут! Однако ты признаешь, что открыла все комнаты, подняла все шторы, нарядилась в атлас и драгоценности… а Поллианна не пробыла у тебя и недели. Но нет, она не читала тебе нравоучений, нет, не читала!

Глава 4

Игра и миссис Кэрью

Бостон был для Поллианны совершенной новостью, и, разумеется, Поллианна для Бостона – той его части, которая удостоилась знакомства с нею – новостью ничуть не меньшей.

Девочка объявила, что Бостон ей понравился, но было бы лучше, если бы он не был таким большим.

– Понимаете, – серьезно объясняла она в разговоре с миссис Кэрью на следующий день после своего приезда, – я хочу увидеть и узнать его весь… и не могу. Это точно так же, как за праздничным обедом у тети Полли: так много блюд (то есть того, что здесь нужно посмотреть), что ничего не ешь (то есть не смотришь), потому что все время пытаешься решить, что съесть (то есть посмотреть)… Конечно, – набрав воздуха, торопливо продолжила она, – можно только радоваться, когда чего-нибудь много… то есть, разумеется, если это что-нибудь хорошее, а не такое, как лекарства или похороны! Но мне всегда хотелось, чтобы праздничные обеды тети Полли можно было растянуть на те дни, когда нет ни торта, ни пирога… и точно так же с Бостоном. Как было бы хорошо, если бы я могла взять хоть частичку его с собой в Белдингсвилл, и тогда следующим летом у меня тоже было бы что-нибудь новое. Но это конечно же невозможно. Город не торт с глазурью, хотя даже торт не очень хорошо сохраняется. Я пробовала оставлять его на другой день – он засыхает, особенно глазурь. Поэтому я считаю, что надо есть торт и получать удовольствия тогда, когда их тебе предлагают; так что я хочу посмотреть все, что могу сейчас, пока я здесь.

В отличие от тех, кто считает, что знакомство с миром следует начинать с самых отдаленных его уголков, Поллианна начала «смотреть Бостон» с детального обследования своего непосредственного окружения – великолепной резиденции на Коммонуэлс-авеню, где она теперь жила. Это, наряду с начавшимися школьными занятиями, поглощало в первые дни все ее время и внимание.