Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

Несмотря на римскую концепцию публичных выступлений как еще одного чисто мужского действия, женский протест не оставался не услышанным. Самый известный инцидент имел место за год до осады Перузии в 42 году до н. э., когда дочь одного из великих ораторов, Гортензия, произнесла речь против введения триумвирами налога на богатых женщин Рима, чтобы расплатиться за войну с Брутом и Кассием, — налога, позднее частично отмененного. Ливия, теперь, когда ее отец умер и она стала sui iuris (независимой, свободной от надзора опекуна, который следил за ее делами), могла законно оставить Тиберия Нерона, если бы захотела. Но, наоборот, она осталась с мужем и вела себя таким образом, что даже тот, кто обличал ее в более поздние годы, признавал благородным поведение женщины в этот период. Это подтверждает историк Тацит, который с одобрением писал о добродетелях, проявляемых женщинами в бурные времена, «сопровождая своих детей при побегах [и] следуя за своими мужьями в ссылку».[49]

Тем не менее брак с Тацитом Нероном, при всей его впечатляющей жертвенности, никогда бы не принес Ливии больше, чем просто упоминание их побега в анналах римской истории, если бы не другая женщина, которая временно оказалась в свете общественного внимания.

Пытаясь залатать трещины в своем хрупком союзе, Октавиан и Антоний теперь согласились прекратить войну в Перузии и установить перемирие. В октябре 40 года до н. э. в порту Брундизий (Бриндизи) на Адриатическом побережье Италии были согласованы условия мирного договора, который подтвердил передачу восточных провинций империи Марку Антонию, а западных провинций Октавиану, в то время как третий член, Лепид, был отправлен в африканские провинции, подальше от эпицентра действий.

Чтобы скрепить договор, Октавиан воспользовался опытом своего двоюродного деда Юлия Цезаря, предложив противнику свою недавно овдовевшую старшую сестру Октавию, которая тринадцать лет назад уже послужила для подобной сделки, будучи предложена Цезарем своему сопернику Помпею (но была отвергнута последним). Фульвия умерла годом раньше от болезни, когда пыталась присоединиться к Антонию в Греции. Это убрало все препятствия с его стороны. И хотя римские традиции рекомендовали соблюдать десятимесячный траур после смерти в мае предыдущего мужа Октавии, Гая Клавдия Марцелла, прежде чем она снова выйдет замуж, политические нужды ее брата не могли ждать. Антоний принял предложение. Договор и сопровождающий его брак гарантировали мир между Антонием и Октавианом, а 29-летняя Октавия стала клеем, скрепившим пакт.[50]

Октавия была спокойной женщиной эры римских политиков, ныне ее помнят в основном как пассивного наблюдателя, играющего роль фона для куда более яркой и экзотической соперницы — Клеопатры. В своей трагедии «Антоний и Клеопатра» Шекспир описывает ее как «святость, холодность и спокойствие в речи», намекая, что именно ее фригидность кинула Антония в руки «египетской красавицы». А недавняя телевизионная драма о Римской империи изобразила ее как грустную мокрую ледышку, безвольную пешку в планах ее матери-интриганки Атии.[51]

Но в древности репутация Октавии была более впечатляющей. Вслед за вдохновенными панегириками от ее брата Октавиана, ее представляли женщиной, чья красота, честь и благоразумие вполне успешно могли привлечь блуждающий взгляд повесы Антония. Кроме того, она показала себя хорошей матерью. Через три года после Брундизия она родила двух дочерей, Антонию Старшую и Антонию Младшую, которых она вырастила вместе со своим сыном и двумя дочерьми от первого брака, а также двумя пасынками от брака Антония с Фульвией — итого семь детей.[52] В общем, Октавия в глазах римлян была великолепным образцом женщины и супруги, противостоящим образам дурных женщин типа Клеопатры или Фульвии, повторением образа матери, как Корнелия — тем, чьему примеру положено было следовать другим женщинам ее поколения.

Но в одном важном моменте роль, предназначенная Октавии при замужестве с Антонием, представляла собой разрыв с прошлым. Вскоре после их свадьбы Антоний выпустил на монетных дворах, работавших в различных восточных городах, находящихся под его контролем, серию золотых, серебряных и бронзовых монет, изображающих его и его новую невесту. Крохотные, с ноготь, образцы этих монет сохранились, демонстрируя головы Октавии и Антония. Портреты пары отчеканены или отдельно на оборотной и лицевой стороне, или вместе, с накладывающимися профилями.

