Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Альфонсо не стал устраивать бесчеловечную резню, которой запомнилось взятие Барбастро двумя десятилетиями ранее; в обмен на уплату ежегодного налога он гарантировал мусульманам свободу вероисповедания и оставил в их распоряжении центральную мечеть Толедо. Но эталоном толерантности его не назовешь: в 1086 году Альфонсо объяснил духовенству захват Толедо тем, будто он знал, что «это усладило бы взгляд Бога, если бы я, Альфонсо-император, под водительством Христа смог вернуть ревнителям веры город Его, который нечестивцы, подчиняющиеся дурному руководству своего предводителя Мухаммеда, отняли у христиан»[37]. К пафосному титулу «императора всей Испании» Альфонсо присовокупил еще один, не менее хвастливый: «император двух религий». Борьба за реализацию смелых устремлений Альфонсо обеспечит христианских правителей Испании занятием на следующие четыре столетия.

Поэт-владыка аль-Мутамид был кругом унижен Альфонсо, который с падением Толедо стал его непосредственным соседом. В поисках защиты аль-Мутамид обратил свой взор на юг, по другую сторону Гибралтарского пролива, на Марокко и западный Алжир, где властвовала известная своей жестокостью и пуританством секта берберов, которых называли Альморавидами. Альморавиды следовали крайне строгой интерпретации Корана, покрывали лица, поселялись в неприступных монастырях — рибатах — и не тратили драгоценное время на потакание плотским удовольствиям, которым предавался двор аль-Мутамида. Сам он о своем дворе писал так: «Я прогуливаюсь меж прекрасных женщин, / придающих блеска высшему обществу. / Оружие моих воинов рассеивает тьму, / а вино, подаваемое юными девушками, / наполняет нас светом»[38]. Лидер Альморавидов, Юсуф ибн Ташфин, называл себя эмиром мусульман — как и ненавистному Альфонсо, уверенности в себе ему было не занимать. Завоевание Альморавидами Северной Африки не оставило места для сомнений относительно их военных талантов. Обратиться к ним за помощью в делах аль-Андалусии по определению означало напроситься на неприятности. Но выбора у аль-Мутамида не оставалось. Когда Толедо пал, он пригласил к себе армию Юсуфа ибн Ташфина, подкрепив приглашение шуткой самого черного свойства: он-де лучше будет пасти верблюдов для южан, чем сторожить свинарник неверных.

По сути, он отказывался от королевства. В начале лета 1086 года Альморавиды пересекли пролив и, соблазненные щедрыми дарами безвольного эмира Севильи, 23 октября атаковали армию Альфонсо, нанеся тому сокрушительное поражение в битве при Заллаке. Сошедшись в рукопашной с чернокожим африканским воином, Альфонсо был серьезно ранен в бедро: кинжал проник так глубоко, что пришпилил ногу короля к седлу[39]. Альфонсо потерял триста рыцарей и около половины своего войска, насчитывавшего две с половиной тысячи солдат, но его репутация пострадала еще серьезнее. Позже один марокканский хронист назовет эту битву «одной из самых славных побед в аль-Андалусии… которой Господь… дал укорот амбициям Альфонсо»[40]. Юсуф приказал погрузить отрубленные головы поверженных христиан на повозки и отправил их в города аль-Андалусии[41]. А потом уехал восвояси, позволив Альфонсо сохранить за собой Толедо. И тому и другому было о чем поразмыслить.

Посылая за Альморавидами, аль-Мутамид понимал, что заключает сделку с дьяволом, и в 1090 году ужасные последствия избранной им стратегии проявились со всей очевидностью. Безусловно, Юсуф стремился сохранить исламскую веру и единство в аль-Андалусии, но, посоветовавшись с опытными законниками из Марокко, решил, что это не обязывает его сохранять правление слабых и беспомощных эмиров тайф. Согласие последних платить дань неверному северному монарху фатально их компрометировало, и Юсуф решил, что пришло время заменить их кем-то, кто лучше сумеет защитить ислам.

