Рассказ паломника о своей жизни - Игнатий Лойола

И вот однажды его весьма настойчиво убеждали взять себе в спутники <одного человека>, поскольку <паломник> не знал ни итальянского языка, ни латинского, и говорили, как сильно поможет ему этот <спутник>, при этом вовсю его расхваливая. Но <паломник> сказал, что, будь это даже сын или брат герцога Кардона [78], он всё равно не пойдёт вместе с ним, поскольку он желал обладать тремя добродетелями: любовью, верой и надеждой. Если же он возьмёт кого-нибудь себе в спутники, то, испытывая голод, будет ждать помощи от него; если упадёт, тот поможет ему подняться. Поэтому он будет уповать на него и в силу этих причин чувствовать привязанность к нему, тогда как это упование, привязанность и надежду он хотел бы испытывать только по отношению к Богу. Что он говорил — то и чувствовал в сердце.

С такими-то мыслями он и хотел сесть на корабль: не только в одиночестве, но и без всяких припасов. Когда он начал договариваться о посадке на корабль, ему попался один хозяин судна, взявший его бесплатно, поскольку денег у него не было, но с тем условием, что он должен был принести на корабль сухари [79], чтобы кормиться самому, а иначе его не возьмут ни за что на свете.

36. Когда он хотел раздобыть эти сухари, его одолели страшные сомнения: «Такова — то твоя надежда и вера в Бога, которая не

Он оставил деньги на лавке, которую обнаружил там, неподалёку от берега (§ 36).

постыжает?» — и т. п. Эти сомнения были настолько сильны, что причиняли ему немало мучений. Наконец, не зная, что делать, поскольку находились основательные резоны и «за», и «против», он решил довериться своему духовнику, которому объяснил, как сильно желал он следовать по пути совершенства и того, что служило бы к вящей славе Божией [80], равно как и причины, заставлявшие его усомниться в том, должен ли он взять с собой пропитание. Духовник решил, что ему следует попросить необходимое и взять с собой.

Тогда он обратился с просьбой к одной сеньоре, а та спросила его, куда он хочет плыть на корабле. Несколько мгновений он колебался, не сказать ли ей <правду>; но в конце концов не отважился сказать ей ничего, кроме того, что направляется в Италию, в Рим. А она, будто изумившись, сказала: «Ты в Рим хочешь ехать? Да ведь те, кто туда едет, уж не знаю какими возвращаются!» (желая сказать, что в Риме они получали мало пользы в делах духа). А причиной, по которой он не осмелился сказать, что едет в Иерусалим, была боязнь тщеславия. Эта боязнь настолько его одолевала, что он никогда не осмеливался сказать, откуда он родом и из какой семьи [81].

Наконец, раздобыв сухари, он сел на корабль. Но, находясь <ещё> на берегу с пятью или шестью «беленькими» [82], которые ему дали, когда он просил милостыню у дверей <домов> (поскольку обычно он так и жил), он оставил деньги на лавке, которую обнаружил там, неподалёку от берега.

37. Затем он сел на корабль, проведя в Барселоне чуть больше двадцати дней. Ещё находясь в Барселоне, прежде чем сесть на корабль, он, по своему обыкновению, разыскивал всех духовных людей — даже если они находились в пустынях <вдали от> города, — чтобы побеседовать с ними. Но ни в Барселоне, ни в Манресе за всё время, что он там провёл, ему не удалось найти никого, кто помог бы ему так, как ему хотелось. Только в Манресе та женщина, о которой говорилось выше[83], сказавшая ему, что просила Бога о том, чтобы ему явился Иисус Христос — лишь эта женщина как ему казалось, глубже проникла в предметы духовные. Пэтому после отплытия из Барселоны он полностью потерял эту жажду разыскивать духовных людей.

Глава IV Игнатий прибывает в Иерусалим

38-39. Игнатий сходит с корабля в Гаэте и отправляется в Рим. — 40–41. Получив благословение Папы Адриана VI, он направляется в Венецию. — 42–43. Его благосклонно принимает некий испанец. Он получает возможность бесплатного проезда до Святой Земли; отплывает на Кипр; пресекает безобразия, творившиеся на корабле. — 44–48. Прибывает в Иерусалим и с великим благоговением посещает Святые Места. Не получив разрешения остаться там, он вынужден вернуться в Европу.

38. Попутный ветер был настолько крепок, что от Барселоны до Гаэты добрались за пять суток, хотя все изрядно натерпелись страху из-за сильной бури.

А по всему тому краю опасались чумы.

