Операция "Фауст" - Фридрих Незнанский

  Я сидел лохматый, небритый, голодный и уже знал, что мы, то есть я, Меркулов, Грязнов, Романова, скоро, очень скоро найдем того, кто убил Ким. Сейчас я был уверен в этом на сто процентов.

  —   Так вы долго туточки собираетесь проедаться? А ну, давайте ко мне в отдел. А ты, Турецкий, мой морду, пожуй чего в нашем буфете — столовка в субботу не работает — и бегом ко мне!

                                                                                               * * *

  Я с жадностью проглотил стакан ряженки с марципановой булкой и действительно бегом направился в Шурин отдел. Проходя огромной приемной городского управления внутренних дел, я услышал противный дискант дежурного офицера:

  —   Сегодня, милые граждане, у руководства не приемный день. Приходите в понедельник.

  Мне сначала показалось, что рядом с высоким майором стоят какие-то дети. Потом я увидел, что это были парень и девушка невысокого роста, совсем молоденькие.

  — Вон следователь идет, он вам то же самое доложит... Я смотрел на девчонку —то ли я ее где-то видел, то ли она кого-то мне здорово напоминала...

  — Минуточку, товарищ майор. А вы, молодые люди, по какому вопросу, собственно? Постой, постой! Ты что, соседка Лагиных?

— А откуда вы...

  — Да что там откуда, просто ты же одно лицо с твоей мамой, Корабельникова,

  Я потащил ребят на пятый этаж, во второй отдел МУРа.

  —Товарищ следователь, только у нас просьба — вы можете дать слово, что не расскажете родителям о нашем приходе?

  —   Честно говоря, обещать этого я вам не могу.

Смотря с чем вы пришли...

—     Да нет, вы понимаете, мой папа не разрешает мне встречаться с Толей. Ну, то есть, считает, что я еще маленькая...

  —   Люд, дай я расскажу, а то ты будешь кота за хвост тянуть...

  Мы вошли в приемную второго отдела. Я кивнул дежурному оперативнику. Занял пустой кабинет, расположенный напротив Шуриной резиденции. Продолжил беседу, начатую в лифте:

  — Послушайте, ребята. Я вижу, что у вас есть что мне рассказать. И вероятно, это что-то очень важное. Садитесь.

  — Просто мы с Людой позавчера стояли в подъезде и... ну это неважно. Стояли, и все. Вдруг хлопнула входная дверь, и мы испугались, что это ее родители. Отец у нее вредный, то есть строгий. И мы, это, спрятались...

  Ребята, дорогие мои, давайте же! Я уже все понял — целовались в парадной, боитесь, что влетит от родителей. Это я думаю про себя и чувствую, как у меня от волнения начинают трястись колени.

  —   Ну, мы только не хотим, чтобы они знали, то есть родители.

И тогда я не выдерживаю и говорю вслух.

  —   О том, что вы целовались, я никому не расскажу, даю слово. Дальше.

Теперь уже говорит Люда:

  — В общем, они вошли, а мы стояли в углу, у нас там темный угол, совершенно темный, и когда входишь в подъезд и идешь к лифту или поднимаешься по лестнице, то ни за что не увидишь, кто там в углу.

Я спряталась за Толю, а сама подсматривала — вдруг там мои родители? Но это были двое мужчин. И они позвонили в квартиру Лагиных.

  — Откуда ты знаешь, что они позвонили именно в эту квартиру?

  — У нас на первом и втором этаже квартир нет, потому что все занимает «Тысяча мелочей». Они прошли два пролета и остановились. Лагинская квартира напротив нашей.

  Люда Корабельникова теперь отвечает на мои вопросы четко и однозначно. Я записываю ее показания крупными буквами, очень спешу.

— Время помнишь?

— Да, я знаю точно — когда они вошли, было пятнадцать минут первого.

— Ты что, смотрела на часы?

  — Да, когда им открыли дверь, я сразу же посмотрела на часы. Мы постояли еще пятнадцать минут. Мне велят в 12 часов быть дома. Родителей не было дома, и я боялась, что они вот-вот придут.

— Ты мне можешь описать, как они выглядели?

— Как? Обыкновенно... Я их не очень хорошо разглядела, но. Лучше вы мне задавайте вопросы...

Молодец, Людочка.

— Возраст?

— Один не очень молодой, вот как вы, примерно лет 26—28...

Вот так грустно: с точки зрения 17-летней девочки я уже старый.

— А второй моложе, лет 22, может, меньше.

— Рост?

— Который постарше — высокий. А молодой — среднего роста.

— Цвет волос?

 — Цвет? Вы знаете, у них не было цвета. То есть это очень странно, они были... нет, не лысые, а... нет, не бритые... То есть да — бритые, но уже недели две назад. И они оба были серые... лица, руки серые... Цвет глаз не видела. У того, кто постарше, голова круглая. А молодой, по-моему, очень красивый... Одеты? В джинсы, фирменные. И кожаные куртки. Цвет не помню — темные. В руках ничего не было. Ах нет, было, было! Знаете, у молодого в руке был зонтик...

