Дон Жуан, или любовь к геометрии - Макс Фриш

Дон Жуан. Я тоже знаю. (Бросает кость.) Божественная куропатка. (Вытирает руки.) Я ее любил. Помню. Весной, когда я впервые увидел донну Анну, я упал перед ней на колени на этой самой лестнице. Молча. Как громом пораженный. Так, кажется, принято выражаться? Никогда не забуду: она медленно спускалась по лестнице, платье ее развевалось на ветру, а когда я упал на колени, она остановилась. Мы оба молчали. Я видел ее юный рот и блеск голубых глаз под черной вуалью. Было раннее утро, как сейчас, у меня захватило дух, я не мог вымолвить ни слова. Смех подступал к горлу, но, если б он вырвался наружу, он обернулся бы рыданием... Это была любовь. Так мне кажется. В первый и в последний раз.

Дон Родериго. Почему же в последний?

Дон Жуан. Возврата нет... Если бы сейчас, вот в это мгновение, она снова появилась на лестнице в платье, развевающемся по ветру, и с блеском голубых глаз под черной вуалью, знаешь, что бы я почувствовал? Ничего. В лучшем случае - ничего. Воспоминание. Прах. Не хочу ее видеть. Никогда. (Протягивает ему руку.) Прощай, Родериго!

Дон Родериго. Куда ты?

Дон Жуан. К геометрии.

Дон Родериго. Это же несерьезно.

Дон Жуан. Абсолютно серьезно. После того, что произошло сегодня ночью, у меня нет иного выхода. Не жалей меня! Я стал мужчиной, вот и все. Я здоров, как видишь, с головы до пят. Я счастлив от сознания, что счастье меня миновало. Я уеду сейчас же, наслаждаясь утренней свежестью. Что мне еще нужно? Прискачу к журчащему ручью, окунусь в него, смеясь от холода. На этом и кончится моя свадьба. Я теперь свободен, как никогда, Родериго. Я трезв и бодр и весь охвачен единственным чувством, достойным мужчины, - любовью к геометрии.

Дон Родериго. К геометрии!

Дон Жуан. Тебя, наверное, никогда не охватывало благоговение перед точностью познания! Взять, например, хотя бы окружность - наиболее точное понятие в геометрии. Я поклонник совершенства, мой друг, трезвого расчета, точности. Я страшусь трясины наших настроений. А вот перед окружностью или треугольником мне ни разу не приходилось краснеть или испытывать к ним отвращение. Ты знаешь, что такое треугольник? Он неотвратим, как рок. Существует одна-единственная фигура из трех данных тебе отрезков прямой. И вот перед этими тремя линиями рассыпаются в прах все чувства, что так часто смущают наши сердца. И разом ничего не остается от несбыточных надежд на осуществление бесчисленных мнимых возможностей... Только так, а не иначе утверждает геометрия. Так, а не как-нибудь еще! И здесь не помогут ни хитрость, ни чувства, ни настроения: существует лишь одна-единственная фигура, соответствующая своему имени. Разве не здорово? Признаюсь тебе, Родериго, я не знаю ничего величественнее этой игры, которой подчиняются луна и солнце! Что может быть прекраснее двух линий, проведенных на песке, двух параллелей? Взгляни на дальний горизонт - он все же не бесконечность. Взгляни на морскую ширь. Да, конечно, она огромна, я согласен. Или Млечный Путь, например, - пространство, от которого дух захватывает! И все же... Все же это не бесконечность, которую могут выразить лишь эти две линии, проведенные на песке, если они правильно осмыслены... Ах, Родериго, я преисполнен любви и благоговения и только потому позволяю себе насмехаться. Там, где воздух не пропитан ладаном, где все ясно и прозрачно, - там начинается откровение. Там не бывает капризов, Родериго, из которых слагается человеческая любовь. Что справедливо сегодня, справедливо и завтра, и, когда я перестану дышать, оно все же останется справедливым - без меня и без вас. Лишь отрезвленному доступна святость, все остальное чепуха, поверь мне - чепуха, на которой не стоит задерживать нашего внимания. (Снова протягивает руку.) Прощай!

Дон Родериго. А девушка у пруда?

Дон Жуан. Ее утешит другой.

Дон Родериго. Ты в этом уверен?

Дон Жуан. Мужчина и женщина, почему вы верите лишь в то, во что вам нравится верить? Ведь, в сущности говоря, люди спокойно переносят правду, пока над ней не начинают смеяться. Родериго, мой старинный друг, а вот я смеюсь над тобой! Я твой друг, но откуда у тебя такая уверенность, что я не решусь поставить на карту нашу дружбу? Не выношу друзей, которые во мне так уверены... Почем ты знаешь, что я не побывал этой ночью у твоей Инес?

Дон Родериго. Брось эти шутки!

Дон Жуан. Почем ты знаешь, что это - шутки?

Дон Родериго. Я знаю мою Инес.

Дон Жуан. Я тоже.

Дон Родериго. Откуда?

Дон Жуан. Я же тебе сказал: я был у нее.

Дон Родериго. Неправда!

Дон Жуан. Я любознателен, мой друг, от природы любознателен. И я решил проверить, способен ли я на это. Инес - твоя невеста, ты ее любишь, и она тебя любит. Мне захотелось выяснить, способна ли она на это. И поверишь ли ты мне, когда я об этом расскажу.

Дон Родериго. Жуан!

Дон Жуан. Ну как, поверил ты мне или нет?

Пауза.

Не верь!

Дон Родериго. Ты дьявол!

Дон Жуан. Я тебя люблю. (Подходит к дону Родериго и целует его в лоб.) Не верь этому никогда!

Дон Родериго. Окажись это правдой, я убил бы себя на месте - не тебя, не ее, а себя.

Дон Жуан. Мне было бы жаль тебя. (Берет со ступенек свой камзол и надевает его.) Теперь мне понятно, почему я испугался своего отражения в колодце, этой зеркальной бездне небесной голубизны. Не бери с меня пример, Родериго, не будь любознательным. Когда мы расстаемся с ложью, сверкающей, словно гладкая поверхность воды, и открываем, что мир - не одно лишь отражение нашей мечты, когда мы всерьез начинаем задумываться - кто же мы, тогда - ах, Родериго, - тогда нас не удержит эта гладкая поверхность. Мы уже камнем несемся в пропасть - в ушах свистит, и божья обитель не для нас. Родериго, не бросайся в бездну души - своей или любой другой, - лучше оставайся на голубой зеркальной глади, наподобие мошкары, пляшущей над водой. Наслаждайся жизнью! Аминь. (Надел камзол.) Ну, что ж, а теперь прощай! (Обнимает дона Родериго.) Прекрасно иметь такого друга, который дрожит за тебя всю ночь. Но теперь мне придется самому за себя дрожать.

Дон Родериго. Жуан, что с тобой произошло?

Дон Жуан смеется.

С тобой что-то случилось.

Дон Жуан. Я свое отлюбил. (Собирается уходить, но дон Родериго его удерживает.) Молодость оказалась короткой. (Вырывается.) Оставь меня. (Хочет уйти, но в этот момент видит донну Анну, появившуюся на самом верху лестницы в подвенечном платье и в фате.) Это зачем?

Женщина медленно сходит по ступенькам.

Донна Анна...

Женщина останавливается на третьей ступеньке снизу.

Я ушел от тебя. Зачем ты вернулась? Я ведь бросил тебя. Это всей Севилье известно, неужели ты об этом не знаешь? Я тебя бросил.

Женщина молча улыбается.

Я вспомнил. О да! Вижу, как улыбается твой юный рот. Как тогда. Под фатой вижу блеск твоих глаз. Все, как тогда. Только я не тот, каким был, когда упал перед тобой на колени. Возврата не будет.

Женщина. Дорогой Жуан...

Дон Жуан. Тебе не следовало возвращаться, тем более по этим ступеням. Твой облик вернул мне надежды, которых больше нет. Я знаю, что любовь не та, какой я ждал ее на этих ступенях. (Пауза.) Уходи! (Пауза.) Уходи! (Пауза.) Уходи, говорят. Уходи! Заклинаю тебя силами небес и ада - уходи!

Женщина. Почему ты сам не уходишь?

Дон Жуан смотрит на нее, оцепенев.

Дорогой Жуан...

Дон Жуан. Дорогой Жуан! (Смеется.) Знаешь, где он провел ночь, твой дорогой Жуан? У твоей матери! Дорогой Жуан... Ты могла бы многому у нее научиться, но он и ее бросил, твой дорогой Жуан... Он столь преисполнен любви, что выскочил из ее окна, чтобы залезть в следующее. Слышала? У твоей матери! Они его травили псами, будто он и без того не затравлен, и я даже не знаю ее имени, той, третьей... Только помню, что молодая, как все женщины в темноте. И с каким же наслаждением твой дорогой Жуан забывал о тебе во тьме, не знающей ни лиц, ни имен! С какой радостью затаптывал в прах все былое ребячество, чтобы идти дальше не оглядываясь! Чего же ты хочешь от него, умеющего только смеяться? А потом - потом, когда ему все опротивело, он очутился в последней спальне... Думаешь, его влекла надежда? Светлые волосы? Манера целоваться и страсть, которую разжигает борьба? Она защищалась с остервенением, до неистовства, до желания оказаться слабее твоего дорогого Дон Жуана. А на дворе не смолкал лай. О да, конечно, все они разные, и эта разница сама по себе волшебна. Но только волшебство это длится очень недолго, и в наших объятиях они все одинаковы, до ужаса одинаковы. Но что-то в ней было, в этой последней в ту ночь, что-то такое, чего нет и никогда не будет у всех остальных; нечто особенное, захватывающее, неотразимое: она была невестой его единственного друга.