Эпиграммы - Марк Марциал

Не вылощен, где ни чехла нет, ни скалки, —

Купи: продам и сделку сохраню в тайне.

Тот, кто читать чужое хочет для славы,

Не книгу, а молчанье покупать должен.

55

«Волен уж ты чересчур», — всегда ты, Керил, говоришь мне.

Ну а тебя-то, Керил, можно ли вольным назвать?

56

Что бы ни делал наш Руф, — занимает лишь Невия Руфа:

Весел он, плачет, молчит — только о ней говорит.

Пьет за здоровье он, ест, соглашается, спорит — одна ведь

Невия все, а не будь Невии, стал бы немым.

5 Начал вчера он отцу писать поздравленье, а пишет:

«Невия, солнце мое! Невия, здравствуй, мой свет!»

Невия смотрит письмо и смеется, глаза опустивши.

Невия ведь не одна. Что же, глупец, ты дуришь?

Перед нами смеялся Пан Тарентский,

А теперь напоказ смеется Каний.

Книга, ступай за меня на поклон. Окажи мне услугу:

К Прокула ларам тебе надо нарядной идти.

Спросишь дорогу, скажу. Миновав храм Кастора подле

Весты седой, ты пройдешь жриц ее девственных дом;

5 Дальше Священным холмом ты направишься к чтимым Палатам,

Где изваяний вождя высшего много блестит.

Не заглядись только ты на колосс лучезарный, который

Горд, что родосское он чудо собой превзошел.

После у крыши сверни ты хмельного Лиэя; с ним рядом

10 Купол Кибелы (на нем изображен Корибант).

Сразу же с левой руки ты увидишь славных пенатов

Дома высокого, где в атрий просторный войдешь.

Смело иди, не страшись порога надменного спеси:

Ни на каких косяках так не распахнута дверь,

15 И ни одна не близка так Фебу и сестрам ученым.

Если же спросят тебя: «Что же он сам не пришел?» —

Ты извинись: «Каковы ни на есть, но стихов этих он бы

Не написал, если б сам начал ходить на поклон».

57

Семь за Юстину, за Левию шесть, четыре за Лиду,

Пять за Ликаду и три кубка за Иду я пью.

Всех поименно подруг перечту я, фалерн наливая,

Но, если девки нейдут, ты приходи ко мне, Сон!

58

При посредстве моих стихов желаешь

Ты и быть, Фидентин, и слыть поэтом?

Так зубатой себя считает Эгла,

Накупивши костей с индийским рогом,

5 Так под слоем белил себе приятна

Ликорида, черней тутовки спелой.

Да и ты, как ты стал поэтом, так же

Облысел, станешь снова волосатым.

59

Не было в Городе всем никого, кто хотел бы задаром,

Цецилиан, за твоей приволокнуться женой,

Вход был свободен. Но вот сторожей ты приставил, и толпы

Лезут любовников к ней. Вижу я, ты не дурак!

Был он любовник. Но ты ведь могла отрицать это, Павла.

Мужем он стал. Отрицать можешь ли, Павла, теперь?

Тот, кто Лину отдать не все, а лишь половину

Предпочел, — предпочел лишь половину сгубить.

Неоцененный предмет моих дум, Антенорова лара

Вскормленник, милый мой Флакк, и упованье его,

Песнь пиэрийскую ты отложи и сестер хороводы:

Денег тебе ни одна дева из этих не даст.

5 Что тебе Феба молить? Монеты в ларе у Минервы,

Эта мудра и богам ссуды дает под процент.

Что тебе Вакхов плющ может дать? Деревья Паллады

Пеструю клонят листву тяжестью черных плодов.

На Геликоне-то нет ничего: лишь вода да гирлянды,

10 Лиры богинь и одно «браво» пустое гремит.

Что тебе Кирра? К чему нагая пермесская нимфа?

Римский форум к тебе ближе, и выгодней он.

Там ведь деньги звенят, а у наших подмостков и кафедр,

Не приносящих плодов, лишь поцелуи звучат.

60

Вполне здоров и бодр Харин, а все бледен,

Вина почти не пьет Харин, а все бледен,

Глотает бодро пищу Харин, а все бледен,

На солнце нежится Харин, а все бледен,

5 Румянить кожу стал Харин, а все бледен,

Развратом занялся Харин, а все бледен.