— Зонтик?! Разве тогда шел дождь?

— Да. Как раз начался очень сильный дождь. Зонтик — знаете, такой импортный — в кожаном футляре, складной. По-моему, черного цвета? Обувь? Не знаю, не помню. Кажется, на одном были тяжелые ботинки. Нет, они ничего не говорили. Ни между собой, ни с тем, кто был в квартире. Им сразу открыли дверь — и все.

И все. Зонтик... Я задаю последний вопрос:

— Вы сможете, ребята, их опознать, если увидите?

Толя молчит.

  — Молодого — да! Того, постарше — не уверена, — говорит Люда.

  — Да, еще вот что, — многозначительно говорит парнишка, — они не сразу позвонили, а чуть постояли, так секунд десять — пятнадцать... Потом нажали кнопку. Она открыла сразу, почти сразу. Знаете, как обычно, нужно ведь какое-то время дойти до двери.

  — Она что-нибудь сказала? К примеру. «А-а, вот и вы!» или «Что-то долго вы ехали?»

  - Нет. Она не сказала ничего. Даже «здравствуйте» или там «привет». И они тоже просто молча вошли в квартиру.

  Итак, Турецкий, никаких эмоций. Ты должен смоделировать версию. То есть представить то, что произошло в прошлом. Наметить план. То есть представить, что необходимо сделать для проверки версии. Задача номер один — словесный портрет этих парней.

  В присутствии понятых, организованных Грязновым, я предъявил юной Корабельниковой все фотографии, изъятые у Лапшой, в том числе — «лыжника». Тех двоих в темных куртках, что пришли в полночь, на фотографиях не было. «Лыжника» она видела впервые.

  Теперь Люду начинает мучить Грязнов. Он достает из своего шкафа платы —удлиненные куски картона — и начинает колдовать: перемещать платы с различными лбами, носами, ртами и битый час комбинирует их. Наконец готовы два фоторобота, суммирующие внешние данные двух неизвестных. Теперь этих монстров репродуцируют в НТО, размножают в милицейской типографии и раздадут различным оперативным службам для розыска. Но я пессимист. Не верю в это чудо криминалистической техники: девять из десяти найденных преступников никогда не бывают похожими на те "синтетические портреты, что пачками изготавливают милицейские криминалисты.

На кратком оперативном совещании в кабинете Романовой было решено: бросить все наличествующие сыскные силы на установление связей убитой и розыск «лыжника».

  С размноженными фотороботами и копиями фотоснимка «лыжника» ребята из Шуриного отдела разъехались по различным районам Москвы.

Вскоре мы с Меркуловым остались одни.

  —   Как так, Саша, девочка что-то хотела сказать, тебе — следователю, а ты не стал ее слушать! А теперь казнишь себя, и, между прочим, правильно делаешь. И не жди от меня сочувствия, — Меркулов сломал три спички, прежде чем сумел зажечь сигарету.

— Ничего я не жду, Костя, я ведь мог тебе это не говорить...

— Не ври, я знаю, что ты не мог мне этого не сказать. Только я не могу понять, Саша, почему ты ее не слушал?  — Я думал, она о чем-то другом...

— О чем другом?

  Я выкуриваю целую сигарету, прежде чем решаюсь ответить. Меркулов ждет.

  —   Понимаешь, у нас с ней... в общем... мы устроили - тут вечеринку, я здорово перебрал и... Костя, клянусь тебе, это как-то само получилось

  Я знал, что я был по крайней мере смешон, но Меркулов и не думал смеяться. Он смотрел на меня так, как будто видел меня первый раз в жизни.

— Ты понимаешь, Костя...

— Нет, я не понимаю. Но это твое личное дело, сугубо личное дело...

— Она хотела мне позвонить домой по телефону, но меня не было... то есть я был, но отключил телефон. Но это другая история... — Я наношу себе, как утопающему, последний удар веслом по голове.

  —   Телефон?! Подожди, подожди, Саша. — Меркулов стал торопливо крутить телефонный диск. —Леля, Лелечка, ты говорила, что позавчера мне кто-то звонил? Нет, нет, позавчера, когда я был в Доме архитектора, мы провожали Танасевича на пенсию... Нет, ты точно вспомни, что она сказала? Как ничего? Ведь она меня как-то называла? Так, так.—Меркулов взял авторучку, приготовился записывать. —Это точно— она попросила «товарища Меркулова»? А-а, значит, она сказала: «Можно мне поговорить с Меркуловым?» Без «товарища»?.. Да, Леля, это очень важно. Так, так. В котором часу это было? Часов в одиннадцать или чуть позже. — Меркулов быстро записывал.