Закон рукопашного боя - Леонид Влодавец

— Вроде того, что зимой у Дуськи в санатории нашли? — догадался Юрка.

— Неизвестно. Может, и еще похлеще, — мрачно произнес Птицын. — Где эта папка и куда она девалась, ни Полинин папа, ни ее мамочка, Рогнеда Борисовна, знать не знают. Может, и врут, конечно, но скорее всего нет. Потому что почти уверены, что Полина нахимичила чего-то по рецептам из этой папки, проглотила сдуру и теперь в полуживом состоянии находится. У них ведь она последняя осталась. Сына зимой потеряли, боятся теперь и дочери лишиться, так что помогают нам, чем могут, и очень усердно. Хотя, конечно, не знают, какие странные дела вокруг Полины происходят.

— Это что же за папка такая? — Таран наморщил лоб, вспоминая, как пару недель назад, когда они ехали с Полиной на теплоходе и та рассказывала ему о том, как с ней беседовали племянницы Магомада, интересовавшиеся ее генеалогией, идущей, как позже выяснилось, от кавказского вождя Шейх-Мансура, обладавшего неким фантастическим влиянием на людей. Вот тогда-то в разговоре промелькнуло упоминание о неких бумагах, доставшихся от дедушки Бориса, то есть, надо думать, отца Рогнеды Борисовны. Правда, ни о какой коричневой папке Полина не упоминала. Только говорила, что дед был школьным учителем и в порядке хобби изучал историю войны 1812 года и генеалогию своей семьи, а также семьи своей жены, бабушки Полины, в честь которой и внучку так назвали. Но, может, он и не только московский пожар изучал?

— Фиг его знает, — ответил Генрих Михайлович. — Рогнеда Борисовна в эту папку особо не заглядывала. Вообще-то она только помнит, что там лежала рукопись какой-то повести на историческую тему, которую Сучков Борис Сергеевич сочинял уже выйдя на пенсию. Кроме того, там было много всяких выписок из старинных книг, архивных дел и так далее. Письма старые лежали, а также какие-то рецепты. И кулинарные, и лечебные. Вот насчет этих рецептов Рогнеда Борисовна и беспокоилась. По ее словам, дедушкина папка лежала у них на антресолях, вместе с семейными альбомами. И еще зимой, в феврале, была на месте. А теперь хватились — нету. То ли Полина ее все-таки успела отдать бандитам, то ли она ее еще раньше куда-то утащила.

— Не могла она ее бандитам отдать, — заметил Таран. — Гену похитили незадолго до того, как она с тремя братками поехала к Гене на квартиру за дискетой 18–09. Там они на меня нарвались, и, после того как это дело закончилось, я Полину повез на Фроськину дачу. После этого она домой уже не попадала, а в машине никакой папки точно не было.

— Ну это еще надо уточнить по времени, — строго сказал Генрих, — могли заехать на квартиру по дороге к Сметаниным, передать папку кому-то, а уж потом пошли за дискетой. Хотя, конечно, скорее всего ты прав. Родители Полины вот на что грешат. У Полины ведь еще одна бабушка есть — отцова мать. Живет она, между прочим, здесь, в селе Васильеве…

— Точно-точно! — вспомнил Юрка. — Она же к ней ездила в феврале! Я ж когда к Павлу Степанычу зимой отправлялся, ехал с ней в одном вагоне, а потом взялся ей сумку со всякими вареньями-соленьями подвозить. А уже после того, как нам пришлось из Москвы уматывать, Полина предложила нам у своей бабушки в Васильеве остановиться. Только мы тогда на дороге с налетчиками поцапались и не доехали…

— По-моему, ты тогда говорил, что Полина ездила в нашу область не только за вареньями-соленьями. Так?

— Да, — кивнул Таран. — Она же тогда здесь, у нас в городе, пять тысяч баксов раздобыла. Чтоб долг отдать за брата Костю. Вы думаете, она эту папку кому-то продала?

— Догадливый ты, конечно. Хотя, честно сказать, не очень мне верится, чтоб кто-то, даже очень богатый, заплатил бы столько за какие-то кулинарные и лечебные рецепты да рукопись повести, которую никто не собирался печатать.

— Мне тоже, — сказал Юрка, — но вот если там было что-то, на чем большие деньги загрести можно, то купили бы и дороже.

— Правильно. Логично мыслишь. Как ты думаешь, Наталья Владимировна знает эту бабку?

— Наверняка, — хмыкнул Юрка. — Она всех знает. А уж старух — тем более.

— Ладно. Тогда постарайся лишний раз не вклиниваться, если я с ней на эту тему заговорю.

— Как скажете…

Таран только успел подумать, что, похоже, Птицын сюда заехал не только побеспокоиться о здоровье своих подчиненных, но и с кое-какими практическими целями, как с горки донесся крик:

— Юра-а! Папа Гена-а! Ужинать пора! — орали, естественно, Надька и Лизка.

