Корабль плывет - Николай Караченцов

«Дело в том, что мы с Колей Караченцовым дружим уже двадцать пять лет», — с этого начал ведущий солист. На что, кстати, хореограф Лена Матвеева тут же отозвалась: «Господи, какие вы старые».

Но это действительно так, мы знакомы чуть ли не с детских лет, и не найти слов, чтобы объяснить, что такое «щелыковские» отношения, их надо прожить. На выпускные экзамены в институте ко мне приходили Катя с Володей, Валя Савина с Сашей Хмельницким. Балетные ребята, с которыми я дружил с детства. Они болели за меня, я сдавал дипломные спектакли, мамы в Москве не было, но поддержку из зала я чувствовал.

В Щелыкове, в бывшем имении Александра Николаевича Островского, 14 августа проводился и, как говорят, проводится праздник, который называется «Аркадиада». Везде в стране проходили спартакиады, а у нас — «Аркадиада». Взяли, по советскому выражению, за основу дату у замечательного человека, хорошего актера Аркадия Ивановича Смирнова, был такой в Малом театре. 14 августа день рождения Смирнова, а поскольку он выпадал как раз на тот период, когда отдыхающих собиралось большинство, то и получился повод для общего праздника. Более того, даже после того, как Аркадий Иванович скончался, все равно четырнадцатое августа празднуется. Я помню, как однажды в честь праздника мы переделали слова в популярной тогда песне: «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним». Представляю хор участников: Юрий Васильевич Яковлев, Сергей Цейц, Сережа Юрский, Коля Караченцов. Выводили мы с упоением такую фигню: «На оленях утром ранним мы отчаянно ворвемся прямо в летнюю зарю-у».

Пели с каменным выражением лица. Никита Подгорный досмеялся до слез, до истерики, он, сидя в первом ряду, стучал в бессилии кулаками по сцене. Замечательный зритель, поискать таких надо. В истерике катались Володя Васильев со Светой Жаровой. Володя Васильев у нас уже считался почти классиком советской балетной сцены. А Света (дочка Михаила Жарова) входила в круг научной интеллигенции. После нас они тоже довольно успешно танцевали рок-н-ролл.

Щелыково… Чем оно было для Коли, для меня? Было ли оно сильно тем, что эти щелыковские ночные посиделки никогда не были просто посиделками, типа ля-ля-тополя под водку?

Я потом это поняла, когда судьба свела меня с выдающимися людьми. Это нормально, когда встречаешь личность. Так и должно быть. Личность формирует личность. Я и своему сыну всегда говорила: «Скажи спасибо Господу Богу, если он подарит тебе хорошего учителя». И вот в Щелыково, на даче, сидел маленький пацан Коля Караченцов. Сидел с такими мастодонтами, героями, мэтрами, такими личностями, такими актерами, такими выдающимися режиссерами Малого театра, МХАТа. И это формировало его мировоззрение — и творческое, и как человека, и его волю формировало. В Коле это до сих пор. Я недавно с ним разговаривала: «Коль, мне важно очень, чтобы ты хотел быть здоровым! Чтобы ты сам хотел!» Он говорит, выпячивая челюсть: «Я очень хочу! Я сильно хочу!» Эта воля сформирована там, в Щелыково, этими людьми.

А когда он привез меня туда, я там увидела Табакова, увидела Юрского, увидела Юрия Яковлева. И они рассказывали о съемках, о репетициях. Пусть мимоходом, но постоянно что-то о творчестве. Потому что вся жизнь этих людей связана с ним. И замечательная актриса, Люся Крылова, рассказывала, чтобы она хотела сыграть… Она, кстати, здорово собирала грибы. Она — маленькая такая, и пока ты еще только хочешь сказать «а», Люся уже нашла. Всегда собирала такие огромные корзинки, вызывая у всех страшную зависть. Но при этом рассказывала, что хотела бы сыграть.

Походы за грибами или на рыбалку с Володей Васильевым и Катей Максимовой я тоже никогда не забуду. Звездное небо. Они ловят рыбу и одновременно рассказывают, как они были у Дзефирелли на вилле. (Потом и мы с Колей были там, в Италии, на этой вилле в Пазитано.) «Представляете, — говорят, — гора, спускаешься на лифте вниз, раскрываются двери, и перед тобой море. Там несколько вилл, в которых в свое время жили Нежинский, Корсавина. Там танцевал Нежинский для Дягилева». Для нас все это казалось фантастикой. Как Володя и Катя снимались у Дзефирелли в фильме «Травиата», когда великий режиссер пригласил их. И это все они рассказывают в Щелыково, под звездным небом. Потом варится вкуснейшая уха, и уже всю ночь никто не спит — идут разговоры, в основном о творчестве, о работе. Володя говорит о том, как в «Спартаке» ему не хватало дыхания, воздуха, и стояли баллоны с кислородом. Так был поставлен Григоровичем этот балет. И это было для нас еще одно потрясение.

То есть Щелыково — это все. Судьбы, философия, споры, смех, истории, планы, грибы, звездное небо, единство душ таких разных людей. И все это, сложное и многогранное, потом перекинулось, прочно зацепилось за всю Колину жизнь, за нашу жизнь, за все его творчество.

И на похороны моей мамы пришли наши друзья-щелыковцы. Они принесли много цветов, говорили: «Чем мы можем помочь тебе и Колечке?» Они звонят постоянно. Раньше они приходили на все Колины премьеры, а теперь просто приходят к нему, чтобы побыть с ним рядом.

Мхатовские учителя

Мхатовских знакомых у нас с мамой в Щелыкове не завелось, хотя, вспоминаю, отдыхал там Владлен Давыдов с женой, но это была легкая, мимолетная курортная встреча. Кстати, Давыдов учился на курсе вместе с моим будущим наставником Виктором Карловичем Манюковым — они входили в первый выпуск школы-студии МХАТ. По традиции на курсе обязательно должны были преподавать актерское мастерство мхатовские старики. У нас его вели такие актеры как Василий Иосифович Топорков, Виктор Яковлевич Станицын, а педагогом на курсе была Кира Николаевна Головко. С нами возились и молодые педагоги, которые сами только-только окончили студию: Леонид Харитонов, Сева Шиловский, Юра Ильяшевский, Олег Герасимов, он потом стал деканом актерского факультета. Сколько я назвал — восемь педагогов! На двадцать студентов! А были еще преподаватели «сцены речи», фехтования, сценического движения, танца. Восемь только по актерскому мастерству.

В самом начале учебы я застал профессора Андрея Донатовича Синявского. Он у нас на первом курсе преподавал русскую литературу, на втором его уже не было — посадили как антисоветчика. Мы верили, что каждый из наших педагогов — гений, что мы чудом попали в уникальное заведение. Каждый день трясло от мысли: неужели я войду в эти стены и эти великие люди со мной, дураком, будут заниматься. Борис Николаевич Симолин преподавал изобразительное искусство. Экзамен. Одному из студентов достается вопрос: что такое ракурс? Он начинает, напряженно багровея, вякать что-то бессмысленное. Сейчас в вузах во время экзамена, наверное, везде можно выйти из аудитории, взять в библиотеке необходимую литературу, посмотреть, что пишут на такую-то тему. Но тогда подобное разрешалось, возможно, только у нас в школе-студии. Я взял билет, рванул к конспектам, а когда вернулся, этот студент сидел в той же позе, красный, как рак, а профессор Симолин лежал в углу и орал: «Она стоит там!»