Разведка: лица и личности - Вадим Алексеевич Кирпиченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Василий Иосифович Старцев был, в противоположность Верти-пороху, небольшого роста, и красавцем его никак нельзя было назвать. Это внешнее несоответствие и сыграло роковую роль в служебной расстановке руководящего состава отдела.
Придя после смерти Сталина, в марте 1953 года, к руководству органами государственной безопасности, Берия объединил под своим началом МГБ и МВД в Министерство внутренних дел. В период с марта до своего ареста 26 июня 1953 года он успел отозвать из командировок практически всех резидентов якобы для отчета. Арест Берии и последовавший за ним новый период нестабильности поставили под вопрос судьбу отозванных резидентов. Акция с вызовом резидентов была неоправданной с любых позиций. Во-первых, их массовый отъезд привел к ослаблению практической деятельности резидентур; во-вторых, он, по существу, расшифровал резидентов как разведчиков; в-третьих, вызвал недоумение и нервозность в самом аппарате разведки. Следовали вопросы: как? что? зачем? В обвинительном заключении по делу Берии эта его акция квалифицировалась как вредительская, направленная на срыв работы разведки.
В числе отозванных был и резидент в Израиле В. И. Вертипорох. Он успел попасть к Берии на прием. Пришел к нему в сопровождении начальника восточного управления и начальника отдела этого управления В. И. Старцева. Заслушав доклад резидента и выразив свое удовлетворение его работой, Берия отпустил Вертипоро-ха и Старцева и спросил у исполнявшего обязанности начальника управления А. М. Короткова: «Кто Вертипорох по должности и как вы намерены его использовать?» — «Мы планируем его на должность заместителя к Старцеву». Берия поморщился и сказал: «Как же так? Этот — такой красивый, такой представительный, со свежим опытом оперативной работы, а тот — совсем невыразительный, невидный такой… Давайте сделаем наоборот!» Когда я пришел в отдел в сентябре 1953 года, расстановка «наоборот» уже действовала, что не добавило оптимизма и благодушия Василию Иосифовичу Старцеву.
В. И. Старцев, или, как его все звали за глаза, дядя Вася, был тоже человеком выдающимся. В дальнейшем он много лет являлся начальником отдела, который занимался Дальним Востоком и Юго-Восточной Азией, а затем стал заместителем начальника разведки по кадрам. Старцев, несомненно, был самым сильным начальником отдела, цепким и решительным. Сотрудников своих он в обиду никому не давал, и все остальные начальники знали, что со Старцевым лучше всего не связываться — его не переспоришь. Язык у Василия Иосифовича был как острая бритва, а иногда и как ядовитое жало. Его афоризмы оперработники повторяли долгие годы, и даже сейчас, спустя четверть века после его ухода со службы, нет-нет да кто-нибудь из старослужащих и вспомнит: «А вот дядя Вася сказал по аналогичному случаю…»
За невыполнение заданий в установленные сроки Старцев устраивал строгие выволочки, и некоторые работники из робкого десятка его просто боялись. Один из них, как только получал вызов на доклад к Старцеву, начинал дрожать и заикаться. Оправдываясь за невыполнение какого-то задания, он сказал заплетающимся языком:
— Иосиф Виссарионович, я просто физически не успел это сделать!
Ответ был точен и афористичен:
— Если бы я был Иосиф Виссарионович, я сидел бы не здесь, а в Кремле. А если вы не успеваете сделать что-то физически, то впредь делайте это химически, но выполняйте все в срок!
Много лет спустя после этого случая мы с Яковом Прокофьевичем Медяником и Павлом Ефимовичем Недосекиным повстречали дядю Васю. Медяник и Недосекин только окончили Высшую дипломатическую школу и ожидали назначения на должность. Желая доставить приятное Старцеву, они несколько игриво обратились к нему: «Василий Иосифович, возьмите нас к себе в отдел. Мы хотим работать с вами!» Старцев, изобразив ухмылку (эта кривая усмешка в наших кругах называлась антисоветской), бросил: «Да… возьми вас в отдел — вы тут же сгоните меня со стула и сами на него сядете!» — и ушел, помахав рукой.
Еще одна колоритная личность — Иван Васильевич Вирюкин. Он производил неизгладимое впечатление своей манерой держаться с большим достоинством и библейской внешностью — четкий профиль темного лица, большие печальные глаза, борода с проседью. Иван Васильевич был к тому же крупным специалистом в вопросах мировых религий. Лучшей модели для портрета какого-нибудь апостола и искать не надо было. К моменту нашего знакомства Вирюкин вернулся уже из третьей долгосрочной загранкомандировки, и представлялось, что он уже все на свете знает и все ему уже порядком надоело.
Однажды он, видя, как я судорожно листаю оперативные дела и одновременно что-то выстукиваю на пишущей машинке, многозначительно изрек: «Вот ты весь сейчас полон энергии, с восторгом готовишься к первой командировке. Все тебе интересно, все волнует, до всего есть дело. Но попомни мои слова: ко второй командировке ты будешь много тяжелее на подъем, появятся проблемы — вещи, дети, то да се, в третью тебя уже будут выталкивать ногами, а ты будешь изо всех сил сопротивляться». Не скажу, что все получилось по этой схеме, но в целом замечание Ивана Васильевича было очень метким.
Как это ни удивительно, я помню абсолютно всех сотрудников отдела, работавших в нем в пору моего появления на службе. Первые впечатления были настолько глубокими, что крепко отложились в памяти. Впоследствии дело уже обстояло по-другому…
УШЕДШИЕ ДРУЗЬЯ
1 сентября 1947 года начался мой первый учебный год на арабском отделении Московского института востоковедения, который находился в Сокольниках, в Ростокинском проезде.
Здание института казалось большим, светлым и относительно новым. Построено оно было специально для Московского института истории, философии и литературы, который просуществовал с 1931 по 1941 год. Здесь приобретали гуманитарные знания люди, которые впоследствии составили ядро советской партийной и научной элиты. Позднее этот институт слился с МГУ, а здание было отдано востоковедам.
Недавно я проезжал мимо него и с грустью разглядел за разросшимися деревьями какое-то захудалое строение. Здание обветшало, почернело и уже не вызывало тех радостных эмоций, как в далекие послевоенные годы.
В нашей арабской группе было 16 человек, в том числе только что окончившие школу четыре девочки — одна из них стала на втором курсе моей женой. А из 12 ребят 11 недавно демобилизовались из армии после участия в Великой Отечественной войне. Все они носили шинели, сапоги, гимнастерки, кителя, брюки галифе, некоторые даже продолжали щеголять в армейских фуражках.
Каждый заслуживает отдельного очерка, но я хочу рассказать об одном из тех, кто после окончания института попал, как и я, на работу в разведку и остался в ней до конца.
Из нашей команды бывших фронтовиков
