Короткое счастье на всю жизнь - Иза Высоцкая

Первый экзамен — история МХАТа. Снедаемая стыдом, перешагнула я порог аудитории и, не поднимая глаз, взяла билет. Повисла жуткая тишина, и белый свет померк. С трудом подняла я голову и встретила взгляд Виталия Яковлевича такой нечеловеческой доброты, что тотчас начала оттаивать и что-то лепетать сквозь слезы. Виталий Яковлевич одобряюще кивал, быстренько поставил мне пятерку и отпустил так ласково и меня, и мои грехи.

Странно, очень странно, но все педагоги были так снисходительны и великодушны, что через неделю в моей зачетке были одни пятерки.

Все так же щедро несла свои воды Ока Волге, так же в Блиновском садике у речного вокзала желтым песком посыпали дорожки и пряно пахли бархатцы и душистый табак, в фонтане барахтались дети, а по вечерам играли духовые оркестры. Подружки разъехались, сестренка — в пионерлагере, Жуковы перебрались в Таллин. Вялым скелетом бродила я по родным местам, и ни заросли ежевики, ни кремлевские склоны, умытые ветром, не радовали меня.

Из Таллина приехал Юра. Под плеск Оки и шуршание гальки я открыла ему всю страшную правду о себе. Я готова была остаться одна во всем мире до самой смерти, а Юра смеялся глазами из-под пушистых ресниц, водил в кино и дарил крошечные стальные самолеты собственного изготовления.

В конце лета мы поженились просто и тихо, и у меня появилась новая фамилия. В студию я вернулась страшно серьезная, с гладко, насколько возможно, зачесанными волосами замужней женщиной. Мне было девятнадцать лет.

Ты прости меня, Володя, что я пишу так откровенно. Мне все равно, что подумают, что скажут люди. Я уже в таком возрасте, когда все можно. Вот только страшно опозориться перед Глебом. И все-таки пишу.

В студии появился юркий, как ртуть, вездесущий новый курс. С лестницы, чуть подпрыгивая, носками врозь, счастливо улыбаясь, сбегал румяный мальчик в пиджаке в пупырышек. Его звали Вовочка, Володя, Вовчик и даже Васек. Ему было восемнадцать лет.

Я — студентка Школы-студии МХАТ. Первая московская фотография. 1954 год.

Он весь — радостная готовность помочь, подсобить, выручить, просто так поздороваться, и все пупырышки на его многоцветном пиджаке озорно подмигивали.

Таким я увидела тебя в первый раз.

На нашем курсе кипят страсти. ЦК комсомола посылает от всех театральных вузов Москвы концертные бригады на целину. Хотят все! После Ялты меня не берут. Замечательный, чудный, добрый Владимир Николаевич Богомолов (на втором курсе он готовил с Сашей Лукьяновым и мной душещипательный отрывок про несчастную любовь) кидается к Вениамину Захаровичу и ручается за меня. Еду! Едем!

Грета Ромодина, Карина Филиппова, я, Леша Одинец, Витя Егоров, Володя Пронин, Коля Завитаев и еще двое ребят из Гнесинского, один студент с постановочного — вот наша бригада. Торжественные проводы, серьезные и смешные наставления, шальные отъезжающие. Поезд тронулся, и мы, совершенно безнадзорные, совершенно самостоятельные, на полтора месяца становимся целинниками.

Через неделю, опоздав всего на сутки, мы приезжаем в Павлодар.

Несколько дней живем в драмтеатре вместе с бригадой Щукинского училища. Местные актеры радушно опекают нас и закармливают дарами огородов. Первый бесплатный концерт на летней площадке в парке. Испуганные бесплатностью зрители и до ужаса трясущиеся мы. К концу выступления все пришли в себя, и мы и зрители, — боевое крещение состоялось.

В полуторке, крытой брезентом, мчались мы по степному бездорожью, обгоняя перекати-поле, по шесть — восемь часов от одного совхоза к другому. Концерты давали в столовых, недостроенных домах, под шатром небесным. Целинники, все больше молодежь — москвичи, ленинградцы, сочинцы, встречают нас бурной радостью, делятся удачами и бедами — послеконцертные беседы за полночь, а утром все та же полуторка с ласковым именем «Маруська». И степь бескрайняя.

Мы пили пузыристый шипящий кумыс, мылись в Иртыше, когда шел снег, дивились на огромные горы зерна на токах, терялись в степи.

На заключительном концерте в Павлодаре местное начальство горячо благодарило «Московскую художественную академическую самодеятельность за культурное обслуживание».

Переполненные впечатлениями, наглотавшись чистейшего ветра, с чувством выполненного долга вернулись мы в студию.

Первый курс окончательно освоился и растрепал некоторую традиционную чопорность.

Виктор Карлович Монюков приступил к дипломному спектаклю «Гостиница „Астория“», и нам понадобился солдат, кажется, бессловесная, но очень ответственная роль. «Кого? Кого же нам пригласить с младших курсов?» — и очень дружно все сказали: «Вовочку. Вовочку Высоцкого».

У меня были свои взрослые проблемы. Я очень старалась быть замужней женщиной. У кого-то из девочек взяла длинную косу и, на манер Маргариты Володиной, укладывала ее вокруг головы или в тугой пучок. Любимое черное строгое-строгое, облегающее-облегающее платье. На воротничке-стоечке — полоска горностая, подарок бабушкиной подружки «из бывших». Горностай пожелтел от древности, но что-то от царской мантии в нем было. Я носила это платье почти всегда, снимая только для стирки. Так, под звуки «Болеро» Равеля, звучавшего у меня в душе, отгородилась я от всего несерьезного незамужнего мира.

Общежитие на Трифоновке. Слева направо — Ада Петренко, Галя Грозина, сестра Наталка, я, мама, Наташа Антонова. Скоро будут оладушки. Москва. 1955 год.

У нас были чудные педагоги. Мы восторгались ими, некоторых обожали. Они влюбляли нас в живопись, танец, музыку, театр, жизнь. Умели быть друзьями, оставаясь недосягаемыми идеалами.

Руководитель курса Георгий Авдеевич Герасимов, по-нашему ГАГ, был самым яростным ревнителем моральных устоев и девичьей скромности. На наших вечеринках очаровательно пел что-то тюремное: «А слезы капают, подружка, постепенно по исхуда-а-а-лому лицу», аккомпанируя себе на гитаре и озорно улыбаясь. Мы были последним его курсом, он хотел сделать нас не только актерами, но еще и благородными, высоконравственными людьми. Может быть, поэтому курс так по-своему несчастлив. Меня он воспитывал наивно-назидательно. Я побаивалась его и вызывающе дерзила. Потом было стыдно, но потом…

Виктор Карлович — руководитель моей группы. Очень интересный, сложный человек. К нам в общежитие он приносил чемоданы бульонных кубиков, брикетных каш, киселей, чтобы мы не голодали. Потихоньку одевал раздетых студентов и влюблялся постоянно в студенток. Когда мы закончили школу-студию, моя соседка по общежитию Наташа Антонова стала его женой.