Выпуск этих монет был сильным шагом. Демонстрируя новый династический альянс, связывающий две половины империи в показной счастливой гармонии, монеты делали Октавию первой явно распознаваемой живой женщиной, законно появившейся на официальной римской монете. Насколько известно, впервые образ римской женщины оказался рядом с мужем, поддерживая его политические верительные грамоты.[53]

Выбор монеты как средства публичной демонстрации для римской женщины был особенно действенным. Монеты дублировали и распространяли этот образ в огромных количествах, быстро находя путь в ладони и кошельки подданных. Вообще-то первый публичный портрет Октавии находился в рамках существующих римских традиций, изображая ее как хорошую и преданную жену, спокойную поддержку для мужа. Даже ее прическа была демонстрацией: тщательно собранная укладка, известная как nodus (то есть «узел»), с ясно различимым валиком волос, уложенным надо лбом. Такая высокая прическа с валиком была очень модной в среде как обеспеченных, так и менее богатых женщин I века до н. э. Ее сдержанная строгость предполагала пристойный образ респектабельной римской жены и матери, и это был тот образ, из которого Октавия никогда не выходила за всю свою жизнь — по крайней мере на официальных портретах.[54]

Но, несмотря на успокаивающее наличие нодуса, монеты, выпущенные после Брундизия, нарушали статус-кво, который ранее не предусматривал изображение живой женщины на государственной иконографии. Портреты женщин появлялись на монетах в восточных провинциях империи — но никогда на монетах, выпущенных самим Римом.[55] Для Сената изображение женщины на монете, выпускаемой, чтобы представить власть Рима подданным, было поразительной инновацией. Вскоре Октавиан использует это, чтобы ударить противника его же оружием.[56]

Однако пока монеты напоминали подданным о единстве изображенной на них пары — и единстве в сердцах триумвирата, а Октавия играла роль цемента, скреплявшего все сооружение. Некоторое время царила иллюзия, что эти ранее жесткие противники играют в счастливую семью, а перемирие, заключенное в Брундизии, пролило масло на тревожные воды средиземноморской политики.

В рамках условий отдельного курса, проводимого Антонием и Октавианом по отношению к Сексту Помпею, обосновавшемуся на Сицилии, людям, выступившим против триумвиров, было позволено вернуться из ссылки без репрессий. Эта амнистия, наконец, позволила Ливии с мужем и сыном закончить неудобную жизнь в бегах. Они вернулись в Рим в 39 году до н. э. Однако в качестве наказания за нелояльность некоторым противникам триумвиров была возвращена только четверть их конфискованного имущества. Тиберий Нерон был среди тех, кому было определено такое наказание. Это, безусловно, означало конец любых перспектив яркой политической карьеры для мужа Ливии и стало чем-то вроде ухода на пенсию, знаком, посланным бывшему претору. Но жизнь Ливии уже собиралась сделать удивительный поворот.[57]

Когда Антоний в октябре уехал на восток с новой женой, его юный шурин пересмотрел свои брачные планы. Сын респектабельного, но незаметного семейства всадников, чьи связи с Юлием Цезарем через его мать являлись единственной претензией на высокое положение, необычайно амбициозный Октавиан больше всего нуждался в выгодной женитьбе. Годом ранее, в 40 году до н. э., он женился на Скрибонии, дважды разведенной женщине на десять лет старше него. Этот брак был обусловлен ее тесными семейными связями с сицилийским изменником Секстом Помпеем, с которым Триумвират в это время пытался прийти к соглашению. Предыдущая женитьба Октавиана на дочери Фульвии, Клавдии, была расторгнута, когда он сразу же после этого рассорился с отчимом Клавдии, Антонием. Перед этим Октавиан имел как минимум еще одну разорванную помолвку — демонстрируя скорость и легкость обручения, развода и повторного брака в среде римской элиты в той обстановке, когда мужья, отцы и братья, нуждаясь в составлении системы союзов между влиятельными семьями, использовали родственниц-женщин в качестве валюты.[58]

Но к концу 39 года до н. э., демонстрируя, как легко заключать и разрывать подобные союзы, Октавиан развелся со Скрибонией — через несколько часов после того, как она родила их единственную дочь Юлию — и пригласил беременную бывшую жену одного из своих политических противников переехать к нему в качестве будущей невесты. Этой беременной женщиной была Ливия. Год, который она начала в политической ссылке, закончился для нее в качестве супруги одного из двух самых влиятельных людей в мире.[59]