Схваченный злою чумой за свое неповинное горло,

Только лишь черная хворь подобралася к лицу,

Сам, без единой слезы, утешая друзей огорченных,

Принял решение Фест к Стикса озерам уйти.

5 Не осквернил он, однако же, уст своих тайной отравой

И не замучил себя голодом медленным он.

Нет, безупречную жизнь пресек он римскою смертью

И отпустил он путем доблестным душу свою.

Эту кончину его Катона великого смерти

10 Может молва предпочесть: Цезарь был другом ему.

Вечно ты тяжбы ведешь и дела ведешь, Аттал, ты вечно:

Есть, что вести, или нет, Аттал, ты вечно ведешь.

Нет ни тяжеб, ни дел, ты, Аттал, ведешь себе мула.

Нечего, Аттал, вести? Душу свою изведи.

В ночь пред кончиной своей явился ты, Кан, за подачкой.

Умер ты, Кан, оттого, что лишь одну получил.

Знаешь, что ты от раба, и вежливо в том признаешься,

Раз господином зовешь, Сосибиан, ты отца.

Портик этот, что в прах распался мелкий

И далеко обломки разваливший,

В преступленье ужасном оправдался:

Только выехал Регул из-под крыши,

5 Под которой гулял он перед этим,

Вдруг своим побежден был весом портик

И, уже не боясь за господина,

Не поранив его, безвредно рухнул.

Кто ж не скажет теперь, что боги, Регул,

10 Жалоб тяжких боясь, тебя спасают,

Коль под грудой развалин не погиб ты?

Щеки и губы тебе, Маннея, лижет собачка:

Не удивляюсь я — все любят собаки дерьмо.

Иметь жену считает Квиринал лишним,

Чтоб сыновей иметь; и он нашел способ,

Как этого достичь: своих рабынь портит

И домородных всадников родит много.

5 По правде, Квиринал отец своей дворни.

61

Ловкий аукционист продавал на холмах виноградник

И подгородный еще чудный участок земли

И говорил: «Ошибается тот, кто считает, что Марий

Из-за долгов продает: нет, у него все в долгу».

5 «Ради чего ж этот торг?» — «Да рабы его там перемерли,

Сгинул весь скот, урожай… Место не любо ему».

Кто же тут цену наддаст, кроме тех, кто вконец разориться

Хочет? И гиблой землей Марий владеет опять.

По соседству со мной — рукой подать мне

До него из окон — живет мой Новий.

Позавидует всякий мне, подумав,

Что могу ежечасно наслаждаться

5 Я общеньем с моим ближайшим другом?

Да он дальше еще Теренциана,

Что на Ниле теперь Сиеной правит!

С ним ни выпить нельзя, ни повидаться,

Ни услышать его: во всей столице

10 Он мне ближе всего и самый дальний.

Надо мне иль ему переселиться:

Пусть сосед ему будет иль сожитель

Тот, кто Новия видеть не желает!

Чтоб не несло от тебя перегаром вчерашней попойки,

Жадно, Фесценния, ты Косма пилюли жуешь.

Пачкает зубы тебе тот завтрак, но вряд ли поможет,

Если отрыжка пойдет из глубины живота.

5 Что же зловонней слюны, с душистою смешанной пудрой?

Чем может хуже двойной вони нести изо рта?

Всем надоевший обман, бесполезные эти уловки,

Брось-ка ты вовсе и впредь попросту пьяницей будь.

62

Алким, в цветущих годах похищенный у господина

И на дороге в Лавик скрытый под легкой травой,

Не дорогие прими паросские шаткие глыбы

(Ставить их тщетно: они рухнуть над прахом должны),

5 Но незатейливый букс, лозы тенистые ветви

И орошенный слезой холмик, поросший травой.

Мальчик мой милый, прими этот памятник нашего горя:

Почестью вечно живой пусть он послужит тебе.

В день же, когда допрядет мне последние годы Лахеса,

Я завещаю мой прах так же, как твой, схоронить.

63

Ты шепчешь на ухо всем и каждому, Цинна,

Ты шепчешь то, что можно всем сказать громко,

Смеешься на ухо, плачешь ты, ворчишь, стонешь,

Поешь ты на ухо, судишь ты, молчишь, воешь,

5 И до того засел в тебе такой недуг,

Что на ухо, Цинна, ты и Цезаря хвалишь.

Я никогда не видал, чтоб тебя окружали мужчины,

Я никогда не слыхал: «есть у нее фаворит», —

Нет, за тобою всегда ходила, тебе услужая,