Детский психоанализ - Мелани Кляйн

Но тут я сталкиваюсь с очередным возражением, выдвинутым Анной Фрейд во второй главе книги, озаглавленной «Средства, используемые в анализе детей». Чтобы работать так, как я обычно это делаю, нам необходимо получить от ребенка ассоциативный материл. Анна Фрейд и я, мы обе признаем за очевидный факт, как все, кто занимается детским психоанализом, что дети не способны, да и не желают вырабатывать ассоциации точно так же, как это происходит у взрослых, тем более, нереально набрать достаточно пригодного материала, если использовать только вербальные средства. В числе методов, которые Анна Фрейд считает удовлетворительными для замены недостающих словесных ассоциаций представлены и те, чью ценность мой собственный опыт подтверждает безусловно. Если чуть более внимательно рассмотреть применение этих средств, например, рисунка или варианта, когда ребенок рассказывает выдуманные истории, легко заметить, что их цель состоит именно в том, чтобы собрать аналитический материал иным способом, нежели благодаря ассоциациям, но соблюдая аналитические правила; а также, что в работе с детьми особенно важно прежде всего создать условия для свободного течения их фантазии, и вовлечь их в эту деятельность. Одно из утверждений Анны Фрейд, содержит прямое указание относительно того, как мы действуем, чтобы этого добиться, и требует особенно пристального внимания. Она декларирует, что «нет ничего проще, чем дать ребенку понять интерпретацию сна». И чуть дальше (на стр. 31): «Даже если ребенок не слишком умный, даже если по всем остальным пунктам он производит впечатление плохо подготовленного, если вообще подлежащего анализу, тем не менее, всегда есть возможность проинтерпретировать его сны». Я думаю, что эти дети не были бы так плохо подготовлены к анализу, если бы в других областях, как в интерпретации снов, Анна Фрейд стремилась бы к пониманию символизма, который ребенок выражает со столь явной очевидностью. Собственно, мой опыт показывает, что действовать таким образом можно не то что с детьми в целом, но даже с самыми слаборазвитыми, которые действительно мало предрасположены к анализу.

Это весьма действенный рычаг, и нам нужно использовать его в детском психоанализе. Ребенок в изобилии предоставит свои фантазии, если мы будем следовать за ним с убежденностью в том, что рассказанные им истории носят символический характер. В третьей главе книги Анна Фрейд выдвигает энное число аргументов против техники игры, которую я предлагаю как точку отсчета, но чье применение в аналитических целях, а не просто как предмет наблюдения, она оспаривает. В частности, она находит сомнительным, что драма, представляемая в детских играх может иметь символический смысл, и думает, что в этих играх могут проявляться просто-напросто бытовые наблюдения ребенка, его обыденные ежедневные переживания и опыт. Я должна заметить, что описания моей техники, представленные Анной Фрейд, выдают, как плохо она ее поняла: «Если ребенок опрокидывает игрушечный фонарь или одного из персонажей игры, она (Мелани Кляйн) очевидно интерпретирует это действие как следствие агрессивных тенденций по отношению к отцу, а если ребенок сталкивает друг с другом две тележки, она анализирует эту игру как предполагаемое наблюдение за половым актом родителей». Никогда я не выдвигала до такой степени случайных интерпретаций детской игры. Я уже высказывалась по этому поводу в одной из моих последних статей.[15] Если ребенок выражает на деле один и тот же психический материал в различных версиях, зачастую, с помощью различных средств, а именно, игрушек, воды, вырезания ножницами, рисунка и т.п.; если я могу, с другой стороны, наблюдать, что такая активность сопровождается чувством вины, выказанным или проявляемым в форме тревоги, или тем более в форме репрезентаций, которые предполагают сверхкомпенсацию и служат для выражения реактивных образований; если я уже выявила некоторые закономерности, только тогда я интерпретирую все эти явления, которые связываю с бессознательной сферой и аналитической ситуацией. Практические и теоретические условия для интерпретации остаются в точности такими же, как в анализе взрослых.

Небольшого размера игрушки, использованные мной, являются всего лишь одним из многих средств самовыражения, которые я предлагаю ребенку. Среди прочих можно выделить: бумагу, карандаши, кисточки, веревки, шарики, кубики, и в особенности, воду. Все это поступает в распоряжение ребенка, который делает с ними то, что захочет сам, и нужно только для того, чтобы открыть доступ к его воображению и освободить его. Некоторые дети довольно долго не прикасаются к игрушкам, а во время обострения неделями могут заниматься вырезанием. В случае, когда ребенок страдает полным блокированием процесса игры, игрушки, похоже, остаются единственным средством исследовать как можно лучше природу происхождения этой блокады. Некоторые дети, особенно совсем маленькие, сразу же бросают игрушку, как только им удалось с ее помощью отыграть какую-либо из своих фантазий или пережитый опыт, доминирующий в их психике. После этого они могут перейти ко всевозможным другим видам игр, в которых выбирают себе определенную роль, а остальные предоставляют играть мне или включают другие объекты, находящиеся в комнате.

Столь подробно я останавливалась на технических подробностях моей работы, потому что мне бы хотелось донести как можно точнее, в чем на самом деле состоит принцип, который, по моему опыту, позволяет использовать наиболее полный спектр ассоциаций ребенка и до самых глубоких слоев проникать в их бессознательное.

В наших силах не теряя времени установить надежный контакт с бессознательным ребенка: дети подстегиваются убеждением, которому гораздо более податливы, нежели взрослые, а также собственным бессознательным и импульсивными побуждениями. Благодаря этим особенностям можно существенно сократить путь, прокладываемый психоанализом к последним через контакт с Эго ребенка, и проще установить непосредственную связь с его бессознательным. Очевидно, такой перевес бессознательного мы принимаем как факт и должны полагаться на то, что вид символической репрезентации, преобладающий в бессознательном, будет естественнее у ребенка, нежели у взрослого, фактически, мы должны предполагать, что он-то и превалирует у детей. Последовать за ребенком далее по этому пути - означает войти в контакт с бессознательным, обращаясь к нему на его же собственном языке, после того как этот язык был расшифрован. Избрав подобный способ действия, мы очень быстро отыщем подход и к самому ребенку. Безусловно, зачастую не получается применить его на деле столь же легко и просто, как это выглядит на первый взгляд. Если бы это было так, детский психоанализ занимал бы совсем мало времени, что весьма далеко от реальности. В анализе детей мы довольно часто сталкиваемся с сопротивлением, не только менее явным, чем в анализе взрослых, - оно стабильно принимает форму, которая у детей носит совершенно естественный, природный характер, а следовательно, проявляется в виде тревоги.

Чтобы определить следующий важнейший фактор, который дает возможность, как мне кажется, проникнуть в бессознательное ребенка, понаблюдаем за детьми, которые разыгрывают то, что происходит у них внутри, и за тем, как меняется их отношение: какие модификации принимает их игра, когда они ее прекращают или напрямую выражают испытываемый приступ тревоги. Если во всем многообразии психологического материала мы отыщем то, что вызывает эти изменения, мы неизбежно придем в итоге к чувству вины, которое в свою очередь тоже необходимо интерпретировать.

Два этих фактора, по моим наблюдениям, служат самыми надежными помощниками в детском психоанализе. Оба они, как один, так и второй зависят друг от друга и взаимно друг друга дополняют. Только интерпретируя и уменьшая тревогу ребенка каждый раз, когда ее проявления доступны нашему восприятию, мы сумеем получить доступ к бессознательному и только так откроем свободную дорогу детской фантазии. Затем, нам останется всего лишь следовать символизму фантазий, чтобы вскоре обнаружить вновь проявляющуюся тревогу. Так мы обеспечим продвижение в анализе.

Объяснения, данные мной по поводу техники, и значимость, которую я придаю символизму действий ребенка, не следует истолковывать так, будто детский психоанализ должен обходиться совсем без свободных ассоциаций в собственном смысле термина.

Я уже отмечала выше, что Анна Фрейд и я, как любой, кто анализирует детей, обе мы считаем, что дети не способны и не желают ассоциировать на тот же манер, что и взрослые. Хотелось бы только добавить, что на мой взгляд, они, прежде всего, не могут этого не потому, что не умеют переводить свои мысли в словесную форму, совсем не в том состоит недостаток (он присутствует в сколько-нибудь значительной мере только у самых маленьких детей), но потому, что им противостоит тревога, порождающая сопротивление словесным ассоциациям. Рамки данной статьи не позволяют мне расширить и подробно исследовать эту интереснейшую проблему, я вынуждена ограничиться лишь несколькими краткими примерами из моего опыта в поддержку этой идеи.