Месть - Джим Гаррисон

Глава II

Перемена была – словно снится, что ты на другой планете, лишь чуть-чуть похожей на кашу, а потом просыпаешься, у тебя кружится голова, и оказывается, что ты и вправду на той планете. Это так же странно, как постоянное ощущение дежавю, и то, что он считал своей реальностью, с каждой секундой уплывало все дальше и дальше, уменьшаясь, пока не остались лишь отдельные картинки в мозгу – дочь, дорога перед фермой в Индиане, его охотничья собака. За месяц, проведенный в этой комнате, он методично раскопал все могилы у себя в памяти, опустошив ее целиком, так что, когда он наконец был готов покинуть комнату, он обнаружил, что этот мир почему-то совершенно не похож на тот, который он помнил. Сходство было слишком слабым, чтобы притянуть его обратно, и по ночам, когда приходили картинки, они оказывались совершенно чужды ему и торопливо исчезали. Сначала он решил, что это сильное сотрясение так подействовало на мозги, но быстро потерял интерес к медицинским объяснениям. В нем была непроницаемая боль, которую он быстро локализовал, изолировал и будет хранить, чтобы остаться в живых. Когда являлась та картина, он снова видел ее через красноватую дымку крови, застившую ему глаза: собака, отброшенная через всю комнату, и высокие пронзительные белые крики все еще горели у него в ушах, и он мог воспроизвести все это так же ясно, как если бы ставил пластинку на проигрыватель. Он лишь вчуже помнил резкий хруст руки и как проваливались под ударами челюсть, скула и ребра. Это его не интересовало – интересовал лишь чужой потусторонний голос, который можно было вызвать, чтобы пел или шептал ему.

Наутро после той долгой ночи он не стал скрывать от Диллера, что пришел в сознание, и Диллер, не пытаясь ничего из него вытянуть, начал с демерола. Диллер только спросил, не надо ли кого известить, и добавил, что опасности нет: рука и ребра вправлены как следует, но одна сторона лица в плохом состоянии, и, когда он доберется до дому, где бы ни был этот дом, ему надо будет сделать пластическую операцию. Диллер снял со стены зеркальце и показал ему, что опухоль спала, но шрамы оттянули глаз вниз, так что для компенсации Кокрену приходилось щуриться. Доктор добавил, что через несколько дней явится капитан федеральной полиции, но на его вопросы отвечать не обязательно, так как сотрясение мозга – уважительная причина в глазах закона.

Чуть позже явился молодой человек и предложил его побрить, но он отказался. Юноша сказал, что его зовут Антонио, и принялся купать Кокрена, позволяя себе неприятные вольности. Антонио сказал, что если Кокрену надо сигарет или чего-нибудь еще, он даст ему взаймы, пока деньги не придут из Штатов. Антонио засмеялся и вихрем понесся к двери, говоря по дороге, что еще ни один пациент не прибывал к ним таким странным образом – голый, словно родился в кустах уже избитым и ободранным. Кокрен решил, что в безумии Антонио есть своя привлекательность. Потом он сделал неприятное открытие: оказывается, он не помнит, курит он или нет.

– Я не помню, курю я или нет, – сказал он.

– Ну так не курите. От этого омерзительный вкус во рту. Лично я люблю пить, но не на работе. Я могу принести, но тайно – здесь это запрещено.

Когда Антонио ушел, Кокрен с трудом выбрался из кровати и осторожно подошел к окну. Грудь болела, и он все время терял равновесие из-за гипса на левой руке. У окна ему стало дурно, и пришлось крепко вцепиться в подоконник, сконцентрировав взгляд на собственных босых ногах. Вид за гасиендой ему понравился: зеленый мир, большой огород, между грядками прокопаны оросительные канавки, а за ними – сараи и загоны, в которых – большой першерон, три жалкого вида подседельных лошади, кучка овец, большое стадо свиней и несколько молочных коз. Из-за куста выскользнула самая старая женщина в мире и уставилась на него через окно, с расстояния всего нескольких ярдов. Он был совершенно неподвижен, и она тоже, потом ее лицо расплылось в улыбке, он улыбнулся в ответ, и она исчезла.

Вернувшись в постель, он ощутил голод и обнаружил большую рану на левой руке, от иглы, свидетельство того, что его питали внутривенно. Он чувствовал себя пустым – словно пасхальное яйцо, которое прокололи иглой и выдули. Он уснул глубоким сном, но вздрогнул и проснулся, когда ему приснилось, что он сидит на песке возле своей машины и, смеясь, смотрит снизу вверх на прекрасную обнаженную женщину со страшно кровоточащим ртом. Он заорал так, что выпучились глаза, и окончательно проснулся в полумраке комнаты. Вбежали Диллер, Мауро и Антонио, Диллер все еще что-то жевал, а в руках держал свой саквояж. Кокрен обнаружил, что произносит:

– Простите, я вас потревожил. Страшный сон приснился.