Едва сойдя на берег, <паломник> тут же пустился в путь в Рим. Из тех, кто плыл на корабле, к нему присоединились попутчики: мать с дочерью, носившей одежду юноши, и ещё какой-то парень. Они следовали за <паломником>, поскольку тоже просили милостыню.

Подойдя к одному хутору, они обнаружили большой костёр, а возле него — множество солдат, которые накормили их, причём давали им много вина, предлагая его так <навязчиво>, что казалось, будто они намерены подпоить их. Затем солдаты разделили их, поместив мать с дочерью наверху, в комнате, а паломника с парнем — в стойле. Но, когда настала полночь, он услышал, как там, наверху, громко кричат. Поднявшись, чтобы посмотреть, в чём дело, он обнаружил мать с дочерью внизу, во дворе; они были все в слезах и жаловались на то, что их пытались изнасиловать. Тут его охватил такой сильный порыв <негодования>, что он стал кричать, говоря: «И это прикажете терпеть?» — и тому подобные жалобы Всё это он говорил с таким напором, что все в доме перепугались, и никто не причинил ему никакого вреда. Парень уже убежал, и троица отправилась в путь прямо ночью.

39. Придя в один город, находившийся поблизости, они обнаружили, что он заперт. Не сумев войти в него, они втроём провели эту ночь в какой-то церкви поблизости (крыша у неё протекала). Утром им не захотели открыть городские <ворота>, а снаружи им не удалось найти подаяния, хотя они и пошли в селение, видневшееся неподалёку. Там паломник почувствовал себя измождённым: и от превратностей плавания, и от всего остального. Не будучи в силах идти дальше, он остался там, а мать с дочерью отправились в Рим.

В тот день из города вышло много народу. И вот, узнав о том, что там шла и госпожа этой местности [84], он предстал перед ней, сказав ей, что не болен, а только измождён и просит у неё позволения пройти в город, чтобы поискать какого-нибудь лекарства. Она охотно дала разрешение. И вот, начав просить милостыню в городе, он собрал много куатринов [85] и, восстановив там силы за два дня, возобновил свой путь и пришёл в Рим в Вербное воскресенье [86].

40. Там все, кто с ним говорил, узнав, что у него нет с собой денег на <путешествие в> Иерусалим, стали отговаривать его от этой поездки, и утверждали, приводя ему множество доводов, что проезд без денег невозможен. Но в душе его была такая твёрдая уверенность, что усомниться он не мог и думал лишь о том, как бы отыскать способ добраться до Иерусалима.

Получив благословение Папы Адриана VI, он отправился в Венецию спустя восемь или девять дней после Пасхи [87]. С собой у него ещё было шесть- семь дукатов, которые дали ему на поездку из Венеции в Иерусалим, и он взял их, так как его отчасти одолели внушавшиеся ему опасения: дескать, иначе проехать он не сможет. Но, спустя два дня после того, как он вышел из Рима, он стал понимать, что это было проявлением овладевшего им недоверия. Его сильно удручало, что он взял эти дукаты, и он начал подумывать о том, не лучше ли будет их оставить. Но в конце концов он решил щедро потратить их на тех, кто ему попадётся — а обычно это были нищие. Так он и сделал, из-за чего потом, когда он пришёл в Венецию, у него осталось всего несколько куатринов, необходимых ему той ночью.

41. По пути в Венецию он ночевал в портиках из-за сторожевых постов, расставленных по причине чумы. И вот как-то раз с ним случилось следующее: поднявшись утром, он столкнулся с человеком, который, увидев, что его увидели, в страшном испуге бросился бежать: вероятно, ему показалось, что паломник сильно бледен.

Продолжая путь таким образом, он пришёл в Чосу [88] и вместе с несколькими попутчиками, которые к нему присоединились, узнал о том, что в Венецию их не пустят. Тогда его попутчики решили идти в Падую, чтобы получить там справку (cédula) о здоровье. Он отправился вместе с ними, но пройти такой путь не смог, поскольку шли они очень быстро. Его оставили на просторном поле, <уже> почти ночью.

Когда он был там, ему явился Христос — так, как Он обычно ему являлся, о чём мы говорили выше [89] — и весьма его утешил. С этим-то утешением на следующее утро, не подделав справки (как, вероятно, поступили его попутчики), он подходит к воротам Падуи и вступает <в город>, причём стража ни о чём его не спросила. То же самое произошло с ним и на выходе <из города>, чему сильно изумились его попутчики, пришедшие за справкой, чтобы пойти в Венецию — а он об этой <справке> даже и не думал.