Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро - Мигель Унамуно

Роман «Салакаин Отважный» (1909) принадлежит к первой из десяти трилогий, носящей общее название «Земля басков». По принятой критикой классификации произведений Барохи он относится к так называемым «романом действия» (в отличие от «романов-бесед») — и действительно содержит почти все элементы этого поджанра. Основа их — в лозунге: «Действие — это все: жизнь, наслаждение; сделаем статичную жизнь динамичной». В соответствии с такой заданностью герой «обречен» на действие. Причина этой «обреченности» может быть различной: биологической, этнологической, социальной. Все эти идеи содержатся и в романе «Салакаин Отважный», хотя развитие их не приобрело еще в этом раннем произведении Барохи «классических» форм.

Известный испанский критик Педро Салинас правильно подметил основную типическую черту главных героев Барохи: стремление к анархическому бунту против жизни, смысл и значение которой они сами не понимают. Почти всем его героям уготован один и тот же конец: «исчерпав свои силы и потеряв естественное желание жить, они падают где-то на полпути, так и не достигнув цели».

Мартин Салакаин, как и многочисленные собратья по другим произведениям Барохи, — былинки в зарослях сорной травы. Он родился в бедности и нищете, и «…казалось бы должен был под влиянием наследственности и окружающей среды стать таким же, как его родители, — темным, забитым и малодушным, однако он вырос решительным, бесстрашным и дерзким». Чем же объяснить такое несоответствие? Что явилось источником его неуемно кипучей деятельности? Причина «предрасположенности» Мартина к действию кроется, по мнению автора, в противоречии его социального положения и социального происхождения: случайно выясняется, что родившийся в бедной хижине Мартин — потомок обитателей «дворца» из древнего славного рода Салакаинов. Расшатанная социальная наследственность позволяет Мартину свободно «…идти по жизни, не придавая большого значения общественным рангам и категориям». Следуя заветам своего первого наставника, баскского «босяка» Мигеля де Тельягорри, Мартин становится добропорядочным торговцем-контрабандистом и неофициально обретает тем самым полную независимость: он свободно перемещается из лагеря карлистов в стан либералов, из католической Испании в «свободомыслящую» Францию, нигде не задерживаясь, упиваясь конфликтными ситуациями, щедро и бескорыстно растрачивая свою недюжинную энергию. В своем почти добровольном хождении по мукам он в упор рассматривает мрачно-кровожадных генералов-карлистов, истеричных садистов-монархов, краснобаев-либералов, видит много человеческого горя и страданий. Едва пережив одно приключение, он спешит навстречу другому. «Знаете, — говорит он своему собеседнику Иностранцу, — мне бы хотелось, чтобы все вокруг ожило, стронулось с места, чтобы ничто не стояло на месте: пустить все в движение — мужчин, женщин, торговлю, машины, шахты; никакого покоя, ничего неподвижного…» Он оказывается сказочно удачливым во всех своих предприятиях: в торговле, в игре, в любви, в стычках и перестрелках; несмотря на все помехи и препятствия, весело и легко осуществляет он свое основное желание «действовать, все время действовать». Однако к чувству веселого задора, желанного беспокойства, к сознанию собственной неуязвимости постоянно примешивается тревожное ощущение неопределенности целей, легкой достижимости неглавных желаний. Как и многие другие персонажи романов Барохи, Мартин исчерпывает себя как герой желания и воли вместе с достижением желаний: «Теперь передо мной нет препятствий, и я уже не знаю, что мне делать. Придется выдумать себе какие-нибудь новые дела и заботы». Осуждая жизнь, и в частности испанскую жизнь, Мартин никогда не впадает в очернительство. Более того, он защищает, как умеет, свою Испанию. В споре с Иностранцем (очень частый прием Барохи), утверждающим, будто все испанское — это «азартные игры, колокольный звон, карлизм и хота», Мартин Салакаин возражает: «Моя родина — горы».

Весь роман наполнен атмосферой лиризма и, несмотря на трагическую развязку, не оставляет осадка горечи, не вызывает чувства разочарования и пессимизма, как многие более поздние произведения писателя. Закончив чтение романа, читатель, несомненно, вспомнит слова Мартина Салакаина по прозвищу «Отважный»: «Я часто думаю, что придет день, когда люди смогут использовать свои страсти для чего-нибудь хорошего».

Стиль романа «Салакаин Отважный», как и других «романов действия», должен отражать, по замыслу автора, движение самой жизни. Поэтому объяснения и описания, замедляющие повесть о жизни, сводятся до минимума, повествование насыщается (часто перенасыщается) фактами. Сами факты отбираются не строго: этот принцип включения всего, что встречается на пути героя (враждующие армии, бродячий цирк, игра в пелоту, расстрел, тюрьма, таможня, дилижанс, соседний фруктовый сад и т. д.), сознательно реализуется автором в целях имитации сложного потока жизни.