Диллер подошел к нему со шприцем в руках, и Кокрен сказал:

– Я бы съел чего-нибудь.

Антонио ушел, а Диллер улыбнулся. Вежливый человек, подумал он и вернулся к своему ужину. Мауро, в выцветшей зеленой рабочей одежде, с обвисшими усами и отвислыми веками, смотрел на него.

– Я вас нашел – решил сначала, что вы мертвый, – сказал он, потом сделал паузу. – Я желаю вам найти защиту от своих врагов и отомстить им, если таково и ваше желание.

Мауро вышел, столкнувшись в дверях с Антонио, несущим поднос. На подносе была миска супа, стакан козьего молока и кукурузные тортильи.

– Вам пока надо очень осторожно кушать. Я вижу, что вы интеллигентный человек и не будете слушать этого Мауро с его индейскими мумбо-юмбо. Иногда мне кажется, что они с дочкой – призраки, хоть они и добрые. Когда ваши деньги придут, пожалуй, дайте им несколько долларов за то, что они вас нашли. Видит Бог, я всего лишь бедный одинокий мальчик, преданный медицинской науке, так что можете меня не слушать, но если пожелаете воспользоваться моим радиоприемником, или продиктовать мне письмо, потому что я безупречно владею английским или просто захотите, чтобы я вам почитал, – дайте мне знать. Я надеюсь когда-нибудь уехать в Лос-Анджелес Вы сами откуда будете?

– Из Индианы. Я из Индианы.

Антонио на секунду растерялся, потом убежденно заявил:

– Я прекрасно знаю этот штат. Он рядом с Джорджией, и там вечные беспорядки. В Лос-Анджелесе вам жилось бы гораздо лучше. А теперь вам надо покушать и поспать, а завтра начать ходить, иначе ваше прекрасное тело утратит свою форму.

Антонио поправил ему подушки и вышел. Кокрен съел чуть-чуть и уснул крепким сном, опрокинув суп. Пришла дочь Мауро, забрала поднос, вытерла лужу и сменила постельное белье. Кокрен проснулся в ужасе, думая, что видел Мирейю-подростка.

Он две недели сидел на крыльце, глядя, как босые ноги прохожих взметают тучи бурой августовской пыли. У него отросла борода, а в конце месяца Диллер, вооружившись молотком и зубилом, снял с его руки гипс – вид у руки был бледный и вялый. Ребра еще болели в сырую погоду. Он держался вежливо и очень отчужденно. Капитан федеральной полиции приехал, выдал ему карточку туриста и уехал, не зная, что еще можно сделать с его заторможенным, отчужденным молчанием. Наконец он написал письмо дочери, что обычно делал раз в неделю. Потом как-то раз заявил, что у диллеровского "пауэрвагона" распредвал не в порядке и он может его починить, что и сделал при помощи Мауро. Диллер вежливо сохранял дистанцию и включил его в перечень людей, за которых молился перед ужином. Они беседовали о посторонних вещах – о мексиканской истории и о Косумеле[31], где оба бывали. Диллера это не беспокоило, он предпочитал настоящее любым историям чужих мучений, с которыми и так был слишком хорошо знаком. В конце концов, человек старается быть полезным в хозяйстве, посещает службы в часовне, сложенной из грубых бетонных блоков, а главное, он образованный собеседник, с которым можно поговорить на любую тему – коль скоро она не затрагивает его лично.

В начале сентября Кокрен начал не жалея сил работать в огороде. Он выгребал из стойл навоз и разъезжал по долине верхом на широкой спине першерона – тот под седлом был гораздо удобней едва объезженных скакунов, на которых ездил Мауро. Когда этого першерона прислали несколько лет назад в бессмысленный подарок из Диллерова родного города, Мауро решил объездить его как верховую лошадь, поскольку у них в хозяйстве не было ни сбруи, ни полей для вспашки. Но когда он сел на коня, тот лишь медленно ходил, повинуясь его командам, а теперь носил грузную тушу Диллера на вызовы – в горы, в места, куда грузовик не прошел бы. Кокрен нравился Мауро еще и потому, что ловко помог забить бычка, двух овец и козленка к пиршеству по случаю приезда капитана федеральной полиции в сопровождении друга Кокрена.

Это был пилот компании "Аэромексико", и он облегченно засмеялся, увидев Кокрена. Кокрен был вежлив, но увидел в друге возможную помеху своим планам, которые только начали складываться у него в голове, пока он бегал и прыгал по горам. Его пробежки всех очень веселили, ведь сентябрьская жара еще не спала, хоть умирающий от рака старик, напившись контрабандного мескаля[32], и сказал Кокрену, что от бега он может превратиться в горного льва. Жить гораздо лучше, если ты – ничья не жертва. Старик рассказал, что в юности был сторонником Мадеро[33], потом переметнулся к Сапате. Стрелять врагов было справедливым и правильным удовольствием.