Прилив победы - Дэвид Дрейк

Когда Тахмина уже стояла на твердой земле, Баресманас склонился к уху дочери и прошептал:

— Итак. Кто был прав? Я или твоя мать? — Улыбку Тахмины едва ли можно было разглядеть под чадрой.

— Я никогда не сомневалась в тебе, папа. Даже до того, как прочитала книгу, которую ты мне дал.

Баресманас вздрогнул.

— Уже? Всю? Геродота5?

Когда Баресманас передал поводья одному из старших дехганов, Тахмина распрямилась.

— Всю, — твердо сказала она. — Мой греческий стал почти идеальным.

Девушка поколебалась, но не удержалась и честно добавила:

— Ну… по крайней мере в том, что касается чтения. Думаю, мой акцент по-прежнему ужасен.

Отец и дочь медленно шли рука об руку по направлению к дверям. У входа в айван выстроились солдаты. Персидские дехганы стояли слева, римские катафракты — справа.

— Тогда ты все понимаешь, — сказал Баресманас. Ему не требовалось указывать дочери на ликующую толпу для объяснения, что он имеет в виду.

— Да, папа.

Баресманас торжественно кивнул.

— Учись, дочь. Отбрось все предубеждения против римлян, которые все еще могут оставаться у тебя. Ты станешь их императрицей еще до заката солнца, но они — великие люди, достойные тебя. Никогда не сомневайся в этом ни на минуту. Во многом более великие, чем мы.

Он посмотрел на солдат, стоявших на почетных постах у входа в айван. На персов он взглянул бегло. Дехганов Баресманаса возглавлял Мерена, самый прославленный среди них.

Но внимание шахрадара в первую очередь привлек старший в строю римлян. На самом деле, этот солдат выглядел более чем странно. Он не мог стоять без помощи костылей. Этого человека звали Агафий и он потерял ноги во время сражения у Нехар Малки, когда Велисарий разбил армию малва. Агафий был человеком низкого происхождения, даже по римским меркам. За него вышла замуж дочь самого Мерены.

— Тысячу лет назад, — резко произнес Баресманас. — Время, о котором мы сами многое забыли, дочь, а они — нет. Тысячу лет назад один из их лучших историков объяснял своим соотечественникам, как арии воспитывают ребенка-мальчика.

— Учат его ездить верхом и стрелять из лука, — пробормотала Тахмина. — И ненавидеть любую ложь.

— Это обещание тебе от императора Рима, дочь, тебе и всем ариям, — сказал Баресманас. — Мальчику еще нет одиннадцати лет. Ты понимаешь?

Дочь кивнула. Она слегка повернула голову, изучая скандирующую толпу.

— Фотий! Фотий!

— Я так удивлена, — прошептала она. Баресманас рассмеялся.

— Чем? Что наполовину грек, наполовину египтянин, причем незаконнорожденный сын шлюхи, так хорошо нас понял?

Она покачала головой, чадра пошла волнами.

— Нет, папа. Я просто удивлена…

— Фотий! Фотий!

Они входили в благословенную прохладу айвана, в огромный зал, типичный для персидской архитектуры. Солдаты выстраивались позади них.

— До этой минуты мне ни разу не приходило в голову, — прошептала она. — Ни разу. Что я могу полюбить своего мужа.

Внутри огромного айвана хмурилась римская императрица-регентша. Конечно, в этом не было ничего нового. Феодора пребывала в раздражении с момента своего прибытия в Персию. По многим причинам.

Во-первых, она ненавидела путешествовать.

Во-вторых, она особенно не любила путешествовать по пустыне.

В-третьих, она не больно-то любила персов (это, правда, не самый главный пункт. Феодора, как правило, вообще никого не любила).

В-четвертых, к этому времени она стояла в тяжелых официальных императорских одеждах уже более часа. Неужели эти глупые персы никогда не слышали о стульях? Идиоты! Даже арийский император Хусрау стоит.

В-пятых…

— Ненавижу, когда оказывается, что я не права, — прошипела она.

— Ш-ш-ш, — прошипела в ответ Антонина. — Предполагается, что это — торжественное мероприятие. И даже сквозь чадру видно, как ты хмуришься.

— И она мне тоже не нравится, — проворчала Феодора. — Как женщина должна дышать, когда эта чудовищная штука закрывает ей лицо? В особенности в такую жару?

Когда она повернула голову, чадра слегка закачалась.

— По крайней мере, у них достаточно здравого смысла, чтобы проводить публичные церемонии в этом… этом… как его называют?

Стоявший с другой стороны Феодоры Велисарий склонился к ней и прошептал:

— Это называется айван. Отлично придумано, не правда ли? Конечно, в нашем климате не сработает. По крайней мере, зимой.

Несмотря на огромные размеры — айван был сто сорок футов в длину, восемьдесят в ширину, а в самой высокой точке купол располагался в сотне футов над полом, — строение было открыто всем ветрам. Вход, которым воспользовались Баресманас и Тахмина, представлял собой огромный дверной проем. Подобно рода строения встречаются только у персов. Чудесное изобретение — в айване гораздо прохладнее, чем снаружи или в закрытом зале.

Феодора теперь злилась на Велисария.

— О, хорошо. Давай, говори. Ты был прав, а я не права.

Велисарий ничего не сказал. Он знал, что нельзя злорадствовать, если дело касается Феодоры. Даже насекомые не настолько глупы, чтобы насмешничать над императрицей.

Его дипломатичность, казалось, нисколько не успокоила императрицу-регентшу.

— Ненавижу, когда оказываюсь не права, — злобно повторила она. — И я все равно предпочла бы взять ценности. Золото — это то, что я могу увидеть. Могу сосчитать и подержать в руках.

Велисарий решил, что Феодора не сочтет его ответ чересчур дерзким. Да, ей не нравилось, когда с ней не соглашались. Но женщина была достаточно умна, чтобы давно научиться принимать противоречащие ее мнению советы и не наказывать советчика. Или, по крайней мере, выслушивать такие советы.

— В любом случае, мы бы вскоре потеряли сокровища, — заметил он. — Привели бы Персию к краху, и что тогда? Персы отправились бы на поиски новых богатств взамен утраченных. И лучше всего для этого подходят римские территории.

Он сделал паузу, прислушиваясь к пению огромной толпы за стенами дворца.

— Фотий! Фотий! — Затем добавил:

— Лучше уж так.

Феодора ничего не ответила, если не считать неизбежного рефрена:

— Ненавижу, когда оказываюсь не права.

Фотий стоял в одиночестве в центре айвана, как и надлежало ему по статусу. Никто не может отрицать то, что он мужчина, хотя ему всего десять лет. Он же женится, не так ли?

Этот новый статус не радовал римского императора. Фотия полностью устраивало, когда он был просто мальчиком.

Ну…

Его взгляд переместился на группу римских ученых, стоявших вместе с персидскими священниками, сгрудившимися у дальней стены айвана. Это были его учителя. Даже на таком расстоянии, как думалось Фотию, от выражений их лиц могло скиснуть молоко. Греческим философам и педантам, специалистам по грамматике и риторике не нравилось, что им приходится ожидать начала церемонии в обществе персидских мобадов и хербадов. Языческих колдунов. Склонных к предрассудкам, занимающихся магией, торгующих…