Ужин, конечно, хоть и на скорую руку, но получился роскошный. Правда, без вина, но зато с мороженым на десерт. А в мороженое накидали свежей клубники, которая уже вовсю росла на огороде. За ужином болтали все больше о каких-то садово-огородных проблемах, в которых Птицын был, оказывается, большой дока. С Натальей Владимировной он очень быстро нашел общий язык, и та очень быстро перестала именовать его по отчеству и на «вы».

— Вот чего я не пойму, Геня, — спросила бабушка, — вроде ты на лицо русский, и фамилия у тебя русская, и отчество. А имя как у немца. С чего тебя Генрихом-то назвали? Ведь ты, поди, сразу после войны родился? А тогда ведь не то, что теперь. Немецкое-то не жаловали…

— Да, — кивнул Птицын. — Я с сорок восьмого года. А назвали меня так потому, что отец у меня русский, а мама — немка саратовская. Только, конечно, к тому времени уже красноярская.

— Потом не мешало имя-то? — поинтересовалась Наталья Владимировна.

— Нет, особо не мешало. Ребята не дразнили, звали Генкой. Потом, когда в училище поступал, конечно, поспрашивали, тогда же проверяли происхождение. Но ничего, приняли.

Нечаянно выяснилось, что Наталья Владимировна тоже была на войне.

— Вот как? — удивился Птицын. — Санитаркой?

— Была и санитаркой, — кивнула Наталья Владимировна. — Вначале. А потом в снайперскую школу послали. Дескать, бинтовать да горшки выносить в госпитале всякая дура сумеет. А у тебя значок есть — «Ворошиловский стрелок». Вот и иди стреляй.

Для Тарана это было настоящим откровением. Надька ему за две недели много чего про бабушку порассказывала, но про то, что она воевала, да еще и снайпером была, как-то не обмолвилась.

— И стреляли? — спросил Генрих, покачав головой. Видать, ему очень было трудно представить эту бабулю в маскхалате, выцеливающей неприятеля в оптику мосинской винтовки с косым затвором.

Стреляла, куда денешься. Попадала даже, — вздохнула старушка.

— И много убили? — спросила Лизка.

— Много, внучка… Записано в книжке было тридцать девять, а так-то больше сорока. Царствие им всем небесное… Раньше-то, когда была молодая, гордилась этим. А сейчас — господа молю, чтоб простил. Грех смертный, вот как. Что бы мне тогда в госпитале остаться? Не маялась бы теперь…

— Вас же тоже убить могли, — заметил Таран. — Вы же Россию защищали. А потом — они ж фашисты были, сами чего творили. Если б они победили — нам бы куда хреновей нынешнего жилось, это точно.

— Подкованный! — заметил Птицын, гордясь своим солдатом.

ПРО БАБУШКУ НЕФЕДОВУ

Включили телевизор. Областные новости уже закончились, поэтому про то, с кем встречался и куда ходил здешний губернатор — именно с этого всегда все обычно начиналось, — сидевшие за столом не узнали. И про заготовку кормов пропустили. Попали сразу на самое интересное — на криминальную хронику.

И вот, под самый финиш, когда Наталья Владимировна уже понемногу начала присматриваться к экрану, дабы узнать, какая на завтра обещается погода, ведущий, получив прямо в руку какую-то бумажку из-за кадра, на секунду глянул в нее, срочно сделал скорбное лицо и произнес:

— Только что мы получили тревожное сообщение. Сегодня на городском пляже около трех часов дня скоропостижно скончались два человека. Одним из них, к глубокому прискорбию, является наш коллега, журналист газеты «Областной телеграф» Андрей Рыжиков, много и плодотворно сотрудничавший с нашей телекомпанией. По предварительной версии, смерть обоих пострадавших наступила от солнечного удара. Однако, пока это не будет окончательно подтверждено, распоряжением городской администрации пляж будет временно закрыт…

Весь этот текст читался на фоне фотографии того самого молодого человека, которого опознал телеоператор. Для Володи-спасателя то ли места не нашлось, то ли его фотографии не сумели раздобыть.

— А ведь я его видела! — сочувственно произнесла Наталья Владимировна. — Он тут прошлым летом много шастал, корреспондент этот. А потом еще один раз зимой приезжал ненадолго. Сюда-то не добирался, а вот в самом Васильеве дня три побыл, наверное. У Нюшки Нефедовой стоял…

— Это у Анны Гавриловны, что ли? — быстро отреагировал Птицын.

— У нее… А ты что, знаешь ее, Геня? Ты-то вроде у нас не бывал раньше.

— Да понимаете, мне, когда я сюда собирался, посоветовали к ней обратиться. Она ведь, говорят, умеет боли снимать…