Под пулеметным огнем. Записки фронтового оператора - Роман Кармен

Мы вышли во двор. И сразу же начали снимать. Мы запечатлели колоритную обстановку двора, заполненного вооруженными людьми, которые подходили к Мануэлю Крпстобалю: одни просили у него указаний, другие – резервов, третьи говорили о необходимости пополнить запасы патронов, боеприпасов. Люди не обращали внимания на то, что на них направлен объектив кинокамеры. Мануэль Кристобаль, развернув боевую карту, знакомился с обстановкой, тут же подзывал кого-то, отдавал короткие приказания. Этот человек был полон кипучей энергии.

Особенно запомнился мне беседовавший с Кристобалем человек, лицо которого было обрамлено курчавой черной бородой. Он держал в крепких узловатых крестьянских руках полевую карту, в кончике рта зажата алая роза, глаза его были золотистыми. Он был спокоен, немногословен. На его мятой гимнастерке были такие же, как у Мануэля Кристобаля, знаки отличия майора народной милиции. Я снял их обоих, погруженных в беседу, потом подошел вплотную и снял крупный план бородача, снял долгий, крупный план, не жалея пленки, чтобы дать зрителю возможность вглядеться в прекрасное лицо защитника испанской республики, командира народных вооруженных сил.

Мануэль Кристобаль подвел нас к машине. Отличный «бьюик» весь был измалеван лозунгами. Это было выражением полного пренебрежения к респектабельности роскошных лимузинов, некогда принадлежавших высшим чиновникам или крупным капиталистам. На капоте, дверцах, багажнике и стеклах этих машин, помимо букв, означающих организацию, которой принадлежала эта машина, были и лозунги: «Долой фашизм!», «Вива, республика!», «Да здравствует Народный фронт!» Парнишке, шоферу «бьюика», Мануэль сказал, что отныне он поступает в полное распоряжение компаньерос из Унион Совьетика. Тот, восторженно улыбаясь, поднял кулак, крепко пожал нам руки, быстро заговорил. Шим перевел нам, что парень просит нас быть уверенными, что он обеспечит нам хорошую работу. Мануэль Кристобаль, перекинув через плечо легкий автомат, сел в свою машину, мы на «бьюике» рванулись за ним.

При выезде из города нас остановил патруль. Бойцы этого патруля знают Кристобаля, знают его машину, и он проскочил без задержки. А нас остановили. Увидев это, он тоже остановился. Я подошел к нему и попросил задержаться минут на пятнадцать, мы снимем здесь несколько кадров. Он охотно согласился. Мы отвели в сторону свою машину и приступили к съемке. Впоследствии кадры этого патруля вошли во все кинохроники испанской войны, которые когда-либо делались и создавались кинематографистами многих стран. Женщина-крестьянка вся в черном с одноствольным охотничьим ружьем на плече поднятием руки останавливает машину, проверяет документы сидящих в машине, возвращает документы и таким же властным жестом предлагает им следовать дальше. Рядом старик и крестьянин с двустволкой. Стоят они около баррикады, построенной так, что машина не может проскочить, не замедлив хода. Мы сняли выразительные кадры. В этом эпизоде был как бы символический образ испанского народа – безоружного, вступившего в войну с фашизмом с охотничьим ружьем. Сняли разных людей, предъявляющих документы, – благообразного, хорошо одетого пожилого человека, группу вооруженных людей, девушку, опоясанную патронными лентами. Снимали, не привлекая внимания, установив длиннофокусную оптику…

Поднявшись в гору, мы пошли глубоким ходом сообщения. Видно, для фашистов эта высота была трудным орешком. На монастырь обрушено огромное количество артиллерийских снарядов, авиационных бомб. Здесь были большие потери, но взять фашистам эту высоту не удалось, этот форт крепко держал ключевую позицию на подступах к Ируну.

Сначала Мануэль представил нас командирам и солдатам. Сообщение, что эти двое парней приехали из Советского Союза снимать борьбу испанского народа, вызвало среди милисианос бурю восторга. Каждый хотел пожать нам руку, опять крики «Вива Руссиа!», «Вива советико!», поднятые кулаки, горящие глаза. Командир дал ребятам возможность выразить чувства, однако вскоре прозвучала команда, каждый занял свою позицию в траншее.

Мы приступили к съемкам. Командиры докладывали Мануэлю Кристобалю обстановку. Прекрасный эпизод! Вот они – командиры вооруженных сил испанской республики, первые в истории Испании майоры, команданте из народа. По загрубевшим лицам, мозолистым рукам видно было, что это крестьяне, рабочие. Сколько внутреннего задора! Какая вера в то, что хотя и плохо еще командуют, быть может, не по правилам воюют, но дерутся за правое дело!

