Секрет корпорации - Мария Скрягина

За что браться? Надо идти с самого начала, с тестов. Уже на тестах Штуцер знал, кто на что был способен. Но как? Ведь сам претендент еще ничего не умеет, делает, что ему говорят. Делает, что говорят. Что там говорят? В какой момент? Сам Штуцер говорит? Слово, фраза, которым вводят в специальное состояние, благодаря которому переход возможен?

Когда-то я тоже проходила тест, но это было несколько лет назад да и волновалась я будь здоров, о таких ощущениях стараешься поскорее забыть. Наверное, там происходит что-то вроде того. «Доброе утро! Меня зовут Артур Штуцер, а вас?» «Расскажите немного о себе, кто вы, где родились, чем любите заниматься». «Хорошо. Видите вот эту рамку терминала? Наверное, уже проходили через нее с пилотом, ну вот и славно. Ваша задача — войти через эту рамку, выйти через ту, что стоит в конце комнаты, помахать мне оттуда рукой, и вернуться тем же образом». Человек исполняет все, что делает Штуцер, и Артур говорит ему свой вердикт.

Он обучил нас мастерству переходов, искусно замаскировав секрет, чтобы мы сами не понимали, как это делаем, чтобы никакой первый встречный не разгадал. Каста, орден посвященных, который владеет ларцом без ключа.

Я стала читать лекции, начала со «Специальных состояний», хотя «Работа с терминалом», «Теория по осуществлению перехода» тоже заслуживали внимания, потому что Штуцер всегда читал их сам.

У меня был аккуратный, ровный почерк, сейчас такой редкость, никто от руки не пишет и не печатает, только в начальной школе. Универсальный и быстрый способ — диктовка пишущему устройству, устройство само отредактирует и стилистические, и грамматические ошибки, если надо переведет. А тут — карябай ручкой. Штуцер умно придумал. Записанные таким образом лекции трудно распространять. Если только отсканировать и отыскать редкую программу дешифровки рукописного текста.

Посреди записей о медитации дом сообщил, что мне звонит некий Барбос. На экране возникла физиономия мультяшной собаки из последнего нашумевшего диснеевского шедевра. Собака объявила, что я должна быть в курсе насчет ее звонка. Я кивнула (Нет, мне, конечно, не часто мультяшные собаки звонят, но мало ли…). Собака смешно оглянулась по сторонам, потом с заговорщицким видом стала мне говорить:

— Итак, милочка, интересующий вас объект изготавливается, нет, не там, где это дешево — в Китае, а там, где это очень дорого и невыгодно, но зато все шито-крыто. То есть на военных заводах Большого государства, могу даже штат назвать. Масс…Ой! — вдруг спохватилась собака, схватила невесть откуда взявшуюся тряпку и потерла перед экраном. — Разговор словно отмотали назад. — То есть на военных заводах. Конструкция объекта весьма проста, главная же его особенность — подача непрерывного, устойчивого радиосигнала на длинных волнах. Для чего они подаются, я не знаю. У меня все. Извините, звонок придется стереть. — Собака трудолюбиво заработала тряпкой. Потом экран погас.

— Дом, мне кто-нибудь сейчас звонил?

В ответ без заминки:

— Нет.

— Ну и ладненько.

Что ж. В технике я не разбиралась, и мне передали только принцип работы терминала. Это должно было помочь, только я пока не знала, как, и снова взялась за лекции.

Штуцер любил гипноз, почти на всех занятиях мы были свидетелями каких-либо забавных фокусов. Нина маршировала, как бравый солдат, Виталик пел песни на турецком, я плясала неведомую мне «цыганочку» (говорят, это было здорово). Может, все дело в гипнозе? Терминал оказывает постоянное гипнотическое действие, такая идея вполне согласуется с данными Виталика.

Дом любезно переправил мне с кухни обед. Готовил тоже он, мама уехала принимать экзамены. Лето. Сессия. В Штуцеровке тоже. Только новые студенты уже приняты, чтобы не портили себе нервы, нормально провели лето и набрались сил перед учебным годом. У Штуцера были свои правила, и мы их любили. Может, потому что были загипнотизированы? Дом, не попрекая лишними килограммами, прислал дополнительное пирожное.

— Ваш отец идет пить чай. Составите ему компанию? — Дом-душка, такой интеллигентный, забавный.

— Нет, спасибо.

А что даст отцу возможность самостоятельного перехода? Не так много. За свою жизнь он побывал во многих странах мира, а сейчас его передвижения сосредоточены пока в недоступных сферах — среди веков и цивилизаций прошлого. В город он выбираться не любит, удовольствие ему доставляют только пешие прогулки по местам детства и юности — тихие неприметные улочки, где они дрались с каким-то Толяном, бульвары, где закидывали девчонок снежками, проспекты, где когда-то были кинотеатры, кафешки с самым вкусным мороженым, которое сейчас не делают. И так далее, и так далее. Да, наверное, он восхитится чувством полета, свободы, но я боюсь, что он и так его уже испытал. В другом смысле, конечно. Я оставила лекции.

Отец сидел на веранде в кресле-качалке, смотрел на закат. Солнце окрашивало в мягкий, золотисто-розовый цвет небо, облака, воздух. Первый закатный луч коснулся его лица, он закрыл глаза и сидел, наслаждаясь ласковым теплом. Я прошуршала к столу. Сегодня мы с отцом еще не виделись. Утром, когда я вернулась, он был занят в кабинете.

— Ну, как там, Маруся, в городе? — он часто придумывал мне всякие смешные имена, главное, чтобы начинались на «М».

У отца существовала четкая граница между поселком и городом. В поселке все было тихим и умиротворяющим, а из города обычно приходили дурные вести, в городе обязательно кто-то организовывал авантюры с папиным участием, ему приходилось бросать диктовку книги Умному дому на полуслове и бежать, бежать, бежать. Потому что ходить, как нормальные люди он не умел, только шагом, переходящим в бег.

На его вопрос я не ответила, да и не нужно было. Он просто приглашал меня к беседе. И мне действительно хотелось с ним поговорить. Заходить издалека не было смысла. — Как ты считаешь, корпорация — это хорошо для мира?

— Почему ты спрашиваешь? Решила все-таки бросить работу, получить достойное образование? — Отец развернул кресло, чтобы солнце не слепило глаза. — Дело ведь не только в корпорации. Это сложно. Захочешь ли ты выслушать нечто нудное и долгое?

— Хочу. — Я села за стол.

— Когда-то в качестве направляющей своего развития цивилизация выбрала технический прогресс. Считалось, на этом пути можно многого добиться, но вектор оказалось тупиковым. Вместо того, чтобы направить свои знания, открытия, изобретения внутрь духовного мира человека, избавив его от необходимости постоянно заботиться о пище насущной, об одежде и так далее, цивилизация, наоборот, превратила эти потребности в культ и стала загромождаться вещами, превращаясь в глобальный потребительский рынок. Tergo, ergo sum — я покупаю, следовательно, существую. Потребитель товаров, культуры, религии, потребитель жизни, человек стал вечным заложником зеркальных храмов — торговых центров. Все для удобства, для комфорта. Каждый месяц — новая одежда, обувь, косметика, бытовая техника, сотовые телефоны, компьютеры, иначе нельзя — немодно, несовременно, нефункционально. Понимаешь, насколько это абсурдно — тратить неимоверное количество времени и денег на вещи? На нечто инертное, неживое, бессмысленное.