Булатный перстень - Дарья Плещеева

— А может, и женюсь.

— Есть кто на примете?

— Да.

— Кто такова? Какого роду-племени?

— Роду дворянского, собой хороша, молода, рано овдовела, ну так и я вдовец, умница, и ей не противен.

Такой супругой, как Александра, всякий мог бы похвастаться, а теща довольно знала зятя, чтобы по улыбке понять: он своим выбором гордится, более того — откровенно бахвалится. Но теща зятя любила и маленькие слабости охотно прощала.

— Звать-то как? — только и спросила.

— Александрой. К ней сейчас поеду.

— Погоди-ка! Точно собрался свататься?

— Точно, — подумав, сказал Михайлов.

Теща вытащила из-под кровати большую укладку, оттуда — ларчик, из ларчика — узелок, развязала пестрый лоскут, выложила на стол кольца и серьги. Это были украшения покойной жены, которые Михайлов полагал когда-либо разделить между дочками.

— Вот, перстенек возьми, а то как же без подарка?

— Вы ангел мой, матушка Наталья Фалалеевна, — серьезно сказал Михайлов. — У кого еще такая теща есть?

— Ангел-то ангел… а как бы впрямь к ангелам в гости не отправиться… Хворь меня гложет, Алешенька. Коли что — как с девками быть? Нужна молодая хозяйка. Что хошь делай, в ногах валяйся, а женись.

Она улыбалась, а личико, обрамленное стареньким пожелтевшим кружевцем чепца, было нерадостное и точно больное. «Все деньги на внучек тратит, — подумал Михайлов, — на себя уж рукой махнула. И тут надо что-то предпринять».

— Так не успею повенчаться, я на сутки из Кронштадта еле выпросился.

— Она к тебе приедет, там повенчаетесь. Я знаю, в Кронштадте и Преображенская церковь есть, и Андреевская! И Успенская! Ты только сговорись, а потом дай мне знать. Я к ней с визитом поеду! Лет ей сколько?

Михайлов крепко задумался.

— Лет двадцать пять, поди… — неуверенно произнес он.

— А тебе тридцать четыре. По годам очень даже хорошо подходите. И коли сговоритесь — на то тебе мое родительское благословение.

Теща и впрямь заменила ему мать, которую Михайлов помнил очень плохо.

— Поторопись с этим делом, — сказала Наталья Фалалеевна. — Не то вовсе бобылем останешься. Девок замуж отдашь, мы с Матвеевной помрем, с фрегата тебя спишут за ненадобностью — что тогда? А жена будет тебя и старенького ублажать.

Он усмехнулся — Александра не очень-то была похожа на кроткое создание, смыслом жизни полагающее ублажение супруга. Может, со временем, когда-нибудь — тогда, когда буйная плоть уже не попросит ночных купаний…

Но других невест у него на примете не было.

Кабы не шалость Александры, вздумавшей тогда выучиться нырять, — сейчас и вовсе ни о ком бы не вспомнил, чтобы срочно посвататься. Две кронштадские вдовушки, к которым он иногда захаживал, не в счет, — на таких не женятся.

— Женюсь, но с уговором. Чтобы вы, матушка, хорошего врача позвали. Хватит травками отпаиваться, нужно настоящие лекарства принимать.

— Да больно дорого немцы за визит берут, — вздохнула теща.

— Ничего, от врача не разоримся.

Михайлов наскоро поужинал с семейством, взглянул в окошко, еще не прикрытое ставнями, и понял — пора собираться. Хоть белые столичные ночи и заставляют забыть о цифирках на часах, однако свататься заполночь — как-то не по-людски.

Полагая, что предстоят страстные объятия, он не стал обременять голову пудрой. Вьющиеся волосы убрал в косицу, надел свежую рубаху, чулки и счел себя готовым к подвигам. Еще с утра жених искупался, и не у гаваней, а в приятном местечке на северном берегу Котлина, где вода была чиста, а поверху не плавала всякая дрянь.

Морские офицеры одевались нарядно — белоснежные мундиры с зелеными лацканами, воротниками и подбоем, с золотым галуном по борту, с золотой кистью на левом плече; камзол со штанами также были зеленые. Белый цвет Михайлову был к лицу — теща о том не раз говорила.

Он расцеловал и благословил дочек, сам подошел под тещино благословение и поспешил к ялу, ждущему у мостков.

Петербуржцы гордились таким природным дивом, какого не было ни во Франции, ни в Англии. Белые ночи выманивали из дому всех, а поскольку со времен царя Петра заведено было иметь свои лодки, шлюпки, ялы, яхты, йолы, то Нева, Мойка, Фонтанка, Большая и Малая Невки в это время становилось сущим променадом. Иной барин сам плыл впереди, а следом — полная лодка дворовых музыкантов, иной вывозил на Неву и роговую музыку, под которую нарядные дамы пели и веселились.

Роговая музыка, изобретенная примерно сорок лет назад капельмейстером Яном Марешем, служившим у гофместсра Нарышкина, звучала главным образом летом — ее можно было слушать только под открытым небом и только на значительном расстоянии, так громок был звук, что не удивительно, ибо музыканты дули в медные рога, предназначенные, чтобы подавать сигналы охотникам, разбежавшимся в лесу на несколько верст. Чтобы исполнить простенький модный контрданс — и то требовалось с полсотни человек, из коих каждый тянул свою ноту.

Михайлов, улыбаясь, смотрел вперед. Он предвкушал встречу.

Подобных встреч после ночного купания было три. Александра нарочно не спешила в свое Спиридоново, чтобы капитан мог навещать ее в Санкт-Петербурге, когда вздумается. Это было хорошим знаком — стало быть, рада ему, и его мужские качества пришлись ей по душе. И спаленка Александры куда как лучше речного берега — забрать бы там счастья про запас, чтобы на всю войну хватило вспоминать…

О войне в Кронштадте говорили по-разному. Одни полагали — коли Грейг еще не увел эскадру, победа над шведами — дело трех-четырех недель. Другие сомневались, и Михайлов тоже считал, что лишь ледостав прекратит военные действия. Однако в победе он был уверен — еще недоставало на Балтике уступить шведам!

Ял с невского простора вошел в устье Фонтанки и за Летним садом повернул в Мойку. У той излучины, что была ближе к Миллионной улице, имелся каменный спуск к воде — совсем маленькая пристань. Михайлов велел причалить и ждать себя до рассвета. Сам ловко выскочил на ступени и старательно одернул на себе мундир — хотел явиться во всей красе.

Дорога была знакома — три ночи он приходил сюда, бывал впущен и заключен в объятия, из которых выбирался только ближе к рассвету.

Михайлов засвистел соловьем — пусть соседи гадают, что за дурная птаха завелась по соседству. Фрося этот сигнал знала и выглянула в окошко. Но не ответила привычным знаком — мол, сейчас тебя, сударь, впущу! — а тут же пропала.

Она появилась в окошке минут пять спустя и поманила рукой. Михайлов побежал к черному ходу. Там Фрося его и встретила.

— Подарочек тебе привез, — сказал он, вручая фунтик конфект.