Заговоренный меч - Ильяс Есенберлин

Да, поучителен и пример Ногая для хана Абулхаира. Когда полководец из степняков забирает слишком много власти, то хан быстро становится игрушкой в его руках. Как огня нужно бояться таких людей. Вот и приходится Абулхаиру остерегаться своих же султанов из аргынов с одной стороны и кипчаков — с другой. Кого из них поддержать? Можно, конечно, продолжать игру на разногласиях между ними, но вечно это продолжаться не может. Слишком далеко зашла распря…

И все же ничего другого не остается. Известно, что нет на свете труднее задачи, чем разрешать межродовые распри у казахов. Зачем же их разрешать? Наоборот, придется углублять их. В этом спасение и выход из создавшегося положения. Нужно идти навстречу событиям, а не ждать, пока они захватят врасплох. Разве не благодаря такой политике сохраняют до сих пор чингизиды власть и влияние в степи? Что было бы, если бы в один прекрасный день нашелся человек, сумевший объединить все эти разрозненные казахские роды и направить их к единой цели? Что сможет противостоять этому мечу?

Но меч этот обоюдоострый, и с величайшей осмотрительностью нужно обращаться с ним, чтобы самому не порезаться. Нет, пусть-ка лучше полежит пока в ножнах. И в дальнейшем будет он, хан Абулхаир, продолжать натравливать друг на друга степные роды и племена, только надо делать это с большим усердием и ловкостью. Опыта у него хватит, да и пожар горит давно. Остается лишь подбрасывать ветки посуше.

Иначе рассуждал султан Джаныбек, давно мечтавший отделить от Абулхаировой Орды кочевые племена степи Дешт-и-Кипчак. Он прекрасно понимал, в каком трагическом положении находится хан Абулхаир. «Нет у его Орды былого величия… — думал он. — На юго-западе снова усиливается Хорасан, множится сопротивление его набегам народа Мавераннахра, и пока скрытно, но все настойчивее выказывают свои претензии тимуриды… Не лучше положение и на северо-западе. Все больше отмежевывается беспокойная Ногайская Орда. Растет могущество Казахского и Крымского ханств, где издавна ненавидят Абулхаира. Все чаще оглядываются в их сторону султаны-астарханиды… А внутри самой Орды? Неимоверно высокие налоги и всяческие повинности все больше вызывают недовольство среди рядовых кочевников. Все в степи готовы отделиться от Абулхаировой Орды. Сейчас самое время направить это вполне назревшее начало по желанному пути».

Джаныбек был умным политиком и понимал, что когда желание импрама — массы совпадает с желанием вождя-честолюбца, то задуманное им легче сбывается. Перед глазами Джаныбека в последнее время все чаще возникала одна и та же недавно виденная картина.

Он возвращался с охоты. И вдруг услышал женский плач, похожий на вой смертельно раненной волчицы. Джаныбек поскакал с нукерами, выскочил на холмик. Перед ним, в низине, лежал аул. Войны ее было, но казалось, что враг только что побывал здесь. Остовы юрт были переломаны, здесь и там валялось немудреное имущество кочевников. Оставшиеся в живых стояли около убитых и раненых. Слышались плач и причитания.

Когда Джаныбек подскакал, навстречу ему вышел седобородый сгорбленный старик.

— Что случилось, кария? — спросил султан, даже забыв поздороваться.

— Когда этому будет конец?! — сурово сказал старик, глядя в глаза султану. — Мы лишь недавно перекочевали сюда с Едиля. Там не давали нам покоя ногайские бии, астарханские султаны, татарские и башкирские аламаны. Это было понятно. А здесь вдруг абулхаировские волки… Мы не хотели дать своих джигитов для его войска и не сумели вовремя уплатить тяжелые налоги. Вот хан и прислал своих лашкаров. Они разгромили наш аул. Они грабят и убивают нас, как чужие. Спаси нас, сын Барак-хана…

— Как спасти?

— Свое ханство нам нужно! — твердо сказал старик. — Зачем нам, кочевникам, повинности и налоги? Все это идет для содержания Абулхаировой Орды. И видишь, как они поступают с нами!..

Да, так было везде: и на китайской, и на джунгарской границах. Народ понимал уже необходимость создания своего, казахского ханства. Яблоко начинало созревать, и султан Джаныбек готов был действовать. По старой казахской поговорке: «Свали старую юрту, чтобы поставить новую».