Однажды Валье-Инклан, наблюдая прогуливающуюся публику в знаменитом мадридском парке Буэн-Ретиро, сказал: «Вот здесь, на виду у всех, — тема великого произведения искусства. Нужно только суметь рассказать о том, что здесь происходит, подметить и почувствовать то, чего другие не чувствуют и не замечают. Словом, сочинить сонату Буэн-Ретиро. Тот, кто выполнил бы эту задачу, мог бы себя обессмертить, а мы сидим тут и попиваем оршад».

Эту сонату сочинил Пио Бароха. Его знаменитый роман «Вечера в Буэн-Ретиро» вышел в 1934 году и явился первым произведением трилогии под общим названием «Потерянная молодость» (названия двух других романов: «Монлеонский священник», 1936, и «Безумства карнавала», 1937). Его нельзя отнести ни к «романам действия», ни к «романам-беседам». К первому поджанру его нельзя причислить не только потому, что в формальном плане он не строится в соответствии с зигзагообразными маршрутами своих героев, но и потому, что в нем нет уже прежнего героя типа Мартина Салакаина, «обреченного» на действие «жаждой жизни и воли», нет героев, гонимых по жизни почти бескорыстным стремлением к власти (каковыми являются десятки персонажей обширного цикла произведений «Воспоминания человека действия»).

Его нельзя назвать и диалогизированным романом («роман-беседа»), ибо тактика диалога является здесь не основным, а подсобным средством раскрытия общего идейного замысла.

Роман «Вечера в Буэн-Ретиро» с большим правом может быть отнесен к историческому жанру, хотя принципы художественного историзма Барохи отличаются от классической формы историзма, которые испанский читатель усматривал в произведениях Б. Переса Гальдоса. Гальдос обращается к истории из любви к самой истории, Бароху в первую очередь интересует человек в истории. Автор «Национальных эпизодов» выбирает из вереницы событий наиболее яркие и блестящие, Бароха довольствуется всеми индивидуальными эпизодами человека, переживающего историю. Ему кажется, что Гальдос по-флоберовски бесстрастен, что его история слишком «книжна», нарисована слишком яркими и гладкими мазками. Бароха, так же как Унамуно и Валье-Инклан, хочет «вжиться» в историю, сопережить ее и представить современникам как лично прочувствованную и выстраданную.

В романе «Вечера в Буэн-Ретиро» Бароха обращается к совсем недавнему прошлому Испании и выбирает в качестве объекта художественного осмысления не какие-то события, которые могли бы быть скомпонованы в романтический сюжет, а ту общественную атмосферу всеобщего легкомыслия, беззаботности, неврастении, продажности, коррупции, которая формирует грозовые облака, принесшие с собой катастрофическое бедствие в печальной памяти 1898 году.

В романе нет типичного бароховского героя-одиночки. Автор-режиссер время от времени «сгоняет» своих многочисленных персонажей в парк Буэн-Ретиро, с близкого расстояния сам рассматривает их и выставляет на всеобщее обозрение. Этот «коллективный герой» типически обобщен как некий конгломерат соучастников подготовки национального краха Испании. Разношерстные герои связаны не какой-то общей идеей или исторической целью — таковых у них нет, — а всеобщим неодолимым стремлением к личным благам. Вакханалия своекорыстных мотивов поведения и поступков (часто преступного характера) становится главной задачей художественного осмысления и исследования.

Большинство эгоистических импульсов определяется, по мнению Барохи, политической амбицией: «Политика — заразная болезнь, и уничтожить ее пока что невозможно, как не удалось еще покончить с брюшным тифом и туберкулезом. А неизбежный спутник всякой болезни — зловоние». Среди прогуливающихся политиков мы видим главу одного из предыдущих правительств в сопровождении нескольких помощников, «с виду похожих на наемных убийц или шулеров», претендента на пост главы нового кабинета министров, только что расправившегося с прежним председателем, и других важных сановников-интриганов и казнокрадов всех мастей и калибров. К этим последним, в частности, относятся те, кому доверено охранять авторитет Испании в заморских территориях, — высокопоставленным колониальным чиновникам и военным, которые бессовестно наживаются на поставках для «родной» испанской армии. Политическое чутье Барохи и его предыдущий опыт наблюдателя позволил ему заметить, как, кем и для чего формируются «сильные личности», готовые стать «в один прекрасный день» диктаторами.