Снимали мы солдат, снимали пулеметчиков. Те, на кого был направлен объектив кинокамеры, открывали ураганный огонь по врагу, хотя мы об этом не просили. Некоторые после пулеметной очереди поднимали кулак, глядя в объектив нашей кинокамеры, выкрикивали лозунги. И мы снимали их, не уговаривая: «Не смотри в объектив, товарищ!» В этом взгляде и поднятом кулаке была наивная прелесть, чистота испанской души.

Немного поодаль от изрытых воронками траншей сняли артиллерийскую позицию. Только горькой иронией могло звучать слово «артиллерия» применительно к тому, что мы увидели. Маленькая старинная пушка на двух огромных колесах. Удивительно, как она сохранилась, какими судьбами оказалась на вооружении республиканской испанской армии, и уж совсем удивительно, где и как они к ней боеприпасы нашли?

Снарядов было немного. Их берегли. Двое милисианос артиллеристов заколачивали снаряд в ствол, потом капитан артиллерист долго прицеливался. По его команде подручные солдаты то приподнимали лафет, то чуть подкручивали колесо, разворачивая пушку левее, правее.

А потом все отходили подальше и, став на одно колено, ждали выстрела, не сводя глаз с главного артиллериста, державшего в руке веревку. Видимо, были все основания опасаться, что в момент выстрела пушка разлетится вдребезги.

– Фуэго! Огонь! – командовал артиллерист. Тут же он дергал изо всей силы за шнур, и пушка выстреливала, подскочив при этом на полметра вверх и откатываясь на несколько метров назад, где ее схватывали милисианос, тащили на старое место, снова забивали снаряд, снова целились, отбегали в сторону и зажимали уши в томительном ожидании выстрела. Один раз, подпрыгнув при выстреле, пушка перевернулась вверх колесами.

Такой была артиллерия республиканской армии в августе 1936 года, то есть через месяц после начала фашистского мятежа. А в воздухе над монастырем Сен-Марисаль совершали на небольшой высоте широкие круги два современных двухмоторных итальянских бомбардировщика «капронни». У них – точные схемы республиканской обороны, большие запасы бомб, которые транспортами идут из Италии и из фашистской Германии. А здесь – охотничье ружье, музейная пушка, и вчерашний батрак с нашивкой лейтенанта ведет в бой таких же, как он, парней крестьян, вооруженных через одного старыми винтовками, у каждого десятка два патронов да одна ручная граната за поясом.

Мы выехали из Ируна, по дороге часто останавливались, снимали. В Сан-Себастьян приехали в три часа дня. Всемирно известный фешенебельный курорт Испании. Мы вышли из машины на знаменитом сан-себастьянском бульваре, запечатленном на красочных туристских проспектах, на открытках.

Сразу же начали снимать прогуливающихся по бульвару. Сняли парочку на скамейке, молодую женщину с ребенком. Кто мог бы подумать, что эти мирные кадры сняты в стране, где идет война… Война ворвалась в наши кадры тут же, внезапно. Я не успел закончить медленную панораму, которую вел, держа в кадре женщину, толкающую детскую коляску, как раздался грохот разрыва. Это было где-то рядом, справа от меня. Я резко развернул камеру и снял огромный фонтан воды, поднявшийся из зеркальной поверхности лазурной бухты, около пляжа. Снова устремил камеру на женщину, она уже бежала с детской коляской по бульвару. На ее лице был ужас. Бегущую с коляской женщину я снял на полный завод пружины камеры. В этот момент вспомнил эйзенштейновскую детскую коляску из «Броненосца “Потемкина”».

Быстро сменил оптику, поставил телеобъектив и стал ждать нового разрыва. Он громыхнул в самой середине бухты – снова огромный белый гейзер. Оглянулся – бульвар опустел. Где-то вдали я увидел Макасеева. Нас осталось двое на опустевшем бульваре. И я снял безлюдный бульвар, снял еще несколько разрывов. Новое, ранее не изведанное чувство испытал я, когда над головой с тяжелым шипением пронесся снаряд и разрыв громыхнул где-то в городе. Ко мне подбежал наш шофер. Он потянул меня за рукав. «Скорее в укрытие, скорее! Это “Канарис”!»

Один за другим проносились над головой снаряды, которые мятежный крейсер «Канарис» обрушивал на город. Конечно, никаких военных объектов в тихом курортном городке не было. Где-то на далеком мысе загрохотали береговые батареи. Манолло, наш водитель, что-то быстро говорил, тянул нас к машине. Шим объяснил, что он предлагает поехать на береговые батареи. Может быть, нам удастся снять «Канарис». Мы прыгнули в машину, помчались, но дорога оказалась перекрытой, а тем временем грохот береговых батарей затих. Шим внес предложение: по горячим следам снять последствия артиллерийской бомбардировки города. Мы последовали его совету.