Ариман:Изгнанник - Джон Френч

— Для тебя, колдун, возможно, нет, — пленник уронил голову на грудь и закрыл глаз. Ариман кивнул — большего он от него не добьется. Воин развернулся и направился к двери камеры, подняв руку, чтобы постучать в окованную железом дверь, но внезапно остановился и оглянулся.

— Мне жаль твоего брата, — произнес Ариман. — Но двое других живы, хотя как долго это продлится, я сказать не могу.

Пленник поднял взгляд. Ариман заметил, как его стальная аура на мгновение смазалась, прежде чем вновь обрести твердость алмаза. Пленник едва заметно кивнул.

— Как тебя звать, колдун?

Ариман посмотрел на черный шлем в руке. Возможно, еще остались те, кто помнил его имя, но он больше не был Ариманом, и уже никогда не станет им снова.

— Я — Хоркос, — ответил он.

Пленник рассмеялся, но его смех оборвался хриплым кашлем.

— Очередная ложь. Не волнуйся. Ты спас мне жизнь. Лучше бы у меня не было такого долга, но я буду чтить его, и не раскрою твою ложь, — пленник остановился и глубоко вдохнул. — Меня зовут Астреос, и я возлагаю свое молчание на твою совесть.

Ариман молча вышел, оставив пленника висеть в полумраке.

Терзание превращало «Дитя Титана» в свою собственность. Путь Аримана обратно в покои занимал почти всю шестикилометровую длину корабля. На каждом шагу и повороте он видел все новые признаки того, как клыки Терзания глубже впиваются в беззащитный корабль. Они тщетно пытались пробудить системы «Дитя Титана», но это не помешало завладеть его душой. Стаи сервиторов и выпоротых рабов счищали следы бойни, оставшиеся после боя, но лишь для того, чтобы Терзание могло заменить их другими. В воздухе висел густой запах подгоревшей плоти и гари. На открытых палубах и в широких коридорах Ариман наталкивался на стаи Терзания, собравшихся вокруг жаровен и сваленных в кучу горящих трупов. В кострах горела плоть, и Терзание завывало подле них, пока кипели жир и кожа и грязными клубами разносился дым. Воины утробно выкрикивали и проливали на палубу черную жидкость.

Ариман обходил кричащие стаи на границе света от костров, стараясь не слушать вопли и не смотреть на силуэты, которые извивались среди дыма. То и дело ему приходилось сворачивать в сторону, избегая ангаров и трюмов, где собиралось Терзание. Он хотел очистить разум, обдумать беседу с Астреосом, осознать туманные выводы и опасения, которые собирались на задворках разума. Ментальные дисциплины, которые некогда были его неотъемлемой частью, помогали сохранять ясность разума, но больше Ариман не мог пользоваться подобным инструментом. Ему придется искать тихое место, и там он, возможно, обретет покой.

Покой ускользал от него. Даже в боковых коридорах и переходах в глаза бросались признаки изменяющейся участи «Дитя Титана». Казалось, на нем не было по-настоящему живого человеческого экипажа, одни только сервиторы, и Терзание помечало всех, кто ему встречался на пути. Те, у кого остались человеческие лица, были освежеваны, и теперь скалились Ариману влажными черепами, покрытыми мышцами и сухожилиями. Тем, у кого не было настоящих лиц, приколачивали кожу к визорам так, что их глаза-сенсоры смотрели через растянутые прорези для глаз и зияющие рты. Терзание привело с собой рабов с «Кровавого полумесяца», которые брели длинными вереницами, истекая гноем из ран на посеревшей коже. Большая часть рабов трудилась на «Кровавом полумесяце» всю жизнь. Ютящиеся в тесных отсеках, дышащие грязным, спертым воздухом и не видевшие настоящего солнечного света, они существовали, только чтобы работать. Жалкая участь, которая не станет легче на «Дите Титана». Мутанты-надзиратели уже расхаживали по переходам и нижним палубам, их покрытые вмятинами доспехи блестели от крови и были драпированы кожей тех, кто каким-то образом провинился перед их хозяевами.

Ариман видел подобное множество раз, как будто существовало ограниченное количество вариантов для расправы. Не единожды он убеждался в этой истине, становясь свидетелем тому, какая участь ждала не устоявших перед силами варпа. Самые низкие и примитивные создания всегда всплывали первыми и становились самыми сильными, будто нечистоты, вскипающие в раскаленном добела плавильном тигле.

«А что насчет меня? — подумал Ариман, торопливо шагая по украшенному колоннами отсеку. Здесь также горели костры и разносились песнопения. — Я пал так же низко, как и эти отбросы, может даже ниже — как я могу считать себя неизменившимся? Я ничем не лучше, чем они — их души поглощены яростью, а моя — гордынею. Мы одинаковы, отличались только пути нашего падения».

— Понравилась моя работа? — проурчал голос из теней. Ариман остановился. Задумавшись, он перестал смотреть, куда идет. Из-за обитой металлом колонны вышел Марот. Прорицатель довольно скалился, но никто в здравом уме не назвал бы это улыбкой. Одна его рука покоилась на навершии меча в ножнах, другой же играл четками с человеческими бабками. Костяшки тихо щелкали по бронированной перчатке. Ариман чувствовал в нем силу, прогорклую и насыщенную, словно дыхание демона.

— Твоя работа? — переспросил Ариман, хотя знал, что речь идет об Астреосе. Прорицатель улыбнулся, и продолжил щелкать костяшками.

— Я съел глаз, — объяснил он. — Ты знал, Хоркос, что когда-то считалось, будто если съесть глаз, можно обрести мудрость? — прорицатель пожал плечами, и наброшенная на плечи выдубленная кожа растянулась. — Поглядим, так ли это. Возможно, тебе захочется попробовать другой его глаз?

Ариман хранил молчание, почтительно склонив голову.

«Поедание глаза не дарует мудрость, глупец, — подумал он. — Ее обретает тот, кто отдает дар, а не принимает его».

— Что же касается остальных пленников… Если они не склонятся перед нами, посмотрим, что даст поедание чего-то большего, нежели просто глаз.

«Когда-то я бы открыл тебе все глубины твоего невежества», — разгневанно подумал Ариман, и ему пришлось приложить усилие, чтобы подавить злую мысль. Он был Хоркосом, клятвопреступником, смиреннейшим из отступников; у него не могло быть подобных мыслей.

— Да, повелитель, — ответил он. Марот хохотнул, и звук этот походил на шелест высохшей чешуи.

— Хорошо. Пошли со мной. Я хочу, чтобы ты оценил кое-что еще.

Аримана окутывала тьма, пока он следовал за Маротом. Спустя несколько минут Ариману удалось определить, что они идут в сторону внешней обшивки — коридоры становились все уже и холоднее, а противовзрывные двери все толще. В конечном итоге разреженный воздух уступил место вакууму, и им пришлось надеть шлемы. На таких кораблях, как «Дитя Титана», некоторые отсеки нарочно оставляли без обогрева и воздуха. Словно слои омертвелой кожи, эти холодные от касания пустоты секции обеспечивали защиту против повреждений и не нуждались в энергии.

Казалось, они шли по темному коридору по направлению к запертой двери, от которой у Аримана пощипывало кожу, а в воздухе внутри шлема витал невозможный здесь привкус меди. Он остановился, не сводя глаз с двери перед собой. За ней что-то находилось, что-то, излучающее злобу и голод, словно жар из домны.

— Ты чувствуешь? — спросил Марот, повернувшись к Ариману. Личина шлема Марота была изготовлена в виде пасти гончей, глаза которой зловеще пылали в сумраке. Ариман не сомневался, что за оскалом гончей Марот улыбался.

— Что там? — не шевельнувшись, спросил Ариман. Он начал огораживать свой разум, укрепляя дух пассивными слоями защиты.

— Войди и увидишь, — произнес Марот и шагнул к двери. Она была небольшой, усиленной толстыми металлическими балками. В красном свечении глаз Марота поверхность двери ярко переливалась. Ее покрывали выведенные грязью отметины: глаза, спирали, зубчатые буквы и крючковатые строчки, скрытые под темной замерзшей влагой. Для Аримана они были не больше, чем детскими каракулями. Марот протянул руку, активировал замок и открыл дверь.

За дверью царила тьма столь кромешная, что она казалась провалом в небытие. Ариман почувствовал запах гниющей плоти и застоявшейся воды, аромат лез ему в рот и нос, хотя в отсеке не было воздуха, который бы мог разносить его. Марот взглянул на него, призывно махнул рукой и шагнул внутрь. Ариман остался на месте. Все его естество кричало бежать, отвернуться от ждущей двери, но он не мог, ему нужно было войти. Марот не позволит ему выйти. Он сделал шаг и вошел в отсек.

Мрак. Секунду он не видел ничего, кроме пульсирующих на границе дисплея шлема иконок. Затем возникли очертания, озаряемые блеклым светом, хотя света здесь не было. Ариман заметил Марота, лицо прорицателя повернулось к нему, его глаза превратились в гаснущие угли на железной морде гончей. Другой силуэт парил в воздухе, его растянутые конечности крепились переплетением цепей к невидимым стенам. Тело прикрывали какие-то лоскуты, хотя Ариман все равно сумел разглядеть огромные мышцы и безошибочно узнаваемую фигуру космического десантника. Кожа на его руках была мертвенно-бледной и лишенной волос. Грудь покрывали грубые швы, скрывавшие рваную рану в мышцах и костях. Со штифтом на мясе свисали куски кожи с выжженными на них отметками, при взгляде на которые те начинали извиваться. Ариман ощутил во рту привкус желчи. Замерзшая фигура взирала на него черными провалами, где следовало находиться глазам.