Когда в сентябре Альморавиды напали на соседей аль-Мутамида, правителей Малаги и Гранады, и свергли их, стало совершенно ясно, что последует дальше. Летом 1091 года Юсуф пошел на аль-Мутамида и осадил Севилью. Причем на этот раз аль-Мутамид послал мольбу о помощи королю Альфонсо, который в тот момент пребывал в отъезде, занятый войной с эмиром тайфы Сарагоса. Альфонсо откликнулся на призыв, но было уже поздно. В ноябре Севилья пала. Сыновьям аль-Мутамида пришлось отдать ключи от алькасара, а поэта-короля посадили на корабль и увезли в плен в Марокко. Аль-Мутамид решил судьбу не только своего королевства, но и других государств-тайф, которые к концу его века почти все покорятся Альморавидам и станут частью североафриканской империи, которая в религиозном смысле (как минимум теоретически) подчинялась багдадскому халифу из династии Аббасидов. У христианских государств севера отвоевать почти ничего не удалось, но и парию они больше не собирали. Во всех других отношениях затея аль-Мутамида окончилась полным провалом.

Аль-Мутамид, покидающий свое королевство, являл собой жалкое зрелище. Поэт Ибн аль-Лаббана, современник Ибн Хамдиса и его друг по рассеянному теперь по миру кружку литераторов, некогда резвившихся при севильском дворе, написал:

Я позабуду все, Кроме того утра На Гибралтаре, Когда их тащили на корабли, Как мертвецов в могилы…[42]

Печаль его была, без сомнения, оправданной. Аль-Мутамид, томясь в темнице в Акмате, написал не менее горькие строки о постигшей его несчастной судьбе:

Своим оковам говорю: Моей мольбе внемлите! Отдан я вам во власть, Но почему безжалостны вы столь И столь жестоки?[43]

В 1095 году его убили. Его соперник Альфонсо VI дожил до 1109 года и умер во время обороны Толедо от Альморавидов. Пытаясь задобрить мусульман, живущих под его властью, он взял в наложницы женщину по имени Заида, одну из невесток аль-Мутамида. Но дальше этого его попытки договориться с мусульманами не заходили.

Ибн Хамдис в очередной раз стал изгнанником. Бежав с Сицилии и прожив тринадцать лет в Севилье, он увидел, как новая его родина повторяет судьбу старой, разорванная на части войной и захваченная чужаками — пусть в этом случае мусульманской, а не христианской веры. В 1091 году, когда аль-Мутамида пленили, Ибн Хамдису снова пришлось спасаться бегством. После этого он всю оставшуюся жизнь скитался по дворам Ифрикии, Алжира и Марокко, где зарабатывал на жизнь пером, пока не закончил свои дни на Майорке. Под конец жизни он ослеп и умер в 1133 году, на пороге восьмидесятилетия, одинокий и преисполненный сожалений. В своих стихах Ибн Хамдис советовал читателю всеми силами избегать судьбы, выпавшей на его долю. «Прикуй себя к родине, любимой тобою, — писал он, — и умри в своем собственном доме»[44].

Глава 3. Империя в осаде

Священнейшая империя греческих христиан тяжко сокрушается…

Византийская принцесса Анна Комнина родилась 2 декабря 1083 года в буквальном смысле в порфире — в Порфирном зале Большого дворца ее отца в Константинополе. Роды были долгими и трудными, и позже она с гордостью перескажет историю, которой ее мать любила объяснять, почему они тянулись более двух суток. В то время, когда Анна должна была появиться на свет, ее отец, византийский император, был в отъезде. Двор нервно ждал его возвращения с войны против нормандцев южной Италии. Пятнадцатилетняя мать Анны запечатлела на своем раздутом животе знак креста и поклялась не рожать дитя, пока ее супруг не вернется благополучно домой. Такое упорство произвело во дворце некоторое беспокойство, поскольку возвращения императора ждали только через месяц. К счастью, он вернулся как раз вовремя, чтобы его первенец родился в положенный срок. Как писала сама Анна, это «явно свидетельствовало о том расположении к родителям, которое я питала еще во чреве матери и которое проявилось в будущем. Ведь и впоследствии, когда я выросла и стала разумной, я нежно любила как мать, так и отца»{9}[45].