Абулхаиру нужны были родовые распри для удержания своенравных кочевых племен в своей Орде, ибо действовал он по принципу: разделяй и властвуй. Джаныбеку нужны были эти же распри для развала Абулхаировой Орды…

Скрипнула в наступившей тишине дверь, и в ханскую юрту вошел красивый семилетний мальчик. Это был внук Абулхаира, сын недавно умершего Шах-Будаха. С гордо поднятой головой мальчик прошел прямо к трону. Он даже не посмотрел на многочисленных придворных: беков, султанов, эмиров в расшитых золотых одеждах. Уткнулся в колени хану своей стриженой, с оставленным на счастье клоком волос головой.

— Оказывается, Тарланкок не очень-то послушный конь, — заговорил он, явно гордясь своими словами. — Все время хотел сбросить меня на землю, но ничего у него не вышло. Пройдет немного времени, и он во всем будет слушаться меня!..

— Ладно, дорогой мой мальчик, мы сейчас заняты важными делами, так что иди поиграй! — Абулхаир погладил внука по голове. — Подрастешь, и самому тебе придется гореть в этом адском огне. Иди же, пока тебе можно еще ни о чем не думать!

— О каком адском огне говоришь ты, дедушка? — мальчик удивленно посмотрел по сторонам. — Когда я вырасту и стану ханом, то на земле прикажу сделать рай!

Абулхаир добродушно улыбнулся, но тут же нахмурился, перехватив взгляд смотревшего на его внука семнадцатилетнего Бурундука — сына султана Керея. Столько холодной ненависти было в этом взгляде, что мороз продирал по коже. А причиной было то, что после второго ханского сына — Шах-Хайдара законным наследником мог стать этот маленький Мухаммед-Шейбани, сказавший глупые детские слова о будущем рае на земле. Не приходилось сомневаться, что после смерти Абулхаира именно на Шах-Хайдара и Муххамед-Шейбани будут направлены вражьи стрелы…

Со страстной нежностью обнял вдруг хан своего любимого внука, словно защищая его от враждебных взглядов. Неужели эти волки могут поднять руку на невинного младенца? Кому успел он разбить шанрак, или набросить навечно тунлук <Ш а н р а к — основа купола юрты; т у н л у к — кошма, которой закрывают дымовое отверстие., что питают к нему такую злобу? Но тут невольно вспомнил Абулхаир, как сам поступил когда-то с малолетним сыном Махсуд-ходжи. Три годика было тогда мальчику, и тоже ничего плохого не мог он сделать могучему и полному сил хану Абулхаиру!..

Лишь один человек из сидящих догадался, почему хан Абулхаир стал вдруг так неистово обнимать своего маленького внука. И был это первый враг хана — султан Джаныбек. «Твои опасения справедливы, хан — подумал он. — В конце концов, этот ребенок — твой последний наследник, и с ним прекратится твой род. Как последний пучок сухой таволги будет он в твоем догорающем очаге… Что же, для семи лет он достаточно смышлен и обещает стать настоящим ханом. Но все в руках божьих, и мы лишь исполнители его предначертаний…»

При всем своем природном уме и проницательности не смог знать султан Джаныбек, что именно благодаря этому мальчику еще долго будет гореть огонь в родовом очаге Абулхаира.

— Иди, родной мой! — ласково повторил Абулхаир. — Если убежал от тебя строптивый Тарланкок, то разве мало лошадей в твоих табунах. Выбери себе любого…

Абулхаир уже принял решение, оно пришло само собой. Ни в коем случае нельзя доводить сейчас дело до открытой междоусобицы. Худой мир лучше доброй ссоры. Если же произойдет это, то только в роли посредника следует выступить хану. Пусть аргыны и кипчаки сами приговаривают друг друга к смерти. Он возьмет на себя лишь роль палача. И чем больше срежет он голов под их обоюдную ответственность, тем лучше!..

— Разве со времени великого Майхи-бия из рода уйсуней не существует право народа самому решать вопрос о жизни или смерти свободных джигитов? — спросил он, обведя суровым взглядом свой совет. — Даже Чингисхан не нарушал этой традиции. Как же я, его потомок, посмею вмешиваться в это священное право моего народа? Пусть соберутся знатные и достойные люди из аргынов и кипчаков и пусть вынесут свой приговор батыру Саяну. Ваше решение будет приказом для меня!

Все одобрительно кивнули головами, ибо ханская воля нерушима.

— Да будет так, милостивый хан. Мы снова соберемся.

…Целых три дня спорили бии и аксакалы аргынов и кипчаков. Веско и внушительно выступали златоусты той и другой стороны, лилось знаменитое степное краснословие, раздавались соловьиные трели мудрецов и провидцев, но единства не было. И тогда, как и следовало ожидать, начали показывать сначала из-под полы, а потом и открыто острые ножи друг другу. Сдерживало лишь то, что силы обоих лагерей при ханской ставке были примерно одинаковы, и старики советовали не начинать